25 апреля в Москве в Концертном зале им. Чайковского состоялся концерт абонемента «Лауреаты XIV Международного конкурса им. П. И. Чайковского», посвящённый памяти Вэна Клайберна, в котором приняли участие три лауреата этого конкурса разных лет: занявшая на последнем конкурсе второе место корейская пианистка Йол Юм Сон, победитель последнего конкурса пианист Даниил Трифонов и победитель 1986 года пианист Барри Дуглас, представший на сей раз в качестве дирижёра с ГАСО имени Светланова.
Оба солиста играли в этот вечер очень хорошо, не посрамили наш конкурс, на пьедестал которого взошли.
Оба продемонстрировали вполне лауреатский уровень и играли не хуже, чем победители советских времён. Я лишний раз убедился, что жюри последнего конкурса, по ходу соревнования понаделавшее кучу глупостей, всё же не ошиблось с окончательным выбором. Жаль, что в этот раз не планировался приезд корейца Сёнг Чжин Чо, тогда мы получили бы полный комплект пианистов-триумфаторов последнего конкурса.
В первом отделении Йол Юм Сон сыграла Второй фортепианный концерт Прокофьева,
а на бис — «Интермеццо» Н. Капустина из «Восьми джазовых этюдов». Пианистке настолько близка музыкальная эстетика Прокофьева и его пианизм, что было заметно, какое громадное не только творческое, но и чисто физическое удовольствие получает исполнительница, играя его сочинение — одно из сложнейших в музыкальной литературе и вряд ли уступающее в этом смысле Третьему концерту Рахманинова.
Многие моменты Йол Юм Сон подавала по-настоящему хлёстко, в буквальном смысле этого слова «била наотмашь»,
как будто прокофьевская музыка и ныне ещё считается «авангардом», хотя, если вдуматься, он не был авангардистом даже на самой заре своей композиторской карьеры, всегда ощущая свою преемственность и оставаясь в глубине души классиком, хотя и весьма задиристым.
В наши дни, когда слово «авангард» давно уже сделалось ругательным и когда оно применяется, в основном, для того, чтобы кого-нибудь морально отхлестать, лучше называть автора «новатором», а не «авангардистом», чтобы ненароком не оскорбить.
Широкие жесты, ударная манера звукоизвлечения, и в то же время удивительная нежность и скрупулёзность передачи мелких деталей в лирических моментах
— таковы два эмоционально-пианистических полюса, услышанных и выявленных в Прокофьеве замечательной корейской пианисткой. С таким исполнением Второго прокофьевского концерта, если бы она играла именно его, а не Третий Рахманинова, неожиданно выбранный перед самым финалом, Йол Юм Сон могла бы обойти на конкурсе не только Сёнг Чжин Чо с Третьим Рахманинова, но и Трифонова с Первым Шопена! Но 2-я премия — это тоже очень высокое признание. Я вообще считаю, что не номер премии важен и не их распределение:
очень важно, чтобы на конкурсах главные претенденты обязательно доходили до финала и получали премии, а уж какие именно — не в этом суть.
Но самое удивительное, что после всех бушеваний, крупной техники и «металла» прокофьевского концерта, пианистка продемонстрировала совершенно изумительную трепетность и тщательность выделки в гениальном джазовом этюде «Интермеццо» нашего выдающегося соотечественника, живого классика наших дней Николая Капустина. В который раз уже сетую, что
гений Капустина получил широчайшую известность и признание не в России, а в Азии, и считается там одним из величайших европейских композиторов,
а у нас в стране, то есть на родине, Капустин известен лишь самым продвинутым слушателям и ещё меньшему количеству пианистов. Йол Юм Сон не впервой доводится играть музыку Капустина, не откажешь ей и во вкусе: она выбирает в творчестве Капустина подлинные бриллианты и блестяще преподносит их публике.
