Премьера «Квартиры» Матса Эка в Большом
Фестиваль «Век „Весны священной“ — Век модернизма» в Большом театре. Часть вторая
Как поздно
Переговоры о постановке балета Матса Эка в Большом велись несколько лет. Была даже идея договориться с хореографом о возобновлении его «Весны священной» специально для фестиваля, посвященного столетию партитуры Стравинского. Но в этом вопросе швед остался непреклонен, считая свою «Весну» неудачей.
Выбирали между двумя названиями — «Квартира» и «Бернарда», и победила в итоге «Квартира».
Возникает вопрос — почему же все-таки хореография Эка появилась в России так поздно?
Несколько раз в Россию привозилась его «Жизель» (в 1998 в исполнении Баварского балета, в 2010 — Лионской оперы), и показы всегда сопровождались аншлагами.
Причин много. Главная — это амбиции таких театров, как Большой и Мариинка.
С 2001, когда начались попытки включения в репертуар главных наших музыкальных театров каких-нибудь иноземных новинок, Большой и Мариинка рассчитывали заказать таким мэтрам, как Джон Ноймайер, Матс Эк или Иржи Килиан, эксклюзивные постановки. Почему-то считали, что мэтры только и мечтают о том, чтобы поработать с русскими артистами. Но
хореографы, чья время расписано на пять лет вперед как минимум, могли предложить этим театрам только переносы своих старых спектаклей,
потому что на переносах большую часть работы по вхождению в стиль хореографа выполняют ассистенты.
Мариинский театр оказался шустрее — они попросили у Ноймайера три одноактовки, одна из которых была бы мировой премьерой. Таким хитрым путем Мариинка свой эксклюзив и получила.
Есть сведения, что плановый отдел Большого в начале нулевых хотел попросить Ноймайера поставить «Маскарад» М. Лермонтова. Неужели не знали, что на Западе Лермонтов неизвестен?
В итоге Джон Ноймайер поставил в Большом свой старый балет «Сон в летнюю ночь»,
и это не было большой удачей театра.
С Килианом подобная же история — четыре его старых балета танцуют в России, но он сам так и не приезжал ни разу на постановку.
А Эк — вдвойне занятой человек, так как разрывается между драматическим театром и балетом.
К тому же он не настолько оброс системой ассистентов-постановщиков. Он всегда запускает вперед всех свою жену и музу А. Лагуну, чтобы она показала артистам какие-то ключевые моменты спектакля, потом едет еще одна ассистентка, и последним подъезжает сам Эк. Но Лагуна сама еще танцует и в театре играет, ее время очень ангажировано.
И тем не менее, балеты Эка идут в театрах, куда менее величественных чем Большой, уже давно, а мы получили его неэксклюзив только в 2013-м.
Чьи апартаменты?
«Квартира» была создана Эком специально для артистов Парижской оперы в 2000 году, как дружеский жест компании, которую он любит и уважает. К тому времени в репертуаре французов уже значились «Жизель» и «Бернарда».
В «Квартире» нет главных персонажей, нет второстепенных.
Здесь люди перемешаны с предметами, а части балета с персонажами. Частей 11: Биде, Телевизор, Пешеходы, Плита, Странная игра, Вальс, Пылесосы, Оркестр, Ансамбль (когда видны только сидящие на сцене музыканты Флэшквартета), людей — 12.
Сам Эк так описывает свой балет:
«Все в нем разворачивается вокруг предметов, которые связаны с названием. Слово „апартаменты“ имеет двойное значение: это место, где вы живете, но еще apart означает „врозь“. Я пытался создать что-то вокруг этих различных значений, показать взаимосвязь различных событий. Музыка была создана Флэшквартетом специально для этого спектакля, и музыканты в обязательном порядке становятся важной частью „Квартиры“, где бы она не ставилась».
Спектакли Эка нельзя описывать как балеты, так как Эк — это и театр, и кинематограф, и цирк, и современный танец.
