Третье интервью с конкурса Елены Образцовой — с выдающимся россиниевским баритоном Бруно Пратико.
— Синьор Пратико, Вы не первый раз на конкурсе Образцовой. Если сравнить с предыдущими конкурсами – какие впечатления?
— В целом мне кажется, что уровень конкурсантов даже выше, чем в прошлые годы, хотя и в этот раз есть немало участников с большими вокальными проблемами. Они касаются прежде всего умения выбрать репертуар, подходящий для твоего голоса и твоих возможностей. С точки зрения технологии пения есть проблемы с фразировкой и дикцией. Из всех участников был только один – Иван Сапунов – который дошел до второго тура и у которого не было каши во рту. У него масса других проблем, мальчик ещё молодой, плохо обученный, там ещё корчевать и корчевать, но дикция отличная – и только у него одного.
— Большинство конкурсантов из России. Сегодня русские вокалисты ближе к европейским стандартам?
— Русские голоса очень хороши, поэтому понятие «русский голос» не может и не должно носить негативного оттенка. Но как мне кажется, не очень хороша русская вокальная школа – есть тенденция к тому, чтобы давить на голос, кричать, в особенности это касается центрального регистра, где кричать совершенно не нужно. Одно дело, когда вы поете верхнюю ноту на форте. Но нельзя же петь все время на форте, в любом диапазоне: это небезопасно для здоровья и не очень эстетично, а главное не понятно – зачем?
Русские певцы очень стремятся показать, что у них есть голос, петь мощно, поражать всех децибелами. Поэтому я бы посоветовал русским певцам больше учиться искусству фразировки и дикции, больше уделять внимания нюансам и тембровому разнообразию. А русским консерваториям я бы посоветовал приглашать педагогов по вокалу из Италии, поскольку итальянская школа – это по-прежнему основа певческого искусства во всем мире. Как это было когда-то – насколько мне известно.
— В мире много конкурсов. Конкурс Образцовой имеет свое лицо?
— В отличие от многих других уважаемых членов жюри у меня еще продолжается моя собственная карьера, я много пою, и мне абсолютно некогда заседать в жюри конкурсов. Исключение я делаю только для конкурса Елены Образцовой, потому что это фантастическая певица и женщина, и ей отказать я никак не могу. Елена – моя подруга, я ее обожаю, кроме того я обожаю Петербург, это по-настоящему великий и прекрасный город. Поэтому я мало могу что сказать относительно конкурсов вообще.
— Конкурсы нужны? Они дают что-то молодым певцам?
— Я считаю, что конкурсы полезны молодым певцам хотя бы потому, что им предстоит петь перед выдающимися певцами. Это такой стресс и такая закалка, что потом выходить в театре и петь для обычной публики им гораздо проще.
Кроме того, конкурс – это возможность быть замеченным. Не буду называть имен, но несколько лет назад на этом же конкурсе была одна совершенно фантастическая певица, которая мне так понравилась, что не дожидаясь итогов самого состязания, я ее сразу отправил к моему агенту.
Главный смысл конкурсов – это помогать молодым, помогать всем, чем можем: советом, адекватной оценкой их уровня, устройством в театры и к агентам.
Конкурс Образцовой – очень серьезный и авторитетный. Здесь нет никакого непотизма ни в малейшей степени. Никто из членов жюри не тащит сюда своих учеников, никому не протежирует, поэтому судейство здесь – предельно честное и искреннее.
— Жюри работает дружно или бывают баталии по поводу тех или иных певцов?
— Серьезных расхождений, серьезных противоречий нет – мы все любим молодые голоса, красивые голоса, мы все искренне стремимся помочь молодежи. Всё жюри работает с одной целью – содействовать развитию вокального искусства, помогать молодым: в этом мы абсолютно едины.
— Молодых вокалистов ждёт жизнь в современном оперном театре. Им повезло, что им предстоит выходить на сцену сегодня?
— Бедным детям будет, конечно, нелегко.
