Зашифрованное приношение
По традиции конкурсную программу «Золотой маски» открывали спектакли Маринки. 25 января на исторической сцене Большого выступил Мариинский Балет, 26 января — Опера. Оба вечера за пультом стоял Валерий Гергиев.
Из двух балетных премьер прошлого года обе попали в список номинантов на национальную премию,
но друг с другом балеты не соревнуются, так как «Весна священная» Саши Вальц претендует на премию в номинации лучший спектакль современного танца, а балет Ратманского «Concerto DSCH» играет на поле с другими балетными постановками.
Петербургская премьера балета А. Ратманского «Concerto DSCH» на музыку Второго фортепианного концерта Д. Шостаковича состоялась в Мариинскои театре в июле прошлого года на фестивале «Звезды белых ночей». Прошло два спектакля с двумя разными составами, а в Москве выступили лучшие их тех солистов, которыми располагал Мариинский театр, не занятых в более трудной технологически «Весне» Вальц.
Протагонистов станцевали Светлана Иванова и Константин Зверев — безупречные звезды Мариинского балета.
В 2001 году Иванова блистала в «Барышне и хулигане» Константина Боярского. Это был знатный вечер возобновления балетов советского наследия на музыку Шостаковича (после долгого забвения в афише появились балеты Леонида Якобсона «Клоп», Игоря Бельского «Ленинградская симфония» и «Барышня»).
Сразу после премьеры-возобновления балетов на музыку Шостаковича Светлана уехала в Гамбургский балет по приглашению Джона Ноймайера, но потом вернулась в родные пенаты, чтобы продолжить танцевать чистую классику, в которой она абсолютно божественна. Зверев влился в хореографию Ратманского на премьере «Анны Карениной» в 2010, станцевав Вронского. С тех пор его карьера начала стремительно развиваться, и сейчас он танцует весь репертуар Мариинки.
Комсомолку-затейницу неплохо станцевала Надежда Батоева, но ей пока трудно тягаться с такими профессионалами как Иванова и Зверев. Прыгучий кореец Кимин Кин, занятый в значимой партии «Concerto» в очередной раз продемонстрировал, что он — хорошее и нужное приобретение Мариинской труппы последних лет.
Что касается хореографии Ратманского, то она, если так можно выразиться, плотно вошла в кровь и плоть мариинских солистов всех возрастов,
поскольку его балеты «Золушка», «Конек-Горбунок», «Анна Каренина», «Средний дуэт» постоянно танцуются в театре и активно вывозятся на гастроли.
Последний раз хореограф работал в Мариинке в 2009, когда ставил «Конька-горбунка» Родиона Щедрина. Интерес к музыкальному наследию Шостаковича, сначала к балетному, возник у Ратманского в начале 2000-х. Он поставил в Большом театре два балета на его музыку — «Светлый ручей» (2003) и «Болт» (2005), вдохнув новую жизнь в репрессированные спектакли 30-х гг. А в 2008, когда Ратманский уже знал, что уходит с поста худрука в Большом, он поставил для баланчинского Нью-Йорк Сити Балле «Concerto DSCH», который стал своеобразной презентацией хореографа в столице США, где ему предстояло осесть надолго.
В настоящий момент Ратманский является постоянным хореографом Американского балетного театра (АБТ). Но конкретно этот спектакль был посвящен Баланчину и «оммажем» его необыкновенным творческим отношениям с авторами музыки, которую он использовал в балетах, с Игорем Стравинским прежде всего.
Само название «Кончерто Дэ-Эс-Це-Ха» — говорящее.
Шостакович, подобно композитором эпохи барокко, любил всякие музыкальные ребусы, поэтому зашифровал свои инициалы знаками немецкой музыкальной нотации в своеобразный мотив. А Баланчину, в свою очередь, нравилось называть балеты жанрами музыкальных произведений — symphony, concerto, fantasia, valse.
