7 января нынешнего года Марии Владимировне Мироновой исполнилось бы 100 лет. Она умерла 13 ноября 1997 года на 87-м году, не дожив до полного века всего 13 лет.
Возможно, она могла бы преодолеть и этот рубеж, если бы прислушалась к совету врачей и не отправилась с высоким давлением во МХАТ, чтобы поздравить с 70-летием Олега Ефремова. Идея шуточного приветствия родилась в Доме актера, где Миронова с 1990 года, после пожара, возглавила Совет ЦДА, хотя никогда прежде не отличалась особым общественным темпераментом, нигде не состояла, ничем не руководила и вообще казалась человеком далеким от подобных занятий.
Правда, однажды, в годы войны, Миронова обратилась через газету «Литература и искусство» к своим коллегам с предложением создать фонд помощи детям, чьи родители погибли на фронте:
«Москва. Кремль, И.В.Сталину.
В свой выходной день я совместно с моими товарищами по работе устроила творческий вечер. Сбор в сумме 16 750 рублей вношу в фонд помощи детям фронтовиков. Вызываю мастеров советского искусства принять участие в организации этого фонда.
Артистка Московского театра миниатюр, лауреат всесоюзного конкурса эстрады Миронова»
«Артистке Московского театра миниатюр. Лауреату Всесоюзного конкурса эстрады тов. Мироновой Примите мой привет и благодарность Красной Армии, товарищ Миронова, за Вашу заботу о детях фронтовиков. И.Сталин».
Впервые я увидел это письмо еще в 1952 году. Оно висело в гостиной, под стеклом, на самом видном месте, как почетная грамота. Кстати, письмо это никогда не пряталось и после ХХ съезда КПСС. Отнюдь не будучи сталинисткой, Мария Владимировна объясняла это тем, что она захотела помочь и помогла не тирану, а своей стране, своему народу.
К сожалению, после смерти Марии Владимировны письмо Сталина бесследно исчезло: возможно, оно висело на слишком доступном месте. Но, к счастью, сохранилась газетная публикация: письма Сталина печатались на первых полосах.
Миронова была человеком не только талантливым, но и непредсказуемым. Ей ведь, повторяю, врачи категорически не советовали в тот вечер ездить во МХАТ, но она никого не послушала:
— Во-первых, Художественный театр — моя первая любовь. Во-вторых, Чехов — мой любимый автор, особенно «Три сестры». Ах, как Ольга Леонардовна играла Машу! По-моему, она была лучшим ее созданием. Когда еще у меня будет такая возможность выйти на эту сцену, да еще в роли Маши?! Вы забываете, что мне уже исполнилось 86, дальше ждать рискованно: можно и опоздать!..
Выступление Мироновой и ее партнеров Л.Толмачевой и О.Яковлевой имело большой успех. Зал помирал от хохота, никто не подозревал, что то был последний выход актрисы на сцену. Во время нашего ночного разговора по телефону Мария Владимировна казалась возбужденной больше обычного и несколько раз повторяла, словно старалась убедить саму себя: «Вот видите, все обошлось, и моя давнишняя мечта наконец сбылась!»
Через несколько часов давление резко поднялось, пришлось вызывать «скорую».
— Инфаркт, — как приговор, прозвучали слова врача «скорой» после того, как была сделана ЭКГ. И, конечно, госпитализация. Несколько дней пребывания в отделении реанимации все-таки оставляли надежду, Мария Владимировна даже уже подумывала о переходе в палату, но 13 ноября утром она не проснулась.
Откручивая ленту ее жизни от конца к началу, ловишь себя на мысли, что другого финала у нашей героини и быть не могло. Она всегда поступала так, как хотела, не просчитывая возможные последствия.
Никаких сомнений в выборе профессии у Марии Мироновой никогда не было. Она поступила в бывшую знаменитую Флёровскую гимназию, где одновременно с ней учились Игорь Ильинский и Леонид Варпаховский — последний, кстати, стал ее первым режиссером. Параллельно она брала уроки у балерины Большого театра Веры Ильиничны Мосоловой. Время было трудное, холодное, голодное. Деньги мало что значили. Чтобы не околеть в трико в неотапливаемом классе, приходилось тащить через всю Москву полено с Таганки на Театральную площадь: частная школа Мосоловой помещалась там, где сейчас находится Новая сцена Большого театра.
