«Солнце» Александра Сокурова
17 февраля картина Александра Сокурова «Солнце» будет показана в рамках конкурсной программы 55-го Берлинского кинофестиваля. Ничего подобного с российскими картинами не случалось последние пять лет, со времен участия в Берлинале «Русского бунта» А.Прошкина. Да и сам Сокуров ездил исключительно в Канн, где один за другим показывались его фильмы «Молох», «Телец», «Русский ковчег», «Отец и сын». Восемнадцать лет назад его «Скорбное бесчувствие» участвовало в Берлинале.
Незадолго до берлинской премьеры «Солнце» показали московской прессе, а затем в кинотеатре «Ролан» состоялся VIP-показ, собравший самых разных людей — от Г.Вишневской с М.Ростроповичем, принимавших участие в создании картины (он записывал музыку для готового уже фильма, кстати, предварительно посоветовавшись с нынешним императором Японии), А.Вертинской, В.Сухорукова до В.Новодворской и Н.Патрушева. И это — событие, поскольку Сокуров с большой неохотой участвует в такого рода мероприятиях, практически никогда не показывает своих картин до официальных фестивальных премьер. Но, видимо, жизнь заставляет и его включаться в промоушн фильма, которому как-то надо жить, тем более что в его производстве принимала участие интернациональная бригада, продюсерская в том числе, а 70 процентов прав на готовый продукт принадлежит Японии. С российской стороны в проекте участвовали Игорь Каленов («Никола-фильм»), продюсер и композитор Андрей Сигле («Пролайн Фильм»), сопродюсер Александр Роднянский (телеканал СТС). В титрах также значится имя Марко Мюллера, недавнего директора Венецианского кинофестиваля.
«Солнце» вынашивалось Сокуровым около восьми лет и стало третьей картиной предполагаемой тетралогии о власти и диктаторах. «Молох» рассказывал о Гитлере и Еве Браун, «Телец» о Ленине и Надежде Крупской. «Солнце» посвящено японскому императору Хирохито (годы правления 1926 — 1989) и отчасти его дражайшей половине. События происходят в Токио с лета 1945-го по 1 января 46-го. Именно в этот период Хирохито объявил о капитуляции, призвал японский народ к выходу из войны и отрекся от своего божественного статуса, не им себе данного, нарушив таким образом все представления японского народа об основополагающих и незыблемых вещах. Сами японцы подобных обстоятельств исторической правды прежде не касались. Это не принято, а японские актеры императоров, как правило, не играют — не заведено. Видимо, по этой причине до конца держалось в тайне имя исполнителя главной роли Иссея Огаты, шедшего на определенный риск, соглашаясь воплотить образ Хирохито, к тому же человека, не так давно ушедшего из жизни, фактически нашего современника.
Сокуров опять снимал свой фильм как оператор, совершая тем самым подвиг, поскольку глаза ему надо беречь после серьезного лечения и операций. У него и в рекламных буклетах значится, что он оператор прежде всего, а потом уже режиссер. Видимо, это существенный для него момент.
Картина кажется черно-белой и напоминает фотографический снимок. И только когда в кадре появятся бледные, словно застиранные, розы, вспомнишь о существовании цвета и старых тонированных фотографий, раскрашенных в фотоателье как раз такими розоватыми красками. Картинка получилась красивая, какая-то кристально чистая, ничего лишнего. Кристально чистым получился и фильм. Он очень аккуратный, ладно скроенный, разве что длинноты в самом начале, когда на рубашке императора так долго и на крупном плане застегивают пуговицы, кого-то раздражают. В «Солнце» Сокуров словно бы восстанавливается, возвращается к самому себе, будто и не было опытов «Русского ковчега», «Отца и сына», вызвавших довольно критическую реакцию, что не помешало «Русскому ковчегу» иметь довольно успешную прокатную судьбу хотя бы в Америке, конечно, с учетом того, каким вообще может быть успех на ниве авторского кино.