Во-первых, потому что сейчас экономический кризис на дворе, вся оперная индустрия находится в упадке, театры закрываются, репертуар сокращается, ассигнований на постановки нет.
Во-вторых, у них будет очень много губительных предложений от агентов – им сразу будут предлагать петь «Андре Шенье» и прочие сложные оперы, для которых голоса еще должны сначала созреть, чтобы соответствовать тем задачам, что там есть. Молодым певцам надо начинать с лёгкого репертуара, со старинной оперы, с барокко, с опер бельканто, а агенты будут сразу кидать их на амбразуры – в оперы Верди, Пуччини, Масканьи, и это верный пусть потерять голос и навсегда сойти с дистанции.
Агенты, которых я называю акулами и губителями голосов, способствуют быстрому вокальному угасанию молодых – не дают карьерам развиваться, не дают певцам созреть. Им совершенно все равно, сколько продлится карьера певца – пять лет или двадцать. Они хотят продать молодой красивый голос и привлекательную внешность сейчас. Они живут по принципу «один вышел – другой зашел», у них нет никакого уважения к вокалистам, о бережном отношении я уже и не помышляю.
Это общемировая проблема – люди поют тот репертуар, который не подходит для их голосов.
— Это только алчность агентов или это и вина самих молодых вокалистов, которые не могут вовремя сказать «нет», выстроить свою стратегию в отношении репертуара, театров и пр.?
— Я думаю, что это проблема, корни которой в алчности агентов и театральных менеджеров.
С молодого певца что взять – он зелен, неопытен, ему нужна работа, ему надо кушать. Поэтому он вынужден соглашаться на все: трудно отказать, когда предложение заманчивое, а ты еще никто.
Это задача агентов и театров – думать на перспективу, но к сожалению, они руководствуются совсем иными целями.
— Ваш основной репертуар – бельканто, Вы очень много сделали для его пропаганды. Как современная режиссёрская практика соотносится с этим особым направлением в оперной литературе? Не страдает ли бельканто от режиссёрского экстремизма?
— К счастью, это не повсеместно так. Действительно есть безумные люди, безумные режиссеры, которые устраивают на сцене вакханалию и губят музыку, губят пение. Как правило, это люди, которые ничего не смыслят в музыке, и вообще плохо понимают, чем они занимаются, но имеют неуёмные амбиции.
Тем не менее, есть немало режиссеров, и в Италии в том числе, и среди молодых таких немало, кто ставит оперы бельканто прекрасно, в соответствии с традициями.
Недавно я участвовал в одной такой постановке и был просто счастлив: в Бразилии «Золушку» поставил молодой режиссер Давид Гараттини, он был там и сценографом, и художником по костюмам, это была очень бюджетная постановка, но совершенно прекрасная – умная, изящная, лёгкая. Я пел своего Дона Маньифико на всех сценах мира, но уже давно не получал такого удовольствия от постановки, сделанной этим юным талантом.
Вот таким режиссерам надо давать дорогу, помогать им, продвигать их. Потому что есть молодые, талантливые, которые очень хорошо разбираются в театре и в музыке, и могут выдавать очень хороший продукт за вполне умеренные и даже весьма небольшие деньги.
— Мы слышали не так давно Вашего Дона Маньифико в Москве. Как Вам работалось с русскими музыкантами в вашем родном репертуаре?
— Превосходно! Самые радужные впечатления от Российского национального оркестра и от господина Плетнёва.
Я знаю, что этот коллектив не специализируется на опере и музыке бельканто, но тем не менее, это была потрясающая работа – исключительно профессиональный коллектив, понимающий стиль исполняемого произведения, чуткий аккомпаниатор. И Михаил Плетнёв – выше всяких похвал. Я был бы счастлив спеть с ними еще не раз.
Беседовал Александр Матусевич, август 2013, Санкт-Петербург
Автор публикации благодарит Динару Булатову за помощь в организации интервью и Дарью Митрофанову за перевод с итальянского языка.
