У этой встречи было сразу несколько поводов. Только что закончился большой фестиваль в честь Мстислава Ростроповича, приуроченный к дате его рождения. И с интервалом в месяц — годовщина смерти маэстро, которого уже три года нет с нами. О своем отце, о жизни после жизни рассказывает его дочь, президент Фонда Мстислава Ростроповича по поддержке молодых музыкантов Ольга Ростропович:
— Он постоянно присутствует в моих мыслях и действиях. Перед тем как что-то сделать, я думаю, как бы папа среагировал на мой поступок, одобрил бы? Я ясно представляю его ответ на мои вопросы и или вовремя останавливаюсь или, наоборот, продолжаю дело. Не проходит и дня, чтобы я о нем не думала.
— Как бы вы определили доминанту личности Мстислава Леопольдовича?
— Только теперь я до конца понимаю, до какой степени мой отец стремился постоянно делать людям добро. Его волновали вопросы справедливости, он хотел, чтобы всем вокруг было хорошо. Это такое качество, которое нельзя в себе воспитать. Он был таким по природе, отдавал всего себя людям, и в этом его уникальность.
— После отъезда в 1974 году из СССР Ростропович легко вписался в западную музыкальную жизнь?
— Конечно, ведь папа уже обладал мировым именем. Но пока мы жили в СССР, случалось так, что были запланированы концерты, например, с Бернстайном, с Караяном, а Ростроповича не выпускали, говорили, что он нездоров. Аналогичные ситуации бывали и с Менухиным, который упоминает об этом в своей книге воспоминаний. Например, должен был состояться их совместный концерт в Париже, и Менухин получил телеграмму из Госконцерта, что Ростропович болен и приехать не сможет. Менухин позвонил Галине Павловне, спросил: «Что со Славочкой? Можно ли ему помочь?» — «А что ему помогать, — ответила мама. — Он себя замечательно чувствует». Что касается Бернстайна, то он был близким другом сенатора Теда Кеннеди. И когда Кеннеди встречался с Брежневым, то, по просьбе Бернстайна, обратился к Леониду Ильичу, чтобы Ростроповича выпустили из СССР.
— Вы закончили Джульярд как виолончелистка. Не боялись сравнений с отцом?
— Конечно, боялась.
— А почему все же выбрали виолончель?
— По глупости. До 13 лет я училась как пианистка в ЦМШ у знаменитого педагога Евгения Михайловича Тимакина. Говорили, что я неплохо играла. Но я была влюблена в звуки виолончели, которые извлекал мой отец. Я слушала его домашние занятия, когда он разучивал с композиторами только что написанные для него произведения, и у меня просто дух захватывало, так это было прекрасно. Помню, у нас бывал Дмитрий Дмитриевич Шостакович, и звучали его удивительные сочинения, Арам Хачатурян, Борис Чайковский, Борис Тищенко. Происходили репетиции трио с Давидом Ойстрахом и Львом Обориным. И я была уверена, что тоже так смогу играть.
— Отец с вами занимался?
— Конечно, находил время между концертами и гастролями. И когда я прекратила выступать как виолончелистка и сосредоточилась на семье, воспитании детей, то он страшно рассердился и не разговаривал со мной три года. Он не мыслил иного пути для своих детей, считал, что они обязательно должны быть музыкантами. Поэтому, когда я оставила виолончель, он воспринял это как предательство.
— Мстислав Леопольдович хотел сделать фестиваль в Москве? Вы воплощали какие-то нереализованные творческие идеи отца?
— При жизни отца такой фестиваль был бы невозможен, так как он по величайшей скромности своего характера никогда бы не подумал делать фестиваль своего имени и приглашать своих друзей.
— А фестиваль в Эвиане?
— Он был там просто артистическим директором. Он составлял программы, посвященные целиком Прокофьеву, Шостаковичу, Шнитке. Туда приезжали не только инструменталисты: Дима Бертман привозил «Летучую мышь», выступал балет Бориса Эйфмана, приезжал Рави Шанкар. Эвиан — курортный городок во Франции, где принимали воды, и оздоровительный процесс сочетался с этими замечательными музыкальными встречами.