Снимали не в Японии (там дорого), а исключительно в России и в основном на «Ленфильме», где и выстроили бункер императора, а также на российском пленэре, скрупулезно воспроизводя все подробности японского пейзажа и быта, приметы старины не такой уж и глубокой. Труд был проделан колоссальный по подбору тканей, гримов и прочего. А результат — весьма противоречивый. Кажется, что загнали нас в Горки Ленинские, на подмосковную дачу по причине малобюджетности проекта, а там — в одном интерьере и снимали все по той же бедности. Старались быть точными в деталях, а получились искусственно воссозданная жизнь и пространство. Снимали бы в Японии, сам дух страны помогал, не приходилось бы ежеминутно думать о случайном непопадании в нужную ноту, прибавилось бы свободы.
Сокуров изначально думал о Леониде Мозговом (сыгравшем у него Гитлера, Ленина, а до того и Чехова в «Камне») применительно к образу Хирохито. Но, затевая работу с японской группой, в конце концов решил, что всех японцев должны играть японцы. Актеров подбирали через японское актерское агентство. Все они — люди театра, и видно, что актеры очень хорошие (особенно старики). Сокурову также было важно, чтобы они имели опыт работы не только в восточном театре, но и в европейской драматургии. Японцы не разочаровали и поразили режиссера фанатизмом в работе, чрезвычайной дисциплинированностью и готовностью выполнять поставленные перед ними задачи.
Хирохито в исполнении Иссея Огаты — существо довольно странное и отчасти трогательное, шевелящее приоткрытым ртом как-то по-рыбьи. Он похож на Чарли Чаплина, особенно в котелке, и американские полудебильные фоторепортеры («Простите их, ведь они же американцы», — прозвучит в кадре) так и прозовут его именем великого кинокомика. Ничего императорского в Хирохито нет. Он — полудитя, полубезумец. Что-то выписывает своими карандашиками на аккуратно сложенных листах бумаги, изучает под микроскопом странных тварей, будучи увлечен гидробиологией, торчит в бункере или просто в четырех стенах, вдали от горящего во Второй мировой войне мира. Глядя на это существо, подумаешь, как и в случае Ленина в «Тельце»: как мог этот человек совершить то, что совершил.
Две трети фильма события разворачиваются слишком медленно. Сокуров рассматривает Хирохито, словно какое-нибудь насекомое под микроскопом, как в «Превращении» Кафка следит за метаморфозами своего недочеловека-недонасекомого. И только заключительная треть картины вдруг наполняется настоящей жизнью, и просыпается нежность к этому странному, трагичнейшему из людей, преодолевшему в себе гордыню, предрассудки, спасшему свой народ и целый мир от лишних кровопролитий и потерь. Отличная сцена, даже не сцена, а мгновение, когда в дверях какой-то не японской, а ленфильмовской мраморной залы возникает американский актер Роберт Доусон, исполнивший роль Главнокомандующего союзными оккупационными силами в Японии — генерал Дуглас Макартур, и это самое мгновение будет наблюдать, как Хирохито по-детски тушит свечи в подсвечниках, снисходительно и по-доброму улыбнется. Тут завязываются петельки и крючочки, глубина и причудливость человеческих отношений. Вот появляется императрица, жена Хирохито, трогательная женщина, которая никак не может снять шляпку (ей тоже явно не двадцать, а хорошо за сорок), и муж пытается ей неловко помочь. Они, эти супруги, ведут себя с церемониями, оставаясь наедине, и это очень по-японски и абсолютно странно на европейский взгляд. Но все переливы взаимоотношений героев вызревают ближе к финалу, а поначалу зритель прикован Сокуровым к микроскопу, вынужден рассматривать Хирохито, как нечто удивительное и странное.
Юрий Арабов считает, что написал смешной сценарий. Будет ли смешно японцам, неизвестно. Нашим точно не будет, хотя предпосылки имели место быть. Есть несколько моментов, вызывающих смех в зале, очень остроумных, оправданных игрой исполнителя главной роли, самой его жизнью в кадре. Картина заканчивается сообщением о том, что японец, выполнявший функции звукорежиссера во время публичного отречения Хирохито, покончил жизнь самоубийством. Об этом сообщают самому Хирохито. Харакири — это по-японски.
Светлана Хохрякова
