На концерте Джозефа Каллейи в КЗЧ
«А не рано ли?» — в смысле, не рано ли он запел такой явно драматический репертуар, вдруг подумалось мне, когда в Москве на сцене Концертного зала имени Чайковского 36-летний тенор с Мальты вдруг последним номером программы исполнил знаменитую арию Каварадосси «E lucevan le stelle» из оперы Пуччини «Тоска». И вопрос этот возникает неспроста. Впервые в Москву Джозеф Каллейя приезжал в 2007 году для участия в концертном исполнении «Лючии ди Ламмермур» Доницетти в Большом зале консерватории: это был проект Российского национального оркестра с американским дирижером Патриком Саммерсом. Тогда вживую я и услышал певца впервые.
Семь лет назад я однозначно поддался очарованию молодости исполнителя, обаянию его еще скромного, но удивительно тонкого и пленительного артистизма, его поразительно красивого, лирического по тембру голоса, чем-то даже отчасти напомнившего звучание молодого Паваротти, хотя и явно уступавшего ему в объемной наполненности и мастерстве филировки.
И в тот давний приезд мальтийского певца я просто наслаждался его вокальной культурой, выверенным и точным интонированием, осмысленной фразировкой.
А то, что в знаменитой арии Эдгара он «не въехал» тогда в не самую высокую и не самую коварную фермату, казалось лишь случайностью, досадой, недоразумением. Тогда в его 29 лет думалось, что перед ним недвусмысленно открылась большая дорога оперного бельканто.
Но, как показал нынешний приезд, чуда не случилось.
Зал неистовствовал, а некогда обаятельный и, по моим воспоминаниям, довольно-таки робкий 29-летний исполнитель в свои нынешние 36 лет уже явно приобрел характерный кураж звезды и стопроцентно научился играть на публику, давая ей именно то, что для успеха и нужно. Однако за семь прошедших лет много воды утекло – и на обсуждаемом московском концерте певца проблемы его голосового аппарата сразу же не замедлили себя обнаружить. Романс Чайковского «Нет, только тот, кто знал», исполненный первым номером на одном лишь понятном певцу языке, как опус был сам по себе явно непоказателен, но прозвучавшая затем баллада Герцога из «Риголетто» Верди сразу же и расставила все точки над «i».
Кстати, именно в этой партии в октябре 2006 года Джозеф Каллейя дебютировал в Нью-Йорке на сцене «Метрополитен-опера», стало быть, еще в первый его приезд в Москву этот важный и престижный дебют в арсенале певца уже имелся.
Импульсом для начала его международной карьеры стала победа на Международном конкурсе «Бельведер» в Вене.
Затем последовало лауреатство конкурса имени Энрико Карузо в Милане (1998) и «Опералии» в Сан-Хуане (Пуэрто-Рико, 1999, премия «CulturArte» Бертиты Мартинес и Гильермо Мартинеса). Что и говорить, именно после победы (пусть и присуждения неосновного лауреатства) на престижнейшем конкурсе Пласидо Доминго, в жюри которого традиционно сидят представители театрального менеджмента со всего мира, карьера певца круто пошла в гору: ведущие театры Европы и Америки распахнули перед ним свои двери.
К примеру, в «Метрополитен-опера» галерея образов исполнителя пополнилась также партиями Неморино, Гофмана, Фауста, Макдуфа в «Макбете» Верди, Эдгара в «Лючии ди Ламмермур» и… Рудольфа в «Богеме» Пуччини. При произнесении названия этой партии в контексте творчества любого молодого лирического тенора всегда надо включать красный свет: на первых этапах карьеры эта партия очень коварна и опасна для голоса. Но вы скажете, что Паваротти дебютировал в свое время именно в ней… Безусловно, факт хрестоматийный, но Паваротти, как говорится, «прокатило»: всё обошлось благополучно. Я вовсе не утверждаю, что в случае с Джозефом Каллейей дело именно в этом, но, как бы то ни было, в «Метрополитен-опера» в «Богеме» он впервые спел в декабре 2010 года. Эту партию исполнитель, кстати, давно уже спел и в Европе – намерен петь ее и в будущем.
Контрастирующая всеядность в репертуарных устремлениях певца обозначилась сравнительно недавно:
есть в них и Пинкертон в «Мадам Баттерфляй» Пуччини, и «тяжеленький» Верди (Габриэль Адорно в «Симоне Бокканерге»), а в ближайших планах – уже Риккардо в вердиевском «Бале-маскараде» и Руджеро в пуччиниевской «Ласточке». И в связи с этим трудно отделаться от ощущения: что-то пошло явно не так. Да и шила в мешке не утаишь: музыкальный мир тесен, он всегда полнится слухами. В последнее время информация о частых проблемах с голосом у этого исполнителя и отменах им выступлений стала появляться всё чаще и чаще.