Мы попробовали взглянуть на творчество шведского хореографа через призму лакановского психоанализа и найти место «Квартиры» внутри его многослойного творчества.
Окно в Эка
Мир М. Эка невозможно ни с чем перепутать. Насквозь магриттовский с его ироничной предметностью по принципу «это не трубка» — и в то же время пронзительно лиричный во всех своих, даже самых абсурдистских проявлениях.
Время от времени стыки лиризма и абсурда как бы невзначай разъезжаются,
и в этой вселенной внезапно обнаруживаются разрывы, зияния. Ослепительные, как вспышка молнии, они в секундном откровении безжалостно высвечивают пространство по ту сторону смысла и языка.
Когда у Эка спрашивают, что он хотел сказать тем или иным символом, он обычно досадливо отвечает, что никаких символов у него и в помине нет: «Дверь — это просто дверь». Как в знаменитом психоаналитическом анекдоте: «Иногда банан (варианты: сигара или огурец) — это просто банан».
Впрочем, иногда трубка — это вовсе даже и не трубка.
У Эка выпытывали: почему Аврора в его «Спящей» снесла черное страусиное яйцо? Ответ: потому что Карабос был негром...
Про дверь у Эка спрашивали в связи с его «Квартирой». В балете, на первый взгляд как будто бы состоящем из забавных и трогательных бытовых минисценок (подсмотренных Эком из окна парижского бистро), такое ошеломительное зияние возникает в четвертом эпизоде под незатейливым названием «Плита».
Мужчина и женщина (супружеская пара?) у плиты, женщина что-то готовит в духовке, мужчина изнывает от любопытства, что же там. А от плиты начинает валить дым — первым предвестием тревожного раздвоения: нежный дымок любовного томления в эковском балете «Дым»? или дым от мачистской сигары в зубах у его же Кармен? Супруги шумно ссорятся.
Наконец, жена рывком открывает дверцу духовки, извлекает оттуда обугленного младенца и спокойно удаляется.
Абсолютно раздавленный муж с младенцем на руках медленно проваливается в разверзающуюся у него под ногами бездну.
Метафоры прочь
Нет здесь никаких символов и метафор. Ну, разве что на уровне языковой игры — в английском языке есть, например, такое жаргонное выражение: «put a bun in the oven», «положить пирожок в печку», то есть сделать женщину беременной. Возможно, есть похожее выражение и в шведском. Во всяком случае, печка (духовка) со страшным «пирожком» тут налицо. И младенец — это просто младенец.
Перед нами вдруг распахивается эпическое измерение древнегреческих мифов и трагедий.
Ж. Лакан, знаменитый французский психоаналитик, значительно повлиявший на развитие философии в XX веке, истинной женщиной (в ее предельном, экстремальном воплощении) называл Медею. Из любви к аргонавту Ясону она оставляет позади все: родину, семью, убивает брата. В мифах и трагедиях она предстает идеальной любящей женой и матерью, пусть и немножко чужеземной ведьмой. Тем не менее, когда Ясон предает ее, она не вступает ни в какие «разумные» переговоры.
Ее месть состоит не в том, чтобы убить Ясона — это было бы слишком просто — а в том, чтобы отнять у него самое дорогое — детей.
Но поскольку это и ее дети, которых она глубоко любит, этот жест одновременно оказывается тотальным жертвоприношением. Этим жестом она проделывает в любимом мужчине дыру, которую отныне ему ничем не заполнить. Она полностью вкладывается в свой чудовищный поступок, находя самое эффективное оружие в самой своей беспомощности.
Истинная женщина обнаруживает себя в отношениях с мужчиной не как жена или мать, а как та, что выходит за пределы языка, смысла, в неизведанную территорию абсурда.
Туда, где нет законов, в том числе и законов человеческих привязанностей, где нет обладания — а есть чистое бытие без границ.
