Веселина Казарова, наконец-то, выступила в России
III Большой фестиваль РНО подготовил для отечественных меломанов настоящий праздник: 9 сентября знаменитая болгарская певица Веселина Казарова, одна из ярчайших оперных звезд нашего времени, давно и прочно утвердившихся на мировом музыкальном небосклоне, наконец-то, выступила в России, то есть этот приезд в нашу страну был для нее первым. Как это уже не раз бывало с другими зарубежными звездами, наше ожидание и этой исполнительницы явно затянулось. И так уж всегда бывает, что долгие годы создавая себе заочное впечатление о голосе того или иного певца по многочисленным аудио- и менее многочисленным видеозаписям, мы невольно становимся заложниками своих во многом идеализированных представлений, которые всегда неизбежно разнятся с живыми впечатлениями, когда нам, наконец, предоставляется возможность их испытать.
Если говорить языком протокола, то голос Веселины Казаровой – меццо-сопрано. В случае же необходимости его более конкретной характеристики мы будем вынуждены прибегнуть к таким определениям, как «высокое меццо-сопрано» и «колоратурное меццо-сопрано», а это значит, что в репертуаре певицы основное место наряду с ранними операми Моцарта должен занимать музыкальный пласт романтического бельканто XIX века – Россини, Беллини и Доницетти. Собственно, всё так и есть, а партий традиционного меццо-сопрано в ее послужном списке существенно меньше. И в моем персональном идеализированном восприятии, пока я не услышал певицу вживую, звучание ее меццо-сопрано всегда ассоциировалось с поразительно точной, но при этом достаточно холодной рафинированностью: вместо завораживающего эмоционального посыла и теплоты чувства я всегда ощущал необычайно выверенную и отлаженную «инструментальность» звучания. Изменилось ли что-то в моем отношении к певице после ее московского концерта на сцене Концертного зала имени Чайковского? Если говорить в самом общем плане, то практически нет. Если же обращать внимание на нюансы, то первое живое наблюдение заключается в том, что голос певицы обладает весьма небольшой «точечной» фактурой звукоизвлечения, поэтому при исполнении колоратурных партий травести (то есть мужских персонажей) на московском концерте ему явно недоставало плотности, объема и «героичности» (в особенности, это относится к персонажам Россини). Второе наблюдение состоит в том, что звучание нижнего регистра у певицы оказывается нарочито искусственным, каким-то «сухим и землистым», а само по себе вполне красивое звучание «наверху» досадно иногда выбивается из общей вокальной линии. И последнее: чрезмерно увлекаясь в своих интерпретациях нюансами и мелкой вокальной техникой, певица эти нюансы иной раз лишь «просто обозначает», «накалывает», часто не доводя их до логического завершения, в результате чего, увы, не раз наблюдались «беззвучные бросания» окончаний отдельных пассажей и музыкальных фраз.
Но высказанные замечания ни в коем случае нельзя расценивать, как приговор, ибо общий уровень вокальной культуры у Веселины Казаровой всё равно впечатляюще высок. Ее пение, пусть и вызвало ряд высказанных замечаний, однозначно смогло доставить удовольствие: пусть оно и не обожгло жаром истинно итальянского бельканто, зато выработанный певицей рационализм технической расчетливости был достоин всяческого восхищения. К тому же жизнь давно приучила меня к тому, что всё в этом мире познается в сравнении, поэтому если вспомнить весьма неброские выступления двухгодичной давности на этой же сцене двух не менее известных в мире американских меццо-сопрано Дженнифер Лэрмор и Вивики Жено, то Веселина Казарова ушла от них далеко вперед, да так далеко со знаком «плюс», что тех, кого она обогнала, на ее фоне и совсем уж не видно…
Очень, на мой взгляд, интересную программу своего московского концерта Веселина Казарова составила из оперных арий Моцарта и Россини. Вначале прозвучали фрагменты из опер Моцарта: две арии Секста «Parto, ma tu ben mio» и «Deh, per questo istante solo» (рондо) из «Милосердия Тита» и ария Фарначе «Vegna pur, minacci e ferma» из оперы «Митридат, царь Понта». Первые два номера в плане стройности и выверенности интерпретации оказались наиболее удачными. С бравурно-виртуозной ярко выраженной арией da capo из «Митридата» немного сложней: вызывали дискомфорт резкие переходы между регистрами и не вполне грациозная выделка колоратуры. Затем последовали музыкальные портреты двух «брючных» персонажей Россини. Первыми прозвучали речитатив и каватина Арзаче «Eccomi alfine in Babilonia … Ah! quell giorno ognor rammento», а затем – речитатив и каватина Танкреда «Oh patria! … Tu che accendi questo core». Еще одним исполненным номером, принадлежащим этому персонажу, стало рондо «Perché turbar la calma» из Большой сцены Танкреда, которую Россини дописал специально для феррарской редакции, премьеру которой от премьеры в венецианском «Ла Фениче» отделяло чуть больше месяца (первоначальный счастливый финал, предложенный в традициях того времени либреттистом Гаэтано Росси, возвращался в новой редакции к вольтеровскому финалу со смертью главного героя). Стилистически все три названные исполнения Россини на этом концерте можно назвать практически безупречными. Вполне можно! Однако как в них всё же ощущался недостаток масштабности и эмоционального посыла, а в рондо Танкреда – еще и отсутствие скорбно-трагедийного накала!