Едва окончив семилетку, четырнадцатилетняя девочка поступает в Театральный техникум имени А.В.Луначарского на курс, где актерское мастерство вели Федор Фортунатов и Юлиан Жаке, а сценическую речь преподавала Елизавета Саричева. И хотя роли ей давали здесь разнообразные и завидные — от героини Параши в «Горячем сердце» до характерной Юлиньки в «Доходном месте», Миронову словно магнитом притягивали к себе вахтанговцы Борис Щукин и Татьяна Шухмина, вероятно, почувствовавшие в ней человека по-настоящему одаренного.
В 1927 году Миронова оканчивает техникум, получает диплом, но устроиться на работу не может. Распределения молодых специалистов тогда еще не существовало, зато безработица уже была. ЦК профсоюза РАБИС строго следил за тем, чтобы на службу принимались исключительно члены профсоюза. Но, чтобы вступить в профсоюз, необходимо было какое-то время прослужить в театре. Создавался замкнутый круг — одно из многих идиотских «изобретений» первых лет советской власти, практически закрывавшее путь на сцену молодым дарованиям.
Но, как известно, отечественное законодательство тем и хорошо, что оно вовсе не мешает делать исключения. Именно в 1927 году в Москве открылся Государственный театр оперетты, во главе которого оказывается друг семьи, великолепный актер и режиссер Григорий Ярон. Он предлагает зачислить Машу во вспомогательный состав: зарплата там была такая низкая, что никто из членов профсоюза на нее не претендовал. Проработав какое-то время в кордебалете — вот где пригодились уроки В.И.Мосоловой, — Миронова вступает в профсоюз и летом выдерживает конкурс во МХАТ Второй, где будет служить до 1932 года. Правда, только что этот великолепный театр и страну покинул Михаил Чехов. Но по-прежнему там играют Софья Гиацинтова, Серафима Бирман, Иван Берсенев, Азарий Азарин, Мария Дурасова, Владимир Попов, Сергей Образцов и другие талантливые актеры.
За исключением роли девочки Фанни в спектакле для детей «Хижина дяди Тома» по Бичер-Стоу, других удач у начинающей актрисы здесь не было, хотя она принимала участие почти в каждой премьере: уж слишком примитивными оказывались современные пьесы, которые не по своей охоте брал к постановке театр. Вот почему в 1932 году Миронова без колебаний принимает приглашение Николая Осиповича Волконского и переходит в Московский государственный театр мюзик-холл, где сразу же завоевывает ведущее положение: «Под куполом цирка», «Святыня брака», «Как 14-я дивизия в рай шла», «Артисты варьете» — и всюду главные роли! В мюзик-холле тоже была прекрасная труппа, театр пользовался большим успехом. Среди его поклонников были Максим Горький, Алексей Толстой, Валентин Катаев, Демьян Бедный, не говоря уже об актерах, режиссерах, композиторах, художниках.
Но все это не помешало в 1936 году закрыть Мюзик-холл. Игорь Нежный позже вспоминал, что случилось это по анонимному доносу. Автор его сигнализировал на Лубянку, что враги Советской власти и, естественно, лично товарища Сталина, готовят на него покушение. И с этой целью приступили в подвалах Мюзик-холла к рытью подкопа под... Кремль прямо с Триумфальной площади, где находился театр. (Позже там будет давать спектакли Московский театр оперетты, затем — Театр сатиры.) Так что площадь эта уже в 30-е годы попала под подозрение. Стоит ли удивляться, что она и сегодня не дает покоя власть предержащим.
В этом месте необходимо сказать, что еще в 1928 году Миронова, продолжая служить в театре, впервые появилась на эстраде. Произошло это 10 февраля в Колонном зале Дома Союзов во время дивертисментного концерта, который вел Михаил Гаркави — один из лучших конферансье. Помимо других достоинств, его отличала удивительная доброжелательность по отношению к артистам, которых он представлял. И к зрителям, к которым он относился с таким же уважением. Большого роста, обремененный лишним весом, он стремительно двигался по сцене, одаривая нас загадочной улыбкой. При этом он переваливался с ноги на ногу, словно пингвин, и, подобно пингвину, держал руки на уровне пояса, развернутыми ладонями к залу. Достигнув середины сцены, он спешил обрадовать зрителей предстоящей встречей со знаменитостью или с подающим надежды дебютантом. В тот вечер Гаркави, к примеру, объявил Давида Ойстраха, Надежду Обухову, Анну Редель и Михаила Хрусталева, Аллу Тарасову и Марка Прудкина, Марину Семенову, Ирму Яунзем, Лидию Русланову, Василия Качалова.