Задача моего фестиваля иная. Я хотела, чтобы папа получал удовольствие от происходящего на сцене. Я уверена, что он слышал все выступления, и я считаю, например, что исполнение Пятой симфонии Шостаковича Юрием Темиркановым в день его рождения стало для него замечательным подарком.
— Как получилось, что вы взяли на себя культурные проекты, а ваша сестра Елена — социальные, возглавив Фонд Вишневской — Ростроповича?
— Все вышло само собой. Лена несколько лет занималась фестивалем в Эвиане, а потом как-то отошла от этой сферы: у Лены всегда была склонность к медицине, в ней, как говорит Галина Павловна, пропал большой врач. Так что естественно, что ей ближе направление второго фонда, связанное с общественным здравоохранением.
— Как устроена работа вашего фонда? Вы привлекаете средства спонсоров на свои проекты?
— Да. Например, фестиваль «Неделя Ростроповича» нам помогло провести Правительство Москвы. Папа, когда вернулся в Москву, не хотел, чтобы деньги, заработанные им здесь, вывозились на Запад. Он старался поддерживать российскую культуру, молодых музыкантов. Из собственных средств Ростроповича молодым музыкантам выделялись стипендии, организовывались концерты. И сейчас фонд продолжает поддерживать перспективную талантливую молодежь. Но теперь, когда папы не стало, деньги от концертов перестали поступать, но у нас остались верные друзья, которые поддерживали папу и продолжают помогать его фонду сейчас. Это компании «Вим-Билль-Дан», «Ямаха»...
— Фонд является учредителем виолончельного Конкурса имени Ростроповича в Париже?
— Нет. Это конкурс города Парижа. Фонд является учредителем одной из премий.
— А не было мыслей, чтобы подобный конкурс проходил и в России?
— Я об этом думала. Но не хотела бы, чтобы он был чисто виолончельным, а, скорее, отражал бы в своих номинациях все стороны творчества отца. Дирижирование, фортепиано, так как он прекрасно играл на рояле, может быть, композиция, обязательно камерная музыка и виолончель. Но пока эта идея находится в стадии обдумывания. Во-первых, подобный проект требует огромных средств, во-вторых, сейчас столько конкурсов, что надо сразу как-то выделиться. Так что пока я занимаюсь другими проектами.
— До сих пор памятен один из первых приездов Ростроповича в Россию после эмиграции, когда он познакомил нас с Вашингтонским национальным оркестром.
— Его сотрудничество с Вашингтонским национальным оркестром стало целой эпохой. Папа умел удивительным образом объединить вокруг себя музыкантов. Поначалу работать ему было сложно, так как в Америке все связано с профсоюзами. А в Вашингтонском национальном было много оркестрантов в возрасте, и им было уже тяжело играть в полную силу. А профсоюз препятствовал их увольнению. Но, в конце концов, папа добился того, что состав оркестра изменился, там появились молодые, очень сильные музыканты, и оркестр по-иному зазвучал.
— Вы слушали их концерты?
— В то время я была студенткой Джульярда, жила в Нью-Йорке и только изредка выбиралась в Вашингтон на отдельные концерты. Но помню, что это всегда были события в культурной жизни Америки.
— Вы упомянули, что Мстислав Леопольдович умел привлекать к себе людей. Не только ведь музыкантов?
— Буквально всех. У него было очень широкое сердце, и он действительно со всеми дружил. Мама, к примеру, совсем другая по характеру. Она любит одиночество, ей комфортнее быть с собой, или с одним-двумя близкими людьми. А папе просто необходимо было общение с людьми.
— Единство противоположностей?
