На концерте Вазгена Вартаняна в БЗК
22 апреля в Большом зале Московской консерватории состоялся концерт пианиста Вазгена Вартаняна.
Быть музыкантом сегодня — дело непростое. И даже не потому, что усилиями современных технологий и медийных средств создается иллюзия, что это совсем не сложно и доступно каждому — поэтому количество певцов и композиторов превышает все разумные пределы. Правда, это касается в большей степени легкого жанра. В академической сфере дела идут не легче. Особенно в таком популярном жанре, как фортепианное исполнительство.
Как заметил когда-то Гергиев, представляя известного китайского пианиста Ланг-Ланга — «В Китае около 30-ти миллионов (!) пианистов — и все мечтают стать Ланг-Лангами». А кроме Китая ведь есть еще Европа, обе Америки, Азия, Австралия, Россия, наконец.
Как в этом море талантливых, обученных, трудолюбивых конкурентов найти свой заветный путь к успеху?
Однозначного ответа нет, поскольку, кроме очевидных вещей — таланта, трудолюбия, причем часто самоотверженного, на грани фанатизма, хорошего педагога, импресарио и массы других столь же необходимых составляющих — никто не отменял и известной доли везения. Так или иначе, слушая того или иного исполнителя, при определенном опыте и квалификации достаточно быстро можно определить: какого из вышеупомянутых компонентов в судьбе артиста больше, а какого — меньше. Поэтому мне и интересно было применить подобный анализ к выступлению Вазгена Вартаняна, которого настоятельно рекомендовали послушать коллеги.
Предварительный информационный скрининг творчества Вартаняна, как и ожидалось, ничего толком не дал. Отзывы от истерически-восторженных (гений, волшебник и маг, гипнотизирующий зал) до обесценивающе-язвительных (пустой эпатаж, дешевая экзальтация и трескотня).
«Хочешь что-то сделать хорошо — сделай это сам» — и вот я в Большом зале консерватории. У входа достаточно много народу, но лишний билет и не спрашивают, и не предлагают —
становится ясно, что у пианиста достаточно много своей публики, которая обо всем позаботилась заранее.
Войдя в зал, первое, на что обращаешь внимание — настройщик, до последней секунды терзающий стоящий посреди сцены «Стейнвей». Но вот он завершает свои пассы, и, после небольшой паузы, на сцену выходит Вазген Вартанян. Смотрю на него и понимаю, почему на концерте такое подозрительно большое количество девушек и молодых женщин специфической внешности — ярко накрашенные «ботоксные» губы, сапоги «стрейч» выше колен на длинном каблуке, короткие юбки, распущенные волосы — этакие городские секси-вамп. А что удивляться, если
внешность сегодня для артиста — это скрытый, а иногда и явный капитал, и капитала этого у Вартаняна достаточно.
Гламурный мачо, чем-то похожий на недавно выступавшего здесь же Кауфмана — стройная, атлетическая фигура, тонкие черты лица и рассеянно-отрешенный вид. Причем, все это не прячется, как у Кауфмана под бесформенным фраком, а ненавязчиво подчеркивается облегающими брюками и рубашкой. Все удобно и функционально и при этом в меру эротично. Что поделать — такие времена — на дворе 21-й век, приходится играть по правилам жесткой конкуренции и использовать любое преимущество. А на вышеупомянутый дамский контингент это действует, как наркотики нового поколения — мгновенно и навсегда.
Что почувствовалось сразу — это атмосфера уважения на некотором расстоянии.
Артист пригласил к себе гостей, но хозяин здесь — он, и будет делать то и так, как считает нужным. И гости, из уважения к хозяину, согласны принять эти правила.
Вазген долго сидел перед роялем, не притрагиваясь к клавиатуре, ловя какие-то только ему ведомые флюиды. А в это время в зал заходили зрители, открывались и закрывались двери... Как пианист, не видя зала, почувствовал момент, когда возникло неустойчивое равновесие между желанием поторопить артиста аплодисментами и боязнью нарушить магию вмиг наступившей тишины? Именно в этот момент упала в пространство первая нота — густая октавная до-диез в басу — и после паузы полилась мелодия, заискрилась фактура шопеновской «Баркаролы».
Определить этот момент — удел избранных, здесь одного опыта и интуиции недостаточно.