Да что далеко ходить: обсуждаемый концерт Джозефа Каллейи должен был состояться еще в конце февраля, а прошел только сейчас – 3 сентября! «Адвокаты» певца, конечно же, выдвинут свои причины: простуда, грипп – да что угодно, только не систематические проблемы с голосом. Против этого, за неимением контраргументов, ничего возразить, конечно же, не могу, но
услышанное на нынешнем московском концерте явно разочаровало, ведь и 36 лет — для певца еще не возраст.
И несомненно преждевременный постепенный уход певца от белькантового и лирического репертуара в сторону более тяжелого драматического вызывает грусть, радости не прибавляя.
После необходимого отступления возвращаемся к балладе Герцога. Исполняя ее – а ведь это не самый трудный номер в опере – певец очевидно «хитрил», маскируя «разрывы» кантилены частыми и не всегда уместными piano. Причина этих «разрывов» – практически выхолощенная середина, и связать тембрально яркие голосистые forte c практически обесцвеченными piano певцу явно не удавалось. Да и «Vaghissima sembianza», прелестная камерно-вокальная пьеса итальянского композитора конца XIX – начала XX века Стефано Донауди, на концерте из серии «Звезды мировой оперы в Москве» представ явным репертуарным рудиментом, особого удовольствия ожидаемо не принесла.
Под занавес первого отделения певец решил угостить нас двумя изысканными французскими «деликатесами» – речитативом и каватиной Ромео из «Ромео и Джульетты» Гуно и куплетами Гофмана из «Сказок Гофмана» Оффенбаха.
Нарисованный вокальный портрет мечтательно-романтичного Ромео «не зацепил» вообще:
пластики звуковедения, так необходимой при исполнении французской музыки, наш «звездный тенор» явно недобирал. С бойкими куплетами Гофмана оказалось чуть «повеселее», и именно они стали первым номером концерта, за который певцу можно было бы поставить номинальный зачет.
Репертуар второго отделения, если отмести знаменитый романс Тости «Ideale», еще один прекрасный, но в данном контексте однозначно дежурный номер, явно оказавшийся здесь для количественного наполнения программы, а также сцену и арию Макдуфа, еще не веристскую, но уже пронзительно драматичную, то
«веристские нотки» исполнитель прибавлял по возрастающей.
Начал он с романса Маурицио из первого акта «Адриенны Лекуврер» Чилеа, затем продолжил плачем Федерико из «Арлезианки» всё того же Чилеа, а завершил арией Каварадосси, о которой речь шла в самом начале. И – удивительное дело! – несмотря на то, что с каждой из этих трех арий природа голоса певца корреспондирует в меньшей степени, чем с партией вердиевского Герцога, именно хиты Чилеа и Пуччини произвели на сей раз наиболее благоприятное впечатление.
И это вполне объяснимо, ведь вокальные задачи здесь совсем иные, а звуковедение практически на всем своем протяжении требует усиленного и постоянного драматического посыла, менее тонкой вокальной выразительности, чем в исполненных номерах партий Герцога и Макдуфа.
Но голосовая метаморфоза певца произошла как-то стремительно быстро: это уже не лирический, но еще и не драматический тенор.
При этом в традиционном понимании назвать его лирико-драматическим, подразумевая обладание всем необходимым арсеналом технической оснащенности, крайне сложно. Пожалуй, лишь первый бис, запетый в последнее время до дыр романс Леандро из сарсуэлы Соросабаля «Трактирщица из порта» отчасти на это намекнул.
Вполне прилично удался певцу и второй бис – легкая, почти эстрадная песенка Леонкавалло «Mattinata». А вот за неаполитанский хит Эдуардо Ди Капуа «’O sole mio», в котором требовалось показать и подвижность, и фиоритуры, и диапазон, исполнителю – при существующем раскладе его вокальной формы – лучше было бы и не браться.
Лучше было бы, чтобы и оркестр «Новая Россия» играл в этот вечер, прислушиваясь, как водится, к дирижеру, а не на откровенном «автопилоте». Маэстро из Словакии Растислав Стур, как ни старался, с рутиной этого «автопилота» ничего на сей раз поделать так и не смог. К слову заметить,
на подобных «концертах-аккомпанементах» «Новая Россия» бывает на высоте далеко не всегда.
Однако с этим концертом, которым, кстати, и открылся новый филармонический сезон, у его музыкантов «не срослось» как-то особенно безнадежно, поэтому об исполнении оркестровых оперных фрагментов, превратившихся в настоящую пытку, пожалуй, говорить и вовсе не стóит…