Второй фортепианный концерт Шостаковича написан в 1957 как искренний гимн жизни — новой жизни и новой надежде советского человека, которую принесла хрущевская оттепель. Впрочем, время создания опуса Шостаковича не играло особой роли при выборе Ратманским музыки для «Кончерто». Все равно этот балет отсылает к любимой хореографом эстетике советской культурной жизни 20-30 гг. прошлого века, самая яркая и броская часть которой — музыка Дмитрия Дмитриевича.
Отчасти «Concerto DSCH» — это хореографический экстракт вместе взятых «Светлого ручья» и «Болта».
Двенадцать танцовщиков — мужчины в комбинезонах из гардероба «прозодежды» 20-х и девушки в простеньких пролетарских платьицах — трудятся-танцуют во славу родины. Они подтянуты, спортивны, бесстрашны, дружны — такие инфантильно-восторженные балетные «веселые ребята».
Поставлены танцы советской молодежи вполне изобретательно — невыворотная физкультура сменяется ладными адажио с томными обводками, грубоватые лобовые батманы соседствуют с изящными арабесками.
Сюжета как такового нет, но некоторые ходульные ситуации из кинематографа 30-х читаются
— обиды между друзьями из-за красивой девушки, с которой познакомились на танцах, идеологические споры товарищей, облаченные танцем, наивные разборки комсомолок и позднейшее примирение всех и вся ради общего прорыва в светлое будущее — как в картине «Карнавальная ночь».
У Баланчина, русского человека в Нью-Йорке, есть несколько балетов, в которых он мысленно возвращается в императорскую Россию, где прошли его детство и юность. И это чаще всего балеты на музыку Чайковского, ключевого для Баланчина композитора, например ностальгический «Щелкунчик» или парадный «Балле империаль» (второе название — «Фортепианный концерт № 2») — оммаж петербургскому императорскому балету Петипа.
Наверное, цифра два в этом балете Ратманского возникла тоже неслучайно.
Его важнейшим ориентиром в музыке является Шостакович (в конце прошлого сезона хореограф выпустил триптих балетов на музыку оркестровых сочинений Дмитрия Дмитриевича на сцене АБТ), любивший шарады и шифры. Ход Ратманского Шостаковичем и советской тематикой очень напоминает посвятительный жест Баланчина с Концертом № 2 Чайковского. Оба — русские, оба родом из Петербурга и оба оказались культуртрегерами американского балета, не потерявшими самоидентификацию.
Страшная Саша
Спектакль о весенней жертве богине плодородия — самое лучшее, что можно было придумать в мифологическом плане в качестве премьеры для новорожденной сцены Мариинки-2. Символично, что именно этот революционный балет мариинцы показали первым после реконструкции Большого театра на исторической сцене. И что важнее всего — с Гергиевым за пультом.
Его видение главной партитуры XX века продолжает оставаться едва ли не самым интересным в мире.
Пусть лучший фестиваль, посвященный «Весне», прошел в Большом, но ее музыкальное сердце бьется в Питере.
Спектакль смотрится в Большом несколько иначе, чем в Мариинке-2, на циклопические широкоэкранные размеры которой он рассчитан, и в Москве зрители первых рядов завидовали тем, что сидели дальше 10 ряда, и еще больше галерке, откуда можно было наблюдать происходящее в виде ожившей фрески.
Начинается балет с того, как невыразительный луч света падает на кучку блестящего пепла. По сцене разбросаны фигурки людей, облаченных в длинные античные одеяния — пеплосы-туники-тоги, сшитые из грубой серо-бежевой ткани. Кажется, что сейчас начнутся какие-нибудь старомодные «Хоэфоры» или «Эвмениды» Петера Штайна.
Но эта картинная статика — затишье перед бурей.
Первая мизансцена — обманка, за которой ничего не стоит. Уже на второй минуте начинает твориться невообразимое. На авансцену выбегает мужчина, преследуемый озверевшей женщиной, которая опрокидывает жертву лицом вниз, встает ему на спину ногами и начинает то ли насиловать, то ли убивать. И в этом акте нет ничего кроме жестокости и отчаяния. Ни эротизма, ни жалости, ни мужского-женского.