Поначалу показалось, что для Шопена всё как-то тяжеловато и мрачновато — густой, плотный звук скорее ближе к Бетховену. Но резкого внутреннего протеста «нет, не хочу слушать» — не было. Был скорее интерес: а что же дальше?
И здесь мы подходим к тому главному, что люди ищут в искусстве — индивидуальность. Причем не как самоцель, а оправданная и доказанная.
Как поступают большие педагоги и артисты? Они не говорят — «Так нельзя!» Они говорят — «Ты хочешь так — давай, убеди меня!» И, если получается убедить, — всё, значит индивидуальность состоялась. Это и произошло с «Баркаролой».
Звук постепенно становился все светлей, пассажи — все легче, морденты, форшлаги и трели — все изысканней.
И вот, незадолго до коды, — настоящий Шопен, блестящий, сверкающий пассажами через всю клавиатуру, но при этом легкий, упругий, свежий. Значит, может и так... Но вот реприза — и снова темнеет колорит, уходит радостная звонкость, звук становится более матовым, настроение — нет, не мрачным — более философским. Значит, всё было сделано сознательно, значит, так музыкант понимает это сочинение и делится своим пониманием со слушателями. Меня он убедил...
Немного забегая вперед, можно с определенной долей натяжки сказать, что концерт был выстроен в форме четырехчастного сонатно-симфонического цикла. И, как обычно в таких построениях, основная лирико-философская нагрузка ложится на Анданте, так и здесь, в роли второй части выступила си-минорная «фаустовская» соната Листа.
Главным козырем в прочтении этого очень непростого для понимания и исполнения сочинения являются паузы. Именно они формируют тот темпоритм, тот эмоциональный накал, на который наслаивается всё остальное — блестящий пианизм, виртуозная техника, игра тембровыми красками и динамикой.
Кстати, что касается собственно пианистической техники, виртуозного владения инструментом — то тут даже самые придирчивые критики единодушны — у Вартаняна нет с этим никаких проблем.
Более того, кажется, чем технически сложнее фрагмент, тем легче он исполняется. Особенно эффектны у пианиста длинные виртуозные пассажи на пиано и пианиссимо — когда, несмотря на минимальную громкость, слышна каждая нота.
Сонату Листа Вартанян решил как большое оркестровое полотно. Причем в его интерпретации это скорее концерт для фортепиано с оркестром, где чисто пианистические участки чередуются с медными духовыми, теплыми струнными или холодноватыми деревянными. Очень любопытны были трели в разных местах сонаты. То они звучали матово, как у кларнетов или альтовых флейт, то звонко и даже порой резковато — как у пикколо.
Прекрасно звучали кантиленные места — красивым певучим звуком, прозрачно и светло.
Очень неблагодарное дело — пытаться подогнать под исполняемую музыку образную сферу — уж больно субъективное это дело. Это только кондовые музыковеды — мастера на такие выкрутасы. Для слушателя же важно — общий эмоциональный настрой, глубина. А с этим, похоже, было все в порядке — посыл, заложенный автором, через века достиг своего адресата в этот вечер.
После антракта народу в зале прибавилось, да и «ботоксных» дам стало больше (откуда только появились?). А на сцене снова появился настройщик. (Могу себе представить, что чувствовал Рихтер и его коллеги, когда гастролировали по провинциальным городам Советского Союза, где рояли не настраивались неделями.)
В качестве скерцо Вартанян предложил «Танцы Давидсбюндлеров» Шумана — виртуозную шутку гения, своеобразный «прикол» молодого композитора по отношению к самому себе, ну и, частично, к близкому окружению.
Здесь рояль заиграл уже другими красками, где было место и иронии, и томной лирике, и явному сарказму, и светлой грусти — 18 номеров на любой вкус.
Ну и, наконец, финал — вариации на тему Паганини Брамса. Не менее виртуозная вещь, чем все остальные, только исполненная так, что виртуозность стала еще более заметной — ярко, где-то даже агрессивно. В результате — овации разогретого зала, многочисленные вызовы.
С одной стороны, артист не мог не отблагодарить слушателей и не подарить им два биса, с другой — достаточно четко и недвусмысленно показать на правах хозяина — ребята, пора и честь знать. И благодарные зрители без всяких обид и претензий покидали зал, за кулисами было столпотворение земляков, друзей и знакомых, а в кулуарах дама и мужчина явно преподавательского вида снисходительно обменивались мнениями — «Нет, ну инструментом он, конечно, владеет...»
Автор фото — Шухрат Юлдашев
