«Фальстаф» на Зальцбургском фестивале
Как правило, в Зальцбурге неизменны два параметра: здесь всегда на высоте качество звучания и всегда — ну, почти всегда — понятно, о чем спектакль. При удачном раскладе — в конце.
В случае с «Фальстафом» в постановке Дамиано Микьелетто и Зубина Меты всё понятно сразу.
В тишине на прозрачный суперзанавес проецируется дом Джузеппе Верди в Милане и улица перед ним сегодня, в 2013 году. Внутри зажигаются люстры, раздается тихая игра на фортепиано — кусочки из «Фальстафа», «Травиаты», популярные вальсики. Сильно пожилые дамы и господа мирно беседуют за столиками, по залу бесшумно снуют официанты и медсестры.
Обитель старых актеров, та, что и вправду существует в Милане, в бывшем жилище Верди.
По центру сцены на диване сладко спит грузный лысеющий человек, бывшая звезда оперной сцены, в недалеком прошлом — блистательный Фальстаф. А теперь наслаждение актерством, славой и женщинами приходит только во сне.
В какой-то момент спектакля на заднике зритель увидит видеокадры — артист в традиционном костюме Фальстафа раскланивается перед публикой под шквал аплодисментов. В конце реального зальцбургского спектакля великолепный Амброджо Maэстри тоже выйдет на поклон в таком одеянии.
А сейчас, в мятых брюках, домашней клетчатой рубашке и бесформенной кофте, старый актер, он же Фальстаф, благостно дремлет под сладкие мелодии; но когда зазвучит оркестр, вскочит с дивана, оказавшись в развеселой компании собутыльников и игривых женщин. Чуть позже последние окажутся виндзорскими проказницами — партнершами по прошлым спектаклям.
Сон, явь театральной жизни и реальность дома престарелых то сливаются, то расслаиваются:
Фальстаф сосредоточенно заглядывает в клавир, выясняя, что должно произойти дальше. Почти все время на заднем плане открыты двери и видна повседневность специализированного геронтологического центра: медсестры делают процедуры, старики прогуливаются, толкая перед собой колясочки.
Интрига раскрыта сразу, дальше тема прошедшей актерской жизни, еще раз проживаемой во сне, только обрастает подробностями, изобретательно придуманными, в большинстве своем непредсказуемыми. Но это только вариации одной темы.
Не могу утверждать, что первые сцены спектакля очень увлекательны.
Бесконечные телодвижения молодых дам на диване и креслах — поддразнивание старого Джона — особого действия не создают и даже слегка надоедают, а собутыльники разве что весьма профессионально подают реплики да бегают от крикливого Кайюса.
Герой в беспокойном окружении своих «подданных» не суетится: певец вокализирует и выполняет рисунок роли вполне корректно, но не более. Чувствуется, что последнее из шести фестивальных представлений этого названия идет на выдохе. Но только до монолога Фальстафа: «...можно ли честью вам наполнить желудок? Нет!...» Это — сразу другой уровень,
Фальстаф-Маэстри словно расправляет крылья, личность певца-актера мгновенно концентрирует на себе внимание, и ты понимаешь, что перед тобой — мастер.
Жизнь спектакля и вовсе налаживается с момента превращения абстрактных дам в реальных персонажей.
Все четыре по-своему хороши, разве что Мэг Стефании Хутзель поскромнее. Но ансамблем они работают превосходно: в сложнейшем нонете с двумя разными ритмами мужская и женская команды над головой спящего Фальстафа азартно отбивают такт башмаками в руках. Каждая группа — свой. С последней нотой забрасывают чудака башмаками, а он только недовольно гримасничает.
Чудесно звучит и легкий квартет заговорщиц, организующих встречу Алисы с Фальстафом. А когда все готово, дамы будят соню хлопком бумажных пакетов.
Любовная сцена разыграна на рояле: Фальстаф довольно бесцеремонно двигает даму по скользкой крышке туда-сюда, сладко распевая галантные фразы.
Но в самый разгар обольщения, когда звуки его голоса легко, словно на цыпочках, подбираются к вожделенному предмету, а Алиса — завлекательная Фьоренца Чедолинс — вот-вот готова сдаться, Фальстаф вдруг хватает альбом и, вместо мужской активности, самозабвенно демонстрирует Алисе свои снимки в ролях. Этот альбом фигурирует в спектакле не однажды: старый актер с наслаждением живет волнительными чувственными воспоминаниями о себе, любимом.
В спектакль — сновидение Фальстафа то и дело вклинивается реальность.
