«Опера — это дорогое удовольствие»
Успешный бизнесмен и самый обсуждаемый директор музыкального театра поделился секретами театрального менеджмента
Немногим более года прошло с того дня, как в Михайловский театр (бывший МАЛЕГОТ и театр имени Мусоргского) пришел новый директор, бизнесмен Владимир Кехман. Он взялся за дело столь рьяно, что вскоре театр стал важным ньюсмейкером, а оперное поле Петербурга претерпело значительные структурные изменения в связи с появлением нового, чрезвычайно активного игрока. Премьеры и отмены премьер, приход и уход из театра Елены Образцовой, расторжение договоренностей с Александром Сокуровым, гастрольные поездки в Москву и Лондон, приглашение в театр Олега Виноградова, проекты с зарубежными партнерами… Новости сыпались в этот год как из рога изобилия, провоцируя горячие споры. О том, чего ждать дальше, Гюляра Садых-заде узнала из первых рук.
— Как вы оцениваете нынешнее положение вещей, когда Образцова ушла и художественного руководителя в театре нет?
— Все, что сейчас происходит с театром, я оцениваю как положительную динамику развития. Что касается Елены Васильевны, не могу сказать, что она куда-то «ушла». Она прекратила быть художественным руководителем оперы, но осталась работать в театре как педагог.
— На постоянной основе?
— Говорить о постоянной или переменной основе применительно к творческим людям бессмысленно. Что такое, в вашем понимании, постоянная основа?
— Штатная должность и ежемесячная зарплата.
— Это не принципиальная составляющая. Думаю, театр заключит с Еленой Васильевной контракт, когда она вернется из Японии. В этом контракте будут прописаны все условия ее работы в театре: круг ее обязанностей и обязательств и обязательства театра по отношению к ней.
— Ваши высказывания и высказывания Елены Васильевны по поводу ее ухода звучали очень корректно и интеллигентно: мол, претензий нет, расстались, взаимно довольные друг другом. Но каковы все-таки реальные причины вашего расставания?
— Причины, которые на сегодняшний день озвучены, и есть подлинные причины. История же такова: те функции, которые Елена Васильевна должна была выполнить в театре, выполнены. Задачи, которые нами ставились, решены. Просто мы очень быстро все сделали.
— Что сделали? Обновили труппу за год?
— Такой задачи мы не ставили, да это и невозможно. Мы стремились привлечь интерес к театру, и это нам удалось. Это сегодня, когда у меня на 95% заполнен зал, я могу с вами разговаривать спокойно. Сегодня я уже думаю о лете: хочу в июле поставить подряд 24 спектакля «Лебединое озеро». Мог ли я представить такое год назад, когда на барочного «Бориса Годунова» Маттезона не было продано и ста билетов? Так что первая задача, я считаю, выполнена: интерес к театру огромный.
Теперь надо двигаться дальше: решать, как будет развиваться театр в ближайшие пять лет. Когда мы начали обсуждать долгосрочные перспективы с Еленой Васильевной, то пришли к выводу, что затраты труда и времени, которые должен будет приложить будущий руководитель оперы, колоссальны. Тогда Елена Васильевна сказала — и я с ней согласился, — что она не готова к работе такого объема.
Не будем забывать: Елена Васильевна — певица, творческий человек. Ей морально тяжело, когда к ней все время приходят люди со своими проблемами: почему не поставили на роль, почему не прибавили зарплату. И она должна была каким-то образом находить решение этих проблем. Скандал с общежитием, история с отменой «Онегина» — для нее это было большим напряжением. Тем более в преддверии ее семидесятилетия и сорокапятилетнего юбилея работы в Большом театре. Кстати, мы готовимся отметить ее юбилей.
— Тогда остается открытым очень важный вопрос: как театр сможет двигаться дальше без художественного руководства? Нужна концепция развития, некая идеология театра. Кто будет ее формировать и проводить в жизнь?
— Пока я являюсь генеральным директором театра, концепция развития определяется мной. Вначале я не мог ее сформулировать, но внутренне, интуитивно я ее понимал. Сейчас я уже могу предварительно сформулировать несколько направлений, которые меня интересуют. Первое: я хочу, чтобы Михайловский театр полностью возродил свои традиции, в первую очередь дореволюционные...
— Но их мало кто помнит...
— Секундочку! Меня не волнует, помнят их или нет — я напомню. Я тот человек, который готов напомнить. Второе: я хочу, чтобы этот театр стал самым «итальянским» в России. До революции здесь выступала французская труппа, но мы изменим вектор. У нас завязалась дружба со знаменитой римской Академией Санта-Чечилия, с итальянскими театрами, такими как La Fenice. Итальянский репертуар, который мы разработали, на ближайшие три-пять лет, будет основной сферой деятельности театра.
— А у вас не было мысли перейти на систему stagione, как в Италии?
— Даже если б я хотел, это пока невозможно. Театр репертуарный, в нем работают 800 человек, их нельзя ни уволить, ни подвинуть. Да я бы и не хотел.
— Но как вы будете решать проблему старения солистов?
— Я полагаю, решить это можно только через квартирный вопрос.
— То есть даете солисту квартиру — и до свидания? Что ж, это неплохие отступные...
— Но это и есть — корректное поведение работодателя по отношению к работнику. Если я смогу добиться того, чтобы люди, проработав 15 лет, получали квартиру и переходили с театром на договорные отношения, тогда мы смогли бы запустить процесс смены и обновления кадров в труппе.
— Дорогостоящий проект...
— По сравнению с бюджетами Мариинского или Большого это просто пыль. Ну сколько может быть солистов в труппе? Максимум — 40, больше и не нужно. Это означает, что каждые 15 лет театру нужно покупать 40 квартир. Причем я не имею в виду большие квартиры в центре — одно-, двухкомнатные в спальных районах подойдут. Это не очень большие деньги.
