11 февраля в Зеркальном фойе московского театра «Новая опера» состоялся очередной камерный вечер артистов театра, посвящённый 200-летию выдающегося русского композитора, создателя оригинального творческого направления, характеризующегося неразрывной связью глубоко русской музыки и русского слова, легендарного мастера вокально-психологической зарисовки Александра Сергеевича Даргомыжского. Второе отделение концерта было посвящено также памяти Ирины Константиновны Архиповой, которую в наши дни, окидывая мысленным взором историю русской вокальной школы и биографии самых ярких её представителей, можно не обинуясь называть великой русской певицей.
В первом отделении солисты «Новой оперы» преподнесли публике романсы и фрагменты из опер А. С. Даргомыжского в сопровождении фортепиано. Концерт, как и в прошлый раз (можно уже сказать «по традиции»), открыл Алексей Татаринцев, исполнивший несколько вокальных миниатюр Даргомыжского («He спрашивай, зачем», сл. А. Пушкина; «О, милая дева!», сл. А. Мицкевича; «Как мила ее головка», сл. В. Туманского), продолжила его Марина Ефанова («В разлуке», сл. В. Курочкина; «На раздолье небес», сл. Н. Щербины; «Лихорадушка», сл. народные; «Как пришел муж из-под горок...», сл. А. Даргомыжского), после чего вышли Алексей Татаринцев и его супруга Агунда Кулаева, исполнившие чудесный дуэт «Ванька-Танька» в переложении Даргомыжского на народные слова.
Далее последовали фрагменты опер А. С. Даргомыжского: 1-я песня Лауры из «Каменного гостя» (Агунда Кулаева), и номера из «Русалки» — ария Мельника из I д. (Виталий Ефанов), дуэт Князя и Наташи из I д. (Александр Скварко и Светлана Скрипкина), ария Княгини из III д. (Агунда Кулаева), речитатив и песня Ольги из III д. (Елена Митракова с участием Агунды Кулаевой), каватина Князя из IV д. (Александр Богданов), дуэт Князя и Мельника из IV д. (Александр Богданов и Виталий Ефанов).
Партию фортепиано в первом отделении исполняла замечательная пианистка Лариса Скворцова-Геворгизова, которая была автором идеи этой части концерта. Второе отделение целиком состояло из вокальных миниатюр А. С. Даргомыжского и, по словам директора «Новой оперы» и концертмейстера Дмитрия Сибирцева, было посвящено памяти Ирины Константиновны Архиповой, скончавшейся в этот день три года назад — 11 февраля 2010 г. Так что дата концерта в Зеркальном фойе была выбрана отнюдь не случайно.
Во втором отделении в сопровождении Дмитрия Сибирцева выступал солист театра «Геликон-опера» Михаил Давыдов, исполнивший следующие произведения: «Ночной зефир», сл. А. Пушкина; «Слеза», сл. А. Пушкина; «И скучно, и грустно», сл. М. Лермонтова; «Мельник», сл. А. Пушкина; «Влюблен я, дева-красота», сл. Н. Языкова; «Ох, тих, тих, тих, ти!», сл. А. Кольцова; «Мне грустно», сл. М. Лермонтова; «Оделась туманами Сиерра-Невада», сл. В. Ширкова; «Старый капрал», сл. П.-Ж. де Беранже, пер. В. Курочкина; «Юноша и дева», сл. А. Пушкина; «Каюсь, дядя, черт попутал!», сл. А. Тимофеева; «Не судите, люди добрые», сл. А. Тимофеева; «Червяк», сл. П.-Ж. де Беранже, пер. В. Курочкина; «Бог помочь вам!», сл. А. Пушкина. На бис прозвучали ещё две миниатюры Даргомыжского — «Он был титулярный советник» и «Что делать с ней? Она мила!»
В целом концерт характеризовался высоким вокальным уровнем, но больше других произвели впечатление А. Татаринцев, А. Кулаева, В. Ефанов и М. Давыдов. Последний по своей исполнительской стилистике был, пожалуй, специфичнее всех перечисленных, но его выступление требует особого разговора, потому что это был фактически «концерт в концерте»: недавно Д. Сибирцев и М. Давыдов записали компакт-диск с миниатюрами Даргомыжского.