Во втором отделении Даниил Трифонов начал Третий рахманиновский концерт крайне нерешительно,
будто собираясь спрятаться в оркестре, что совсем не способствовало внятному изложению главной партии первой части и, по совместительству, главной темы всего концерта. В некоторых моментах изложения она совершенно исчезала из зоны слухового внимания, так как полностью перекрывалась скромно звучавшим оркестром, который отнюдь не стремился её затмить. О дирижёрских качествах Дугласа я скажу чуть ниже, но в данном случае проблема была не в оркестре.
Чуть далее Трифонов взял себя в руки и уже смелее выводил фортепианную партию на первый план, как оно и должно быть. И всё же я должен констатировать, что рано ещё ему играть эту вещь: даже если простить некоторую нерешительность начала произведения,
в кульминациях пианисту отнюдь не атлетического сложения банально не хватает физической силы, хотя текст выучен и высокий класс виртуозности налицо.
Конечно, перечислением великих виртуозов и сравнением с ними можно отодвинуть в сторону кого угодно, и я вовсе не стремлюсь к этому, но всё же: сам автор, Гизекинг, Гилельс, Флиер, Горовиц, Оборин, Клайберн ..... Список имён обязывает быть на уровне не только музыкально, но и физически.
В этом плане считаю ошибкой выбор варианта каденции первой части:
Трифонову в его теперешней физической форме следовало бы играть «малую» каденцию,
которую, между прочим, предпочитал и автор. Горовиц, Флиер, Гилельс тоже играли её, а ныне её исполняет Н. Луганский. Это позволило бы правильнее распределить физические усилия по всему художественному полотну концерта, а «большую» каденцию, которую играли Гизекинг и Клайберн, а с их лёгкой руки играют ныне чуть ли не все поголовно, приберечь на вырост.
Рояль в Третьем концерте Рахманинова должен диктаторствовать, и это вполне очевидная стилистическая особенность данного произведения, звучность же Трифонова на фортиссимо существенно ограничена сверху и не выдерживает конкуренции с оркестром.
Хочу отметить ещё одно обстоятельство:
Трифонов явно склонен к лирическому толкованию этой масштабной вещи, в результате чего в стороне остаётся «мефистофелевская струнка»
Третьего рахманиновского концерта, которая особенно откровенно выступает, конечно, в авторском исполнении, но очень сильна также и у Гизекинга, и у Флиера (с восторгом вспоминаю «трубное» звучание аккордов на гребне кульминации в каденции первой части в поздних исполнениях Флиера). О нет, лирический взгляд вовсе не вредит Третьему концерту, достаточно вспомнить хотя бы выдающееся исполнение Л. Н. Оборина, а в наши дни — корейца Сёнг Джин Чо, игравшего его на том же конкурсе им. Чайковского. Но всё же без трагико-драматической составляющей образная сфера концерта остаётся как бы «неполной».
Рассуждая об авторском исполнении темы Интермеццо, один из отечественных исследователей пишет: «Невозможно провести грань между формально-структурным построением мелодии и авторской субъективной манерой её исполнения».
К сожалению, такой же — или подобной — характерности эта тема в исполнении Трифонова лишена:
он играет её слишком ровно и подаёт откровенно гомофонно, следя за обаятельной ведущей мелодией, но нивелируя и лишая индивидуальности подголоски, а разве это правильно?
Ведь ещё Асафьев, подмечая общие черты творчества ведущих московских авторов той эпохи, констатировал, что одним из определяющих качеств московского фортепианного стиля является полимелодика. Получается, Трифонов не только «субъективной манерой исполнения» тему второй части не снабдил, но «формально-структурное построение» не передал. На выходе из главной кульминации второй части, когда оркестр умолкает и симфоническая инициатива переходит к солисту, Трифонов не сумел удержать оркестровую звучность, и возникло мгновенное «проседание» динамики. Возможно, кому-то покажется, что всё это «мелочи», но из таких мелочей складывается стиль.
Туше Трифонова словно бы ещё не «вылупилось» из скорлупы ученичества, пока что оно остаётся хотя и милым, и обаятельным, но довольно однообразным.