В речитативе и рондо Изабеллы «Аmici, in ogni evento ... Pensa alla patria» подобной проблемы, естественно, уже не было – и этот номер стал весьма оптимистичным финалом основной программы вечера. Он так бы и остался оптимистичным, если бы не два исполненных биса – ария Далилы «Mon cœur s’ouvre à ta voix» из оперы «Самсон и Далила» Сен-Санса и ария Иоанны «Да, час настал» из оперы «Орлеанская дева» Чайковского. Безусловно, названные опусы разделяет и языковое, и музыкально-стилистическое начало, но общее, что их роднит, заключается в присущей им кантиленности, гибкости и пластичности вокальной фразировки: у Сен-Санса кантилена возвышенно-романтическая, у Чайковского – героическая. В исполнении Веселины Казаровой кантиленного звуковедения не было в принципе, вместо этого пропевалась рубленая мелодия, постоянно, спотыкающаяся о неведомые слушателю ухабы. Не берусь, естественно, судить об арии Далилы, но расстановка интонационно-смысловых акцентов в русском тексте арии Иоанны грешила досадными неточностями. Безусловно, предполагалось, что эти два биса (особенно последний) для отечественной публики станут сюрпризом, но сюрприза, к сожалению, не получилось. Но даже при таком раскладе приезд Веселины Казаровой стал событием знаковым и безусловно важным для Москвы – и он запомнится надолго.
За пультом Российского национального оркестра в этот вечер стоял Томас Зандерлинг. По всему было видно, что ему очень хорошо удалось найти доверительно-общий язык и с оркестрантами, и с солисткой, а сам оркестр превратился в ее верного соратника и помощника. Чистая оркестровая музыка в первом отделении была представлена увертюрами к операм «Свадьба Фигаро» и «Идоменей» Моцарта, а также первой частью его «Ночной серенады» (K. 239). Во втором отделении звучал Россини: сначала была сыграна «некая пьеса», которая в программе была обозначена, как увертюра к опере «Путешествие в Реймс», а затем – увертюра к опере «Итальянка в Алжире». Следует заметить, что, вообще-то, у оперы «Путешествие в Реймс» просто нет увертюры, она сразу начинается с развернутой интродукции с участием ряда персонажей и хора, а пьеса, которую нередко выдают за увертюру к ней, просто составлена из балетной музыки оперы «Осада Коринфа» Россини, в которую композитор включил и одну из мелодий танцевального дивертисмента из своего «Путешествия в Реймс». Именно последнее обстоятельство и объясняет создавшуюся путаницу.
Российский национальный оркестр под руководством Томаса Зандерлинга звучал просто изумительно: свежо и легко, задорно и энергично. И пусть долгожданная Веселина Казарова, главная виновница обсуждаемого торжества, не смогла покорить нас безоговорочно, но то, что мы встретились с большим и весьма «самобытным» мастером, никаких сомнений не вызывает. Просто очень долго слушав эту певицу лишь по ее аудиозаписям, мы так к этому привыкли, что когда она, наконец-то, «выпрыгнула из коробочки с компакт-дисками» и предстала перед нами наяву, мы, по-видимому, «с непривычки» слегка растерялись…