В. Ефанов впечатлял в партии Мельника из «Русалки»: певец обладает хорошим тембристым басом, интонирует довольно точно, и культура пения у него на высоте. А. Кулаева была очаровательна, и в этот раз я почему-то заметил, что манеру пения и сценического поведения она взяла как будто «с Синявской» — выдающаяся наша певица Тамара Синявская ведь тоже пела в своё время Лауру, это была одна из её коронных партий. Я не уверен, что Агунда Кулаева слушала и смотрела выступления Т. Синявской в записи, но впечатление сложилось именно такое, хотя это сходство может объясняться совпадением артистического типажа. Тем не менее, Агунде Кулаевой это очень шло и выглядело и слушалось весьма симпатично.
А. Татаринцев вновь был строг и сдержанно-академичен в сольных номерах, но в дуэте с А. Кулаевой он словно расцвёл и выступал ярко и с юмором, как того и требует эта забавная песня, нуждающаяся в «представлении в лицах». Общую картину немного смазал А. Богданов, вокал которого на фоне остальных певцов выделялся неточностью интонирования. Я убеждён, что ему необходимо строже контролировать звуковысотность, потому что яркий блеск тембра не может заменить попадания в нужные ноты.
М. Давыдов удивил и поразил. У него не слишком хорошо раскрыты низы, хотя призвуки во время его пения указывают на то, что они у него есть. Тембр его вполне обычен, без изюминки, да и сам вокал в целом не представляет собой какого-то феномена, но разнообразие интонаций, умение «играть» голосом, передавая драматическую составляющую — вот в этом он может дать фору многим певцам!
Как вокалист он может служить олицетворением того тезиса, что мало иметь природный дар, нужно ещё уметь им пользоваться — и Давыдов умеет!
А ведь многие певцы олицетворяют совсем другой тезис: иной раз об очередном вокалисте хочется сказать, что он поёт не только хуже, чем хочет, но и хуже, чем может. А Давыдов на все сто проценто использует свои возможности, и иногда кажется, что он даже «недостатки» свои превращает в достоинства. Так, исчезающее пианиссимо на полуфальцете, совершенно неприемлемое на оперной сцене ввиду её размеров и маскировки вокала шумами большого помещения и шуршанием и шептанием массы слушателей, в камерном исполнительстве абсолютно завораживает. И вот певец, переходя от пианиссимо к форте, от фальцета к открытой звучности, мог варьировать эмоциональный настрой буквально на протяжении одной фразы, передавая тем самым малейшие оттенки смысла и характерность чуть ли не каждого отдельного слова, проживая сценическое время вместе с музыкой и русским языком во всём его богатстве. А гибкость интонации, умение передать её посредством то впечатление, которое заложено в словах и в произведении в целом — здесь Давыдов трудно досягаем.
Пожалуй, в последние годы в отечественном вокальном цехе не было певца со столь гибкой и безоговорочно подчинённой интеллекту интонацией. Это нечто феноменальное: во время исполнения не думалось ни о низких нотах, ни о звучности, ни о тембре, то есть слух, конечно, всё это регистрировал, но вспоминалось об этом позднее, а на самом концерте слушатели только и внимали смыслу преподносимого.
Публика реагировала на это искусство весьма живо и непосредственно, сопровождая восторженными аплодисментами каждый номер — миниатюры Даргомыжского то блистали весельем, остроумием и бесшабашностью, то отзывались сарказмом, горечью и трагизмом. Был представлен едва ли не весь спектр человеческих эмоций.
Пианисты были на высоте: в первом отделении требовалась иллюзия присутствия симфонического оркестра, а во втором — тончайшая выделка всей музыкальной ткани с целью максимально деликатного сопровождения тончайших вокальных эффектов.
В целом концерт был великолепный, даже фотографы сумели усмирить свои гремящие камеры, и они щёлкали не столь оглушительно, как в прошлый раз! Фотографии и телевизионные репортажи остались на память об этом замечательном событии.
Автор фото — Д. Кочетков