Звук пианиста не получил ещё яркие индивидуальные черты, хотя некоторые характерные особенности школы Татьяны Зеликман пианизм Трифонова сохраняет и поныне, на что обращают внимание, кстати, другие её бывшие ученики, узнавая в игре Даниила многое из того, чему учили их самих. Необходимо отметить, что
Зеликман — это просто гигант педагогики, былинная богатырша, способная не только вырастить артиста из ребёнка, но и направить уже вполне взрослого и сформировавшего исполнителя кратчайшим путём к победе!
Во время конкурса я недоумевал, что заставило Трифонова столь резко сменить перед финалом манеру исполнения, заиграть крупнее, масштабнее, да и просто массивнее, придать своей игре черты «большого стиля»? Как выяснилось, именно Зеликман перед финалом конкурса Чайковского, с тревогой наблюдая за Трифоновым и понимая, что с такой игрой он не сможет на нём победить, устроила встряску и оркестру, и своему ученику, взвинтив эмоциональную атмосферу и настроив всех на нужный лад.
Удивляюсь, что она не имеет той громкой славы, которой заслуживает, а с другой стороны, не совсем понимаю, чем в тот критический для Трифонова момент занимался его нынешний наставник С. Бабаян, кроме того, конечно, что морально поддерживал подопечного и озвучивал ему свою мечту о победе с концертом Шопена на конкурсе Чайковского?
Если бы Трифонов играл в той же монотонной и временами полусонной манере, как и на предыдущих турах, то не видать бы ему победы!
Так что Татьяна Зеликман в полной мере может считать победителем конкурса не только своего ученика, но и саму себя.
На бис Даниил Трифонов сыграл «Посвящение» Шумана-Листа, которое когда-то было излюбленным коньком и чуть ли не символом романтического пианизма Клайберна в глазах самозабвенно любившей его советской публики, а также эффектную фортепианную обработку «Поганого пляса» И. Стравинского, в которой Трифонов словно бы восполнил тот демонизм, которого недодал в концерте Рахманинова. Бисы были восторженно приняты московской публикой.
Хочу сказать кое-что и о Барри Дугласе: дирижирует он всё же значительно лучше, чем играет на фортепиано.
И если, допустим, вспоминая о Михаиле Плетнёве, все дружно сетуют, что он практически забросил свой пианизм, то в связи с тем, что свой пианизм забросил Дуглас, плакать никто не будет.
Были, однако, и промахи — прямые и косвенные. Например, в начале каденции первой части Второго прокофьевского концерта пианистка не вовремя вступила, в чём я усматриваю всё же часть вины дирижёра, который не показывал никаких вступлений обоим солистам, вероятно, рассчитывая на их знание материала. Вероятно, такова была договорённость, потому что оба пианиста бросали внимательные взгляды на дирижёра, но всегда полезно лишний раз подать знак солисту или оркестранту, а то мало ли что может произойти в живом концерте.
Кроме того, на мой взгляд, в этот раз
Дуглас смотрел на оркестр через свой опыт пианиста, слишком сильно приподнимая некоторые оркестровые подголоски,
чтобы подчеркнуть то, что обычно составляет фон для фортепианной партии, а это не во всех случаях способствует достижению требуемого баланса, если не соблюсти меру звучности. К тому же дирижёр сильно поднял динамику медленных частей обоих фортепианных концертов, как будто исполнялись самостоятельные симфонические произведения, в результате чего была искажена форма целого.
FF одной части оркестрового произведения отнюдь не равнозначно FF другой, так как имеет громадное значение контекстная плотность оркестровой ткани. Поэтому формальное выполнение авторского динамического указания не всегда уместно, если при этом не учитывается звуковой рельеф произведения в целом.
Если подвести черту, то необходимо отметить следующее: концерт прошёл в целом удачно, лауреаты подтвердили свой высокий уровень, следовательно, уровень конкурса Чайковского, и это самое главное. А что касается недостатков и недоработок, то даже самые большие артисты работают над укреплением своего профессионализма всю жизнь, поэтому хочется верить, что у обоих пианистов и у дирижёра главные профессиональные успехи ещё впереди.