Репертуар — самый разнообразный. И жанры — разные! В самом начале второго отделения Гаркави сказал: «До сих пор принято было считать, что юмор — дело мужчин. Женщины способны вызывать исключительно слезы. Смею вас заверить — мнение это ошибочное, в чем вы сможете убедиться сами и немедленно. Встречайте: молодая актриса МХАТа Второго Мария Миронова. Прошу любить и жаловать!»
В тот вечер Мария Владимировна читала рассказ А.П.Чехова «Случай с классиком» и имела успех. Кстати, она подготовила его с Борисом Щукиным, который до конца своих дней оставался наставником молодой актрисы. Художественное чтение в те годы, когда половина страны впервые бралась за букварь, было весьма востребовано. С помощью его мастеров миллионы людей приобщились к великим произведениям классиков. Любой концерт предполагал участие в нем чтеца. И не только. Дивертисментные вечера включали в свою программу самые разные жанры. Это могли быть одноактные пьесы или сцены из спектаклей; выступления академических музыкантов или певцов; исполнители оригинальных жанров, народники. Большинство артистов, выступавших тогда на эстраде, готовили не только номер, но, по существу, изобретали новый жанр. К примеру, Сергей Образцов выступал с куклами, Рина Зеленая — с рассказами, которые она вела от имени детей. Тамара Ханум представляла танцы и песни народов мира. Лидия Русланова знакомила слушателей с русскими народными песнями...
Миронова тоже рискнула придумать свой жанр и назвала его «Телефонные разговоры», которые она вела от имени «некой Капы». Успех, выпавший на долю ее героини, принес актрисе всеобщее признание. И это неудивительно: с исполнением чеховских рассказов на эстраде выступали и выступают и другие. А здесь Миронову ни с кем не сравнишь!
Она выходила на сцену в костюме, который в то время носили многие. Но стоило Мироновой только появиться, как зал буквально умирал от хохота. В чем же здесь дело? Вероятно, в том, что она действительно, с одной стороны, была похожа на тех, кого можно встретить на улице. А с другой — не похожа, потому что и в походке, и во внешнем облике, и в туалете было то самое «чуть-чуть», которое и делало привычное смешным, доводя его до абсурда.
...Черный приталенный жакет. Длинная прямая цветная юбка с ярко-красными оборками внизу, парусиновые теннисные тапочки, старая рыжая лиса с облезлым хвостом вокруг шеи. А на голове шерстяной красный берет. Доходя до середины сцены, Миронова останавливалась у воображаемой телефонной будки, бросала воображаемую монету в воображаемый таксофон и говорила: «Пожалуйста...три два раза тридцать три...Это трудартель? Попросите, пожалуйста, товарища Трищенкова. Это Трищенков говорит, да? Да нет, Три-щен-ко-ва. Ну, три собаки, понимаете? Три щенка... Ну да...»
Это и позже оставалось уморительно смешно. Но в 1928 году, когда телефонов в Москве было очень мало, когда на каждом шагу висели призывы с просьбой говорить лаконично, только по делу, не больше трех минут, «Телефонные разговоры» Мироновой попадали в самую точку. Тем более что актриса высмеивала не просто чужое неумение пользоваться телефоном. Она создавала определенные типы людей: мещан, обывателей, с их примитивным внутренним миром. Несколько позже Миронову стали упрекать в том, что она повторяется, не ищет новый репертуар, что «Телефонные разговоры» хороши были, когда появились, а теперь зрители вправе рассчитывать на что-то новое. Между тем критики Мироновой были несправедливы к актрисе: «Телефонные разговоры» — это не только новый номер, это новый эстрадный жанр. Если каждый эстрадный актер за всю жизнь придумает всего лишь один новый жанр — чего же еще желать лучшего?! Ведь Миронова после Капы говорила по телефону в образах Дуси, Клавы и других своих героинь, которых сама же и придумывала или которых специально для нее сочиняли писатели Дмитрий Угрюмов и Владимир Поляков.
Они были очень разные, эти женщины. Но их объединяли празднословие, потребительское отношение к жизни, любовь к сплетням, сенсациям, беспардонность, невежество — одним словом, мещанство. — Это 1-й Обыденский переулок, дом 7, квартира 13? Попросите, пожалуйста, к телефону из 2-го Обыденского переулка, дом 11, квартира 36 Марию Васильевну. Я знаю, что далеко. Не беспокойтесь, я подожду!..