В этот зачарованный край Медея, снова богиня, а не жена смертного, уносится на солнечной колеснице, запряженной драконами. Ясону же суждено погибнуть бесславной смертью под обломками обветшавшего корабля «Арго».
В столкновении с неистовым и безмерным миром женщины мужчины ретируются, опасаясь потерять себя,
свое нарциссическое эго, лишиться того, чем, как им кажется, они еще пока владеют. В этом пункте лакановское описание не слишком-то лестно...
Женщины-Медеи
Бытие за границами языка и смысла в терминах психоанализа называется Реальным. Тут оно нередко рифмуется с безумием.
Эковская Жизель легко соскальзывает в безумие, потому что всегда балансирует на самом его краю,
— Э. Пиаф и Ч. Чаплин в одном лице в исполнении А. Лагуны. Дикий лесной зверек, она ластится к Альберту, и внезапным простодушным жестом, отчетливо имитируя роды, извлекает из-под юбки бесформенный красный предмет вроде подушки. Альберт немедленно признает свое отцовство, укачивая подушку, как тот злосчастный отец из «Плиты» или как принц Дезире, которому Аврора рожает пресловутое гигантское черное яйцо.
Странные вещи таятся внутри женщины, загадочные объекты, которые пугают ее саму, отменяя саму идею материнства.
Аврора, еще одна безумная (наркоманка, по версии Эка), наделенная угловатой иступленной пластикой подростка, пытается вырваться из плена окарикатуренного буржуазного уюта, куда ее возвращает «спасший» ее Дезире. Черное яйцо, от которого она в ужасе отползает, — еще одно такое типичное эковское зияние.
Гигантских яиц такого рода предостаточно и в «Жизели», да и в «Кармен» оно черным устрашающим постаментом высится в самом центре композиции.
Мужчины-эмбрионы
За грань безумия Жизель толкает любовь. Виллисы оказываются пациентками сумасшедшего дома, но снова с эпическим размахом — эдакие менады, срывающие с Альберта последние покровы, так что он обнаженный в позе эмбриона скорчивается у их ног.
Эмбрион — вот типичное положение эковского героя-мужчины.
В «Квартире» один из эпизодов так и назван — «Эмбрионы». Помещен он сразу после эпизода с победным степом самодостаточных женщин с фаллическими пылесосами. В «Спящей» вместо уборщиц с пылесосами будут феи со швабрами или жутковатые старушки с ридикюлями, в «Жизели» — все те же безумные менады, а еще деревенские девушки со страусиными яйцами, в «Кармен» — пляски в стиле фламенко, а в «Лебедином», разумеется, — лебедята-инопланетяне.
Принц из «Лебединого озера» скорчивается бесчувственным эмбрионом, внезапно узрев вместо шутовского Ротбарта свою голую мать.
Это зияние — уже просто фрейдовская «первичная сцена».
Даже в предельно лиричном «Месте» герой Барышникова, который все время на грани инфаркта от интенсивности чувств, направленных на него героиней Лагуны, привычно складывается полуэмбрионом под ковром.
Всё о моей матери
Мягкие бескостные мужские тела прогибаются, покорно опадают под напором женской цельности, ускользая от безграничной любовной сосредоточенности своих подруг. Один из героев «Квартиры», распластавшийся перед телевизором, обтекает все извивы своего кресла, откуда его пытается выковырять подруга, только что вынырнувшая из пучин собственного небольшого безумия — танца с биде на голове.
Другая влюбленная героиня таскает своего мужчину как куклу, нежно пытаясь воспламенить в нем страсть,
и то вешая его на ту самую дверь, то стягивая его оттуда и вечно стараясь до него достучаться. Героиням достаточно ткнуть мужчину пальцем или стукнуть коленкой или просто слегка огладить — и он тут же валится, как подкошенный, к ее ногам, словно выдернутый из розетки.