— Абсолютно так. Он получал от общения колоссальнейшее удовольствие. Например, был среди его друзей такой Василий Адамыч, каменщик, делавший на нашей даче камин. Папа с ним так подружился, что Василий Адамыч камин строил лет шесть, так как не хотел расставаться с нами. А потом, уже после изгнания родителей из СССР, несмотря на то, что их имена были под запретом в нашей стране, Василий Адамыч каждое воскресенье приезжал на дачу, смотрел, надо ли что починить, подправить. Он все ждал, когда же папа вернется. Об этом нам рассказала папина сестра Вероника, которая тогда жила на даче. И вот когда королева Елизавета предложила папе отпраздновать свое 75-летие в Букингемском дворце, то папа в список гостей включил Василия Адамыча. Ему прислали официальное приглашение из Букингемского дворца, чтобы он не подумал, что это розыгрыш. Всей деревней шили ему фрак, а его жене Машеньке — вечернее платье. Помню, на этом приеме у королевы стоит Василий Адамыч, красивый, побритый, и молчит. Я его спросила: «Дядя Вася, ты что?» А он: «Маша мне сказала, молчи, что бы тебя ни спросили!» Боялся случайно что-нибудь не так сделать.
— Всем известна романтическая история знакомства и любви ваших родителей. А какова была их повседневная жизнь?
— Конечно, происходили какие-то споры, но у каждого из них такое чувство юмора, что без смеха их было слушать невозможно. А про что спорили? Ну, например, у них были совместные программы, где папа аккомпанировал как пианист Галине Павловне. Он учил свою партию, а заниматься с ней, как привыкли вокалисты, не хотел.
— А на почве воспитания детей?
— Нет. У папы был горячий темперамент, но мама всегда его поддерживала. При нас они были всегда заодно, что очень расстраивало меня и мою сестру.
— А враги у Мстислава Леопольдовича были?
— Я бы сказала — завистники. Считаю, что это естественно. И наоборот, если у человека нет врагов, значит, он из себя ничего не представляет.
— А из коллег-виолончелистов ему кто-то нравился?
— Папа восхищался Жаклин Дюпре. Она у него училась, и он очень высоко ценил ее талант. И когда он услышал, как она играла Концерт Элгара, то он больше никогда это сочинение не играл и не стал записывать.
— Одно из выступлений Ростроповича в Большом зале консерватории вызвало весьма резкий критический отзыв, на который Ростропович отреагировал тем, что отказался вообще выступать в России как виолончелист. Это даже вызвало дискуссию на тему об этике критики и существовании «неприкасаемых» имен. Ваше мнение?
— Критиковать можно любого, но без хамства. Музыкант такого масштаба, как Ростропович, заслуживает уважительного отношения.
— Но ведь бывают более удачные выступления и менее удачные. Получается, что одних можно критиковать, а других — нет?
— У папы была масса критических отзывов, его это никогда не задевало. Но откровенное хамство, не имевшее отношения к объективному профессиональному анализу его игры, — вот что возмутило отца. Папа действительно после этого решил никогда в России больше не играть, и не играл. Его право. Кстати, в Америке тоже случаются подобные вещи: когда был последний концерт Леонтин Прайс или Исаака Стерна, то их пытались «уличить» в каких-то недостатках.
— Но ведь говорят, что надо вовремя уйти.
— Возможно. Хотя ведь это такие музыканты, что у них всегда есть чему поучиться, и нет смысла ходить на подобные концерты, чтобы «ловить блох».
— Большая часть деятельности наследников Мстислава Ростроповича сосредоточена в Москве. Но существует еще его квартира в Петербурге, где планировалось создать музей. Какие-то шаги в этом направлении делаются?
— Там находится большая часть архива, которым занимается специальный научный работник-архивариус. Ведется серьезная работа по классификации и описанию тех культурных ценностей, которые были собраны родителями в течение всей жизни, они касаются и их творчества, и предметов искусства.
Но мы думаем, что было бы правильнее, если бы такой музей был открыт в Москве. С этим городом нашу семью все связывает. Квартира в Петербурге существует, так как там родилась мама. Но когда мы спорили, где лучше — в Петербурге или в Москве, то победили маму с перевесом в три голоса. Папа и мы с сестрой всегда ощущали и ощущаем себя москвичами.
Евгения Кривицкая
Автор фото — Ольга Паволга