А Клава жаловалась, что обскакала весь город, но нигде не могла найти «человеческое мясо».
Однажды героиня Мироновой говорила по телефону так долго, что не заметила, как строители успели передвинуть многоэтажный дом вместе с ней и с телефоном-автоматом в глубь двора. Конечно, это гипербола, но зрители понимали и принимали подобное преувеличение: сатира того требует, без преувеличения сатира опускается до уровня второсортного юмора...
...После ликвидации Московского государственного театра мюзик-холл Миронова недолго служила в Театре транспорта, летнем эстрадном театре ЦДКА, параллельно продолжая выступать на эстраде. А в конце 1938 года ее пригласили во вновь организованный Московский театр эстрады и миниатюр; позже с его афиши исчезнет слово «эстрада», а в 1947 году не станет вовсе и самого театра. Однако годы эти оказались весьма существенными в жизни Марии Владимировны. Во-первых, на них приходятся первые кинематографические опыты актрисы — от «Волги-Волги» до «Преступления и наказания». Здесь же, в 1939 году, она познакомится со своим будущим мужем Александром Семеновичем Менакером, известным ленинградским артистом, выступавшим с музыкальными пародиями на эстраде. В 1941 году у них появится сын Андрюша, которому вскоре суждено будет стать кумиром нескольких поколений.
Война оказалась тяжелым испытанием для всей страны, в том числе и для молодой семьи с грудным младенцем. На помощь приходили разные люди — от постового милиционера, дежурившего в подъезде дома № 22 по улице Петровке, где они жили с 1940 года, до артисток Клавдии Пугачевой и Изабеллы Юрьевой или жены знаменитого летчика Михаила Громова, Нины Громовой.
Как только фашистов отогнали от Москвы, из эвакуации один за другим стали возвращаться театры; вернулся и Театр миниатюр. Коренным образом изменился его репертуар, а вместе с ним и гастрольные маршруты. Теперь театр все чаще выезжал на запад, поближе к фронту, опровергая бытовавшее мнение, будто музы умолкают, когда говорят пушки: около трех тысяч артистов погибли во время войны, выезжая на передовые позиции в составе фронтовых театров и концертных бригад.
Один из спектаклей Театра миниатюр той поры назывался «Где-то в Москве». Обозрение сочинили Владимир Масс и Михаил Червинский, а поставили Андрей Лобанов и Александр Менакер. Спектакль и пьеса имели большой успех и прекрасную прессу. Театр торжествовал победу, ничто, казалось бы, не угрожало ему в обозримом будущем. Но в 1945 году во время генеральной репетиции «Ивана Грозного» А.Н.Толстого во МХАТе внезапно умирает выдающийся актер Николай Хмелев, по совместительству руководивший Московским театром имени М.Н.Ермоловой. И Андрея Лобанова переводят из Театра миниатюр главным режиссером к ермоловцам.
Фактически это стало началом конца Театра миниатюр. Руководители здесь сменялись по два раза за год. Когда однажды во время очередного представления нового главного режиссера острая на язык Мария Владимировна на голубом глазу спросила, каким принципом руководствуется Комитет по делам искусств в своей кадровой политике, ей доходчиво объяснили, что в данный момент в результате очередной реорганизации режиссер N остался без работы и потому его перебросили в Театр миниатюр.
«В таком случае возблагодарим Господа Бога, что на наше счастье сейчас не остался без дела укротитель хищников Борис Эдер», — сказала, как отрезала, Миронова.
После ликвидации Театра миниатюр Миронова и Менакер выступают на эстраде в сборных концертах, зачастую испытывая неловкость за своих коллег. По мере возможности они стремятся к некоторой автономии, стараясь заручиться постоянным партнерством с актерами, за которых не нужно краснеть.
Постепенно к ним приходит идея создания Театра двух актеров, с которым будут сотрудничать лучшие современные писатели, режиссеры, композиторы, художники. За три с лишним десятилетия театр этот выпустил девять спектаклей и уже думал о десятом. Некоторые из них выдержали больше 1000 представлений, игрались по всей стране и за ее пределами, транслировались по радио и телевидению, записывались на пластинки.
