В БЗК открылся XIV Московский пасхальный фестиваль
На этот раз, впервые на моей памяти, открытие прошло на редкость скупо и деловито — никакого пафоса, массы официальных лиц на сцене и высокопарных слов приветствия. Что тому причиной — то ли санкции, то ли сверхнасыщенная программа — за 29 дней планируется дать 49 концертов в 27 городах России и Астане, то ли какие-то третьи, тайные причины — неизвестно. Просто по громкой связи объявили об открытии фестиваля, вышел Валерий Гергиев — и понеслась…
В этом году мировая музыкальная общественность отмечает 175 лет со дня рождения П. И. Чайковского. Если учесть, что это один из любимых композиторов Гергиева, легко себе представить значительную часть фестивальной программы, тем более, что ряд концертов планируется на родине Петра Ильича, в Воткинске и в Клину, где он провел последние годы своей жизни Показательно, что именно в этом году состоится очередной, 15-й международный конкурс имени Чайковского, лауреаты которого разных лет и в разных номинациях будут широко представлены в рамках Пасхального фестиваля.
Еще одно знаковое событие этого года — 70 лет Победы в Великой Отечественной войне. Кроме традиционного концерта 9-го мая на Поклонной горе, планируется ряд концертов для ветеранов и молодежи во многих городах России, в том числе городах-героях и городах воинской славы.
Но вернемся к концерту открытия. В первом отделении прозвучали два абсолютно контрастных произведения. Сначала была исполнена 27-я симфония Мясковского. Я, признаться, давно этого ждал, и это сочинение было одной из основных «фишек» концерта. Наконец-то Гергиев обратился к совершенно незаслуженно забытому, без преувеличения, великому мастеру, которого еще Шостакович считал крупнейшим симфонистом после ухода Малера.
Появление симфонии Мясковского в программе 14-го фестиваля неслучайно, на мой взгляд, по двум причинам.
Во-первых, многие, в том числе и Прокофьев, которого связывала с Мясковским многолетняя дружба, считал его наиболее ярким наследником Чайковского. А во-вторых, именно 27-я симфония, которая триумфально прозвучала почти через полгода после смерти композитора, как нельзя лучше соответствует по своему эмоциональному содержанию и философской наполненности Светлому Празднику Пасхи.
Все три части симфонии — как страсти Христовы, его страдания на кресте и, наконец, вознесение. Мрачное соло фагота с ответами деревянных как мучительные размышления — да минет меня чаша сия! Порывисто-трагичные струнные как неумолимый ход событий, приближающий роковую развязку. И даже русские интонации побочной партии не меняют общего настроения — от судьбы не уйти. Потрясающее по красоте анданте — как реквием о том, что ушло безвозвратно. Но в звучании оркестра нет обреченности — это грусть светлой надежды, которая вспыхивает во всю силу в финале. Воскресение!
Просто удивительно, как умирающий, затравленный по идеологическим мотивам Мясковский, которого последние годы жизни практически перестали исполнять, сумел вложить столько глубины и света в своем последнем послании человечеству. Хочется верить, что на этом Гергиев не остановится и нас еще ждут встречи с удивительной по силе и драматизму знаменитая Шестая и другие, не менее значительные сочинения одного из крупнейших русских симфонистов 20-го века.
После 27-й симфонии слушатели в зале в течение нескольких минут смогли насладиться высокопрофессиональной и по-своему изящной работой работников сцены Московской консерватории в белых перчатках, которые выверенными движениями устанавливали рояль на сцену, виртуозно лавируя среди оркестрантов. Их место у рояля занял Денис Мацуев, который исполнял Второй фортепианный концерт Щедрина — также одного из любимых Гергиевым автора, который с супругой сидели в зале.
Надо заметить, что за почти полвека, прошедшие со дня премьеры концерта, музыкальный язык вполне актуален, сочинение звучит свежо и энергично.
Означает ли это, что Щедрин опередил свое время, или что академическая музыкальная культура особенно не развивалась или развивалась не туда — оставим как тему отдельной публикации. Так или иначе, но в отношении той стилистики, которая зарождалась в шестидесятых, Щедрин оказался довольно последовательным — это видно по его последним работам, в частности, опере «Левша» — правда, об этом позже. А тогда, в середине шестидесятых, такой синтез атональности, русских попевок и камерного джаза был достаточно смелым, если не сказать революционным. Это сейчас острые оркестровые акценты, чередующиеся с достаточно протяженными атональными фортепианными соло, стали общим местом и слушаются практически как классика, а тогда…
Надо заметить, что автор явно был в курсе всех модных течений того времени — есть эпизоды, абсолютно стилизованные под «Модерн-джаз квартет», который тогда был на пике популярности.
Это тот редкий в академической музыке случай, когда правильный выбор инструментов, манеры игры и чувства ритма исполнителей дает абсолютное попадание в стиль.
А если учесть, что Мацуев с его джазовым бэкграундом был ограничен написанной партией, а исполнитель на ударных пользовался щетками — возникало полное ощущение того, что идет диалог Милта Джексона с Джоном Льюисом, только несколько более изысканный. Но вообще, когда слушаешь такую музыку, становится понятно, что на первый план выходит не столько сам материал, сколь его подача, энергетика взаимодействия музыкантов. Даже безупречно сыгранные по партитуре, правильные, но стерильные ноты, штрихи и динамика ничего не оставят от произведения.
И в этом смысле Мацуев и Гергиев — наверное, идеальное сочетание темпераментов и трактовок — не зря они с удовольствием музицируют уже много лет.
Во втором отделении звучала Четвёртая симфония Чайковского. Писать об этом нет смысла — у Мариинского оркестра она уже в рефлексах. Стоит лишь упомянуть трактовку финала. На этот раз Гергиев как будто взялся проверить свой коллектив на предел их возможностей. Тот темп и динамика, которые были взяты, казались чем-то запредельным. Но ничего, музыканты послушно следовали за дирижером и бедная «Березка» неминуемо превращалась в огромный надвигающийся смерч, грозивший смести слушателя, — эффект довольно впечатляющий.
Очень досадно, что из-за болезни Ольги Бородиной не удалось послушать вокальную поэму «Отчалившая Русь» Свиридова и «Пейзаж» Марка Минкова. Но, зная последовательность Гергиева в достижении поставленных целей, уверен, что москвичи еще услышат эти сочинения.
Стелла Аргату, Юрий Алябов
Фото: easterfestival.ru