В сценке «Пешеходы» («Квартира») они прямо-таки целым штабелем укладываются на пешеходной дорожке. Даже героический и дерзкий Хосе в «Кармен» — и тот, конечно, щенок перед старшей женщиной.
Играючи, она выдергивает у него из груди ленту-сердце, у тореадора — ленту из паха, у еще какого-то юнца — из спины.
Она нежно любит их всех, но ведьминская сущность берет верх. Такова ее природа. Принц благополучно женится на Одетте, но сразу после свадьбы она поворачивается к нему своей черной, одилиевой стороной. И он снова дитя в руках властной и любвеобильной матери.
Во вселенной Эка нет ничего однозначного, он благополучно избегает любых штампов,
всегда удерживаясь в живом, трепетном, нежном и ироничном регистре отношений, ни разу не допуская фальши и пафоса. Потому и удается ему выход на чистые структуры, творческую игру бессознательного, свободного от диктата ложных истин.
Его женщина — нежная, безумная, опасная, страстная, немного ведьма, немного мать, но всегда в диалоге с мужчиной, всегда взывающая к любви.
Единственный раз, когда Эк исследует образ по-настоящему страшной и беспощадной женщины — матери, держащей в плену своих дочерей и выключенной из любовных отношений, — он назначает на эту роль мужчину.
Такова Бернарда из «Дома Бернарды». И ее эротический танец, замешанный на католическом пафосе на грани кощунства, — танец не с возлюбленным, а с куклой, снятой с настенного распятия. Слабый, но человечный мужчина (то есть, как бы мы сказали на языке психоанализа, прошедший через неизбежный закон кастрации, запрета на инцест) Бернарде не нужен. Ей требуется божество из области Реального. И в то же время кукла-Иисус в ее инцестуальных объятиях, которого она/он сладострастно прижимает к своему обнаженному торсу, — полностью принадлежащий ей младенец-мальчик. Она не принесет его в жертву в порыве отчаяния и любви, как Медея, а просто слопает сама. Именно поэтому не бывать ей никогда истинной женщиной, а всего лишь обманкой-трансвеститом.
Обитатели «Квартиры» в Большом
Нельзя сказать, что артисты Большого театра идеально вжились в характеры, созданные Эком для парижской труппы. Наши освоили неплохо эковский язык, знакомый им до того через эпигонские балеты, заполнявшие здесь в России нишу авангарда в отсутствии оригиналов.
Диана Вишнёва, участница премьеры в Большом, уже пробовала себя в подобной пластике в спектакле Петера Зуски «Les Bras de Mer», Мария Александрова и Денис Савин танцевали протагонистов в «Ромео и Джульетте» Раду Поклитару, цитирующего в своих оригинальных в общем-то постановках некоторые приемы Матса.
Для балетных конкурсов многие заказывали себе номера, в которых отечественные хореографы, насмотревшись кассет с балетами Эка, мастерили за малую и немалую денежку обязательные в конкурсной программе как бы современные номера. То есть лексика Эка (стопы утюжком, оттопыренная пятерня, дикие первобытные прыжки, поза эмбриона) не представляла трудности, а
театр Эка оставался замком со спящей красавицей.
Старались все — даже трудно кого-то отдельно выделить. Танцевально спектакль выглядел очень сбалансированным.
Анна Балукова предстала превосходной степисткой в сцене «Пылесосы». Диана Вишнёва и Марианна Рыжкина каждая по-своему изумительно исполнили щемящий дуэт (партнер — Денис Савин) в сцене «Дверь» под ирландскую народную мелодию. Мария Александрова предстала этакой роковой женщиной, полной хтонических эмоций, которые слабому мужчине лучше не будить.
Спектакль постепенно врастает в наш ландшафт.
Кто знает, может Матс когда-нибудь сделает для артистов Большого эксклюзив?
Екатерина Беляева и Анастасия Архипова
Фото Е. Беляевой и Д. Юсупова