Кажется, палач уничтожает жертву от страха, что сам скоро окажется жертвой. И правда — избиваемый отчаянно сопротивляется, наконец, вырывается и нападает дальше на других. Начинается общее безумие. Мужчины хватают женщин и наоборот, бросают их на землю, топчут друг друга ногами. Люди охвачены ужасом.
Придуман любопытный дизайн (художники — С. Вальц, П. М. Шривер и Б. Скодзиг) и свет (Т. Ройтер). Обе кулисы наглухо задраены — сцена представляет собой черную прямоугольную коробку-клетку.
Закрыты пути к отступлению — люди живут в изоляции, гетто, лагере.
Рассеянный свет подается сверху, но это не свет солнца, а тусклая лампа накаливания, которая бьет в одну точку, где насыпана вулканическая пыль. По началу артисты обходят эту насыпь стороной, будто там находится алтарь какого-то бога, которого лучше не тревожить. Но кто-то однажды нарушает границу, и территория теряет свою сакральную и, видимо, защитную, силу.
Во второй части в лагере идут приготовления к жертвоприношению, хотя не сразу понятно, где жертва, и кто палач.
Наконец, жертва вычленяется — ее насильно тащат к палачу. Женщина не хочет умирать, она объята ужасом и страхом — ноги подкашиваются, лицо искажено, тело деревянное. Женщины сочувствуют несчастной — объясняют, что ее смерть нужна общине.
Избранница принимает свою судьбу — выходит на середину сцены и начинает иступленную пляску смерти. Под ее ногами, забивая музыку, хрустит шлак, возле которого живут эти несчастные люди. Рядом стоит невозмутимый пресвитер в лиловом платье, делает какие-то пассы руками, примиряя притихшую паству с жестоким законом.
И еще одна важная деталь дизайна этой «Весны». С колосника медленно, но верно «ползет» вниз медный меч. Он стал заметен зрителю, когда толпа «выплеснула» из себя главную жертву. Металлическое острие впилось в пол — безжизненная Избранница рухнула на пол.
Версия Вальц — самая жестокая их всех версий, самая страшная и безнадежная.
Это не поучительная притча, а беспощадный эпос. Жуткая хроника последствий мировой катастрофы. Словно атомная война уже произошла, человечество выжило, но страх смерти так и не преодолен. Новая жизнь — старые страхи.
При этом «Весна священная» — стопроцентный балет. В нем много цитат из культовых спектаклей хореографов XX века — отчетливо узнается «Жертвоприношение» Ноймайера и «Спартак» Григоровича, но контекст этих фрагментов иной. Поскольку это эпос, и эпос постмодернистский, корабль приходится заводить и в хорошо знакомые зрителю гавани.
Саша Вальц предприняла путешествие по стилям, пластике, графике балетов из недавнего прошлого.
Но основной текст Саша проговаривает своим языком — спайкой немецкого экспрессионистского танца и американской контактной импровизации, доведенных до нереального совершенства.
Труппа работает на пределе возможностей. Тройка главных героев — Екатерина Кондаурова (Избранница), Александр Сергеев и Дарья Павленко.
Павленко, измотанная серьезными травмами, как раз сейчас вернулась в превосходную форму и много танцует.
В «Весне» ей досталась роль, которую можно определить как нечто среднее между колдуньей Медеей и прорицательницей Кассандрой — загадочных и страшных героинь античности. Сложное лицо балерины, открытое самому экстремальному гриму, глубокое понимание того, что происходит на сцене, музыкальность, бесстрашие, характер и темперамент — это лишь часть того, что можно сказать про Дарью Павленко, которую так ждали в Москве после ее многолетнего молчания по техническим (травмы) и семейным причинам. И не зря ждали.
Спектакль является копродукцией балета Мариинского театра и «Sasha Waltz & Guests». Он создавался в два этапа. Вальц поставила весь балет на своих артистах, а потом вместе с ассистентами передала мариинским. Премьера прошла в Петербурге и Париже при участии Валерия Гергиева. Дальше балет остается в репертуаре Мариинского театра, а артисты из «Sasha Waltz & Guests» будут показывать его в разных европейских оперных домах — с другим маэстро за пультом.
Фото Наташи Разиной
