«Молодость» — фестиваль прелестный. Если, конечно, вообще позволительно выразиться таким образом о крупном арт-действе. Но если говорить о главном ощущении, то это именно то слово. «Прелестный». Остатки золотой осени. Уходящий в зиму запах желтых лип. На каждом шагу под облетевшими каштанами Крещатика — вкуснейший дешевый кофе.
В монументально советском кинотеатре «Киев», где огромные фойе с паркетным полом и высоченными потолками с лепниной помнят премьеры «Белой птицы с черной отметиной» и «Лесной песни», каждый год по осени — изысканная молодежная бестолковщина. Удивительно, каким образом Андрею Халпахчи и его команде удалось сохранить главную мысль фестиваля: первая работа — она не всегда лучшая, но всегда главная? Нынешняя «Молодость» — сороковая, и нынешний ее логотип украшен римским «XL», что получилось вполне символично.
На фестивальные показы — натуральный лом народу, но почти все попадают даже на самые раскрученные фильмы. На ступеньках в зале не только сидят, но и стоят, и лежат. Билеты в кассе есть почти всегда, от 25 гривен (около 100 рублей). Не было билетов только на «Счастье мое» Сергея Лозницы — он изначально шел здесь в особом режиме, отчего мало кто сомневался, что Гран-при увезет именно он. Лознице устроили поистине царскую премьеру — с сооруженной в фойе сценой, халявными напитками, характерной премьерной шумихой... Многие тихо возмущались — за что ему отдельные почести? Организаторы поясняли, что «Счастье мое» — как-никак первый фильм из Украины, попавший в главный конкурс Каннского фестиваля. Так что Лозница, который сохранил гражданство Украины, хоть и живет в Германии, — без пяти минут национальный герой. Но, конечно, можно бы и поскромнее с премьерой, неловко такого рода авансы своим раздавать. В Украине фильм уже вышел в прокат, а в России, как оказалось, с прокатом грандиозные проблемы. Некому прокатывать. В двадцати странах мира — США, Франции, Германии, Израиле, Бразилии и других — есть кому, а в России — некому. «Тайна сия велика есть». Фильм о России, о русском менталитете, оказывается, Бразилии интереснее, чем России.
Но если откровенно и по возможности объективно, в конкурсе Лозница все-таки оказался самым сильным. Вообще конкурс — это едва ли не единственное, что всерьез огорчило на прошедшей «Молодости». Показательный момент — хохот зала, когда в кадре иракского фильма «Манду» в ночном небе вдруг появляется откровенно вручную нарисованная луна. Детский лепет. Или множество женских мокрых платочков на голландском фильме «Приходит женщина к врачу» — с каких пор их количество служило критерием качества? Чудовищно слюнявая мелодрама, место которой в прайм-тайме кабельного канала. Опять же хохот на польском «Линче» — дед ходит по деревне, пугая и избивая местных жителей, отрезая головы собакам и творя прочие безобразия. Часть мужского населения поджидает деда в поле и вершит над ним самосуд. Вероятно, авторы задаются старым, как само правосудие, вопросом: самосуд — это всегда плохо или иногда можно? На этом фоне шведские формалистские «Звуки шума» — поистине шедевр. Он, и правда, симпатичен, особенно виртуозно умение героев — музыкальных хулиганов — использовать подручный и подножный материал в качестве музыкальных инструментов. Получается весело и зажигательно, за что фильм и стал лучшим, по версии и зрителей, и жюри. («Лучший игровой фильм» и Гран-при здесь — разные вещи).
Молодость обычно амбициозна, и «Молодость» — не исключение. Фестиваль огромен — 400 фильмов. Можно бы и чуть меньше. Это ведь все денег стоит. Сколько стоили, скажем, Жерар Депардье или Фанни Ардан, Людмила Гурченко, выступившая на закрытии фестиваля, — можно себе представить. Софи Марсо с Кристофером Ламбертом на открытии — неужто недостаточно? Оставим выпрыгивать из штанов ради стареющих звезд начинающим да комплексующим, рвущимся в элиту ради статуса. А достойная скромность — вот это и правда было бы изысканно. Открываться и закрываться в Национальной Опере — тоже похоже на перебор. Люстры, золото, бархат — совсем уж не стыкуется это с общей молодежной, чуть бестолковой (хочется надеяться, концептуально бестолковой) атмосферой. Здесь все слишком либерально и модерново, чтобы на приглашениях на закрытие значилось: «Dress code: black tie». Один из самых приметных персонажей «Молодости» — французский режиссер, композитор, каннский лауреат Зигфрид в розовом балахоне, в штанах, в которых поместился бы весь французский кинематограф, в колпаке, вознесшемся к небесам на полметра, — он тут уже вроде талисмана, олицетворение свободного молодого духа. А ему — вот, примите приглашение в Национальную Оперу с дресс-кодом. Но Зигфрид — он и в Национальной Опере Зигфрид, во всем фиолетово-розовом да в колпаке. No smoking.
Но главное пока остается — та самая прелесть. Она рождается из запахов осеннего Киева и холодеющего Днепра, из переполненных залов, из коктейля художественных амбиций, приправленного атмосферой совершеннейшей свободы, из общей суматошной увлеченности кино. И — отдельной строкой — из сильного желания снять шляпу перед бесстрашием Андрея Халпахчи, из года в год отважно включающего в программу «Молодости» «Панораму украинского кино».
Екатерина Барабаш