А что касается концепции развития, нас интересует и то, что имеет отношение к лучшим традициям МАЛЕГОТа. То время было одним из самых интересных в истории театра, и мне бы хотелось вернуть театру его былой экспериментаторский пыл. К сожалению, нас застал серьезный экономический кризис, который, возможно, не позволит нам быстро осуществить намеченные серьезные проекты. Все-таки опера — это дорогое удовольствие. Тем не менее мы рассматриваем сейчас несколько проектов: спектакли, которые будут впервые показаны на этой сцене. Пока я не готов назвать эти сочинения, но, думаю, до конца года мы их отберем: одно-два названия, напоминающих о славном прошлом МАЛЕГОТа.
Теперь о том, что касается нового. Мы очень внимательно следим за развитием оперной жизни, европейской в первую очередь. Мы хотим, чтобы театр знали не только в России, но и на Западе. Пока мы говорим об опере; но я не хочу, чтобы забывали о нашем балете. Опера, к сожалению, сегодня не может прокормить себя сама. Опера должна быть постоянно благодарна балету, потому что сборы делает в первую очередь балет.
— Однако в мире ситуация меняется: наступил оперный бум, опера популярна, как никогда...
— В единичных театрах, таких как Метрополитен или Венская опера. Но я разговаривал с интендантом Баварской оперы — даже там кассу большей частью делает балет. А ведь там замечательно сильная оперная труппа и много лет существует мощнейший оперный фестиваль!
Конечно, нам нужно в первую очередь поднимать качество оперной труппы. Но не забудем: над качеством, которое выдает сейчас труппа Мариинского театра, Гергиев работал двадцать лет. И нужно помнить о реалиях: не может в стране существовать всего два театра — Большой и Мариинский. А те бюджеты, на которые существуют остальные оперные театры России, — на них сделать вообще ничего невозможно. Вообще и ничего!
Простой пример: два наших певца сейчас находятся на стажировке в Риме. Уже сегодня они получают такие заманчивые предложения от западных импресарио, которые позволяют им вообще не обращать внимания на то, что происходит в России. Мы не можем конкурировать с Западом по размерам гонораров. Мы можем лишь надеяться на благодарность певцов театру, который их послал учиться. Я с ними договариваюсь так: если вам нужно уехать на гастроли — пожалуйста. Свобода полная. Но когда вы нам нужны два-три раза в год — приезжайте ко мне и спойте в опере.
— Точно так же Гергиев договаривается со своими звездами...
— А другого пути нет! И я не вижу в этом ничего плохого. Такая ситуация будет продолжаться до тех пор, пока мы не сможем платить так, как на Западе. Скажу честно: мне сегодня дешевле договариваться с итальянцами. Потому что средний уровень итальянских певцов гораздо выше, чем средний уровень российских. Как в российском бизнесе отсутствует средний класс, так и в опере: есть только «топ-фигуры» и есть пехота. Среднее звено либо отсутствует, либо оно неважного качества. А в Италии середнячок-вокалист поет очень прилично.
Теперь в Италии все знают о Михайловском театре: что сюда можно приехать и спеть за разумные деньги. Несколько тысяч евро за выступление — это вполне уровень Мариинского театра. Во всяком случае, суммы сопоставимые. Сейчас к нам, правда, приедет суперзвезда — Анжела Георгиу, споет гала-концерт...
— Западные певцы приезжают в Россию «срубить капусты», а наш народ идет на громкое имя — это понятно. Но не гала-концерты составляют мейнстрим оперного процесса, это так, пена, некое братание с шоу-бизнесом. А если говорить о более серьезных, инновационных направлениях?
— Самый сложный вопрос, который перед нами стоит: что именно делать в этой экспериментальной нише? Мне кажется, его нужно решать коллегиально. Я убежден: это не может решить один человек. Поэтому я думаю создать при театре экспертный совет, составленный из серьезных критиков. Мы могли бы вместе вырабатывать стратегию этого экспериментального движения. Определять, что есть интересного в мире, что можно и нужно поставить в Михайловском театре, чтобы он оставил след в истории. Мы сядем за круглый стол и будем обсуждать каждое название, каждого композитора; я готов выслушать всех. Но я бы хотел получить спектр мнений, чтобы выработать верное суждение. Эта идея родилась у меня после того, как я сам погрузился в процесс изучения оперы, новейших тенденций оперной жизни в мире.
Думаю, при наличии экспертного совета и отдела стратегического планирования, который я намереваюсь создать, в принципе, можно обойтись без художественного руководителя. Так, например, работает Большой театр. Институт художественного руководителя, как мне кажется, изживает себя. Потому что любой персонаж с творческими амбициями неизбежно начинает все «зачищать под себя». Ситуация проста. Есть такое понятие: «умение слышать» Не имеет значения, кто ты, что и когда заканчивал. Возможность услышать, что тебе говорят, есть дар Божий. Раньше, когда я был бизнесменом, я был благодарен банкирам: в определенные моменты они не давали мне денег и тем самым спасали меня. Самый профессиональный банкир — тот, кто видит состояние души клиента. И тогда либо спасает его, либо уничтожает. Все хорошие банкиры — немного психологи.
Теперь же, когда я стал театральным менеджером, кто мои лучшие друзья? Критики. Все остальные говорят только одно: гений, гений, гений. Только хвалят. А критики... Все обижаются на критиков и мне советуют: «Не обращай внимания на то, что они говорят». Я же считаю такое отношение к критике стратегической ошибкой. Потому что, честно говоря, пока я не услышал от критиков ни одного плохого совета. Заявляю это с полной ответственностью.
openspace.ru
Фото — Михайловский театр