В доме ветеранов проживают два старых актера (артисты миманса), некогда бывших Нанеттой и Фентоном. Их радость общения, предупредительность друг к другу параллельны и адекватны нежности любовного дуэта юных персонажей. Прекрасные итальянские голоса Элеоноры Буратто и Хавьера Камарены звучат нежно и страстно, их герои с удивлением наблюдают трогательных стариков, передают им в руки трепещущую красную бабочку и все вместе следят за её полетом.
Хоть сцена эта и сладковата, она трогает.
Подобная полифония для спектакля Микьелетто характерна.
Временами задействованы целых четыре плана:
на диване спит Фальстаф; вокруг него проказницы обсуждают с Квикли результаты ее визита к сэру Джону; Кайюс в это время пристает к Нанетте с цветком, который она швыряет на пол, и тогда незадачливый воздыхатель вцепляется в её юбку; а на совсем заднем плане, в столовой, безмятежно беседуют обитатели Casa Verdi.
Аналогично решена и сцена Фальстафа с Фордом. Кошмары несчастного ревнивца — уже много раз виденные в театре полеты занавесок на окнах, опускание и раскачивание люстр, страсти, доведенные отличным баритоном Массимо Кавалетти — Фордом почти до предела эмоциональных возможностей — все на фоне той же заторможенной повседневности грустного заведения.
В предлагаемых обстоятельствах дома престарелых действие организовано ладно и по-своему логично, но далеко не всё «стреляет».
Однако некоторые сцены просто великолепны. Вовсе не старая, а даже очень пикантная Квикли, изображая официантку, подает Фальстафу аппетитные блюда под блестящими колпаками, чувственным голосом предлагая таким образом Алису и Мэг. Здесь все хорошо — и пластика Элизабет Кульман, и ее чудное обволакивающее меццо-сопрано, и смачные реакции Фальстафа, с наслаждением поедающего пышные пирожные и с не меньшим удовольствием ласкающего длинные ноги посланницы.
Эта тема развивается и дальше, во время монолога «иди, старый Джон», когда вокруг героя уже не одна, а четыре официантки, и в руках у Маэстри вазочка с клубникой, которую он раскладывает в ротики прелестным девушкам.
И с таким эпикурейским наслаждением воркует, что не поддаться обаянию удивительно пластичного толстяка просто невозможно.
Маэстри в этой партии настолько свободен и органичен, что временами возникает ощущение: он все поёт и актерски отрабатывает «одной левой». Но только до тех пор, пока какой-то эпизод не задевает как следует. Однако задевает его, видимо, не всё и не всегда. Как, впрочем, и публику.
В конце первой части представления и практически всю вторую режиссер активно использует визуально-развлекательные эффекты.
Почти цирковой трюк с бесконечным растягиванием из корзины постельного белья, под которым прячут Фальстафа, — абсолютная альтернатива действенному постановочному решению. Ну что же, вполне забавно. Но содержательности спектаклю не прибавляет.
Во второй части сцена преображается — и за это отдельное спасибо! — с помощью множества комнатных растений.
Их приносит в кадках прислуга дома ветеранов и каждый из персонажей. Получается лес, посреди которого на диване спит Фальстаф. А будят его, имитируя полив водой из ведер, милые дамы — отсюда органично рождается монолог о несчастьях мокрого рыцаря. Настоящий трагический монолог, вернее, даже диалог, ибо Фальстаф-Маэстри снимает со стены портрет Верди и серьезно, по-мужски с ним беседует.
Главное устрашение бедолаги впереди: великолепно организованные его собственные похороны.
В свете того, где на самом деле происходит действие, это очень актуально. Даже слишком. Но ... блестяще спетая девятиголосная фуга возвращает всех во вполне жизнерадостную реальность. На сцене и молодые персонажи, и старики, которым в этой обители без любящего подремать, тем не менее, неугомонного фантазера было бы совсем грустно.
«Фальстаф» — последняя опера восьмидесятилетнего композитора, точка в творческой биографии и, практически, в жизни.
Предлагаемые обстоятельства зальцбургской постановки, таким образом, отвечают грустной, но жизненно актуальной теме:
закат жизни большого артиста — какой он?
С чем уходит такая личность — с улыбкой и благодарностью или с отчаянием и тоской?
Вердиевский финал — это, безусловно, первое. Вполне адекватным авторской задумке звучит и финал зальцбургского «Фальстафа». Он, как и вся музыкальная жизнь этого спектакля, взращенная и ведомая рукой Зубина Меты, великолепен.
А с точки зрения режиссуры — по зальцбургским меркам —
«Фальстаф» — средний спектакль, которым правит одна удачная, но не бог весть как глубоко реализованная идея.
Не отягощенная заумными образами, демонстрирующая ряд ярких придумок и забавных иллюстративных ходов, эта постановка не ограничивает актерской инициативы, а зрителям-слушателям дарит несколько приятных часов музыкальных и развлекательных удовольствий.
Автор фото — Silvia Lelli