Чтобы не быть голословным, назову имена режиссеров, авторов, художников, композиторов, с которыми работал Театр двух актеров. Имена эти не нуждаются ни в каких эпитетах: Борис Петкер, Давид Тункель, Александр Шатрин, Борис Львов-Анохин, Борис Ласкин, Яков Зискинд, Владимир Поляков, Владимир Дыховичный, Морис Слободской, Александр Володин, Леонид Зорин, Людмила Давидович, Григорий Горин, Аркадий Арканов, Михаил Ножкин, Наталья Ильина, Нил Саймон, Леонид Ленч, Александр Цфасман, Никита Богословский, Аркадий Островский, Ян Френкель, Борис Ефимов, Борис Мессерер, Лев Збарский.
В 1946 году, после выхода известного постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», артисты обращаются с письмом к старому приятелю М.М.Зощенко с просьбой сочинить для них пьесу. Через некоторое время Михаил Михайлович им присылает новогоднее поздравление и осторожно интересуется, доходят ли до Москвы ленинградские газеты? То ли он действительно до того наивен, что думает, будто постановление это не попало в Москву, то ли таким образом дает понять, что не хочет никого подводить.
Менакер тут же посылает Зощенко телеграмму-цитату из Грибоедова: «Я глупостей не чтец, а пуще — образцовых», — видимо, надеясь на покровительство Александра Сергеевича, который в случае чего выручит Александра Семеновича.
Так или иначе, но через некоторое время в репертуаре театра двух актеров появляется миниатюра М.М.Зощенко «Жених». Она исполняется в первом отделении спектакля «Дела семейные» и имеет успех. Но чтобы поддержать автора не только морально, артисты просят Зощенко сообщить паспортные данные для бухгалтерии, которая якобы хочет оплатить труд писателя. Зная, до чего щепетилен Михаил Михайлович, они в почтовом переводе указывают обратный адрес Москонцерта и высылают сумму с копейками, чтобы придать видимость произведенных вычетов на налоги.
Менакер любил повторять: дружба — понятие круглосуточное. Может быть, и поэтому двери их дома всегда были открыты для многих, кого они считали своими друзьями. Среди них могли быть люди самых разных профессий, жившие в разных городах и даже в разных странах: Бруно Кокатрикс, Елена Ахвледиани, Семен Гейченко, Орест Верейский, Генрих Лукомский, Аста Бржезицкая, Рина Зеленая, Клавдия Шульженко, Сергей Юткевич, Сергей Эйзенштейн, Алексей Файко, Людмила Давидович, Марк Галлай, Фаина Раневская, Сергей Образцов, Ростислав Плятт, Ружена Сикора, Аркадий Райкин, Исаак Дунаевский, Леонид Утесов, Марк Бернес, Людмила Зыкина, Лидия Русланова, Михаил Гаркави...
Мы с женой много лет встречали в этом доме Новый год. Особенно запомнился мне 1982-й. Дело в том, что в сентябре 1981 года, во время гастролей в Ленинграде, у Менакера случился инсульт. Мария Владимировна несколько месяцев буквально вырывала мужа у смерти из рук и в канун нового, 1982 года привезла в Москву, домой. Когда все сели за праздничный стол, Александр Семенович попросил минуту внимания и сказал: «Здесь собрались самые близкие люди, и потому я хочу сказать несколько важных для меня слов. То, что ты сделала сейчас, Маша, чтобы вернуть меня к жизни...»
Больше он говорить не смог. Сдерживая слезы, Александр Семенович взял в свои руки руку Марии Владимировны, прижал к щеке и поцеловал...
6 марта 1982 года Менакер скончался. Мария Владимировна еще не знала, какое испытание предстоит ей пережить через 5 лет, когда придется хоронить сына. «Это моя Хиросима!» — сказала она, узнав о кончине Андрея. Многие называли Миронову «железной леди», потому что не видели ее слез. Но в минуты откровенности она говорила: «Кто знает, что со мной происходит, когда я остаюсь одна?..»
Я бы мог рассказывать о Марии Владимировне еще долго и долго, но пора и честь знать. А потому в заключение хочу привести слова Ю.И.Юзовского, который писал в статье «Мария Миронова и другие»: «Самым трудным жанром в искусстве считается цирк, но эстрада, пожалуй, еще опаснее, ибо в цирке рискуешь только жизнью, а здесь еще и своей репутацией... В ней (Мироновой. — Б.П.) — плоть и кровь эстрады, легкость этого жанра и серьезность этого жанра, и грация, и лихость этого жанра, и лирика этого жанра, патетика этого жанра, и „черт меня побери“ этого жанра».
Лучше, по-моему, сказать невозможно. Как хорошо, что слова эти были написаны при жизни артистки.
Борис Поюровский
