Венгерские темы на Зальцбургском фестивале
Закончившийся 31 августа самый главный в Европе оперный фестиваль поразил музыкальное сообщество небывалой всеохватностью, даже всеядностью, которая, как это часто бывает, ничуть не скатывается в дурновкусие, хотя и оно проникло в Зальцбург самым неожиданным образом — в виде режиссерских решений многих опер, представленных здесь этим летом.
Когда в Зальцбурге царил Караян, о режиссерах говорить вообще не приходилось, зато качество музыки ставилось на первое место. Сейчас происходит что-то аналогичное. К власти стремится Риккардо Мути: он уже купил в Зальцбурге виллу, живет в ней постоянно, так же запросто появляется в самых оживленных местах города. Для консервативных зальцбуржцев, любящих обсудить после спектакля за кружкой пива, кто сколько стоит, как одет и сколько политиков и медийных лиц они видели в зале, важно, что Мути с ними.
На последнем фестивале он словно устроил финальный экзамен на прочность любви к нему австрийцев. Сдавать экзамен побежал весь город: на спектакли с Мути билеты спрашивали в километре от театра, а по поводу постановки люди только отшучивались — «разве можно было заметить луну, когда светило солнце». Английский режиссер Стивен Лэнгридж хоть и не слишком выразительно высказался в «Отелло», но даже тот посыл, который мог бы сработать, загасили авторитетный Мути и ведомый им Венский филармонический оркестр. Дирижер один отбирал в постановку певцов. С его подачи Марина Поплавская и дебютировала в роли Дездемоны. Была ли она действительно лучше конкуренток, сказать трудно, но Мути хочет быть покровителем молодых.
Как Караян когда-то учредил Пасхальный фестиваль в Зальцбурге так Мути ему во след — Троицын фестиваль (в 2009 году он пройдет с 29 мая по 1 июня). С программой уже можно ознакомиться на сайте: в ней сделан акцент на Неаполь — состоятся премьеры опер и ораторий барочных композиторов, родившихся или творивших на родине помпейских фресок; например, можно будет послушать «Демофонта» Никколо Йоммелли или программу «Они могли говорить с ангелом...», составленную из произведений Николы Порпоры, Леонардо Лео, Иогана Адольфа Хассе. Говорить с ангелом и за ангела будет французский контратенор Филипп Ярусски. Все это очень мило, однако бросает тень на куда более значительнный сегмент Зальцбургского фестиваля — пасхальный. Им должен будет руководить Саймон Рэттл, а в качестве премьер заявлены третья и четвертая части «Кольца» с восхитительным составом, однако информация об этом мероприятии постоянно меняется: в брошюрах переклеиваются даты, а программа на сайте и вовсе не обновляется. Это немного настораживает. Будет ли Мути определять политику на Зальцбургском фестивале, пока неизвестно. Но этим летом по ходу становилось ясно, что дирижеры и оркестры ополчились на режиссеров, а те и не сопротивлялись.
Очень показателен восточный блок (серия произведений Бартока и «Русалка» Дворжака), который курировали дирижеры Франц Вельзер-Мест и Петер Этвеш. Первый, потому что он «правильный» австриец (считает своим долгом работать со сложными партитурами), а второй, потому что «правильный» венгр (учился композиции у знаменитого ученика Бартока Золтана Кодаи). Не всякий может играть Бартока, мало кто хочет его играть, и еще труднее найти горячих поклонников композитора (толково играют его произведения единицы, и плохое исполнение отталкивает и отпугивает слушателей), поэтому всякая удачная попытка входит в историю.
Возвращаясь к вопросу о гигантском охвате тем нынешнего фестиваля, трудно выделить фаворитов. В первой половине августа царил сицилиец Шаррино со своим необычным «птичьим» языком построения опер, во второй — все-таки Барток. Этот композитор выражался немногословно, его наследие легко обозримо: опера на час, балет на сорок минут, короткие и частично недописанные концерты, лаконичные сборники песен.
Специально для фестиваля рискнули несколько удлинить оперу «Замок герцога Синяя Борода», придумав к ней предисловие в виде четырех пьес для оркестра и «Светской кантаты». Декорацию для кантаты сделал гамбургский неосимволист Даниэль Рихтер. История получилась следующая: оркестровые пьесы иллюстрировали увлечение молодого композитора французами Дебюсси и Равелем и, наверное, сюда же можно отнести французскую подоплеку оперы. «Светская кантата» — дань Стравинскому и волшебный ключик ко всей опере. В ее основе — румынская рождественская песня о том, как отец не научил девятерых сыновей никакому ремеслу, кроме охоты в лесу, и как эти сыновья были зачарованы волшебным оленем, пошли за ним и сами превратились в оленей, а когда отец нашел их, те не пожелали идти с ним домой, так и остались навсегда в лесу. Отец этот ожесточился и превратился в герцога, убивающего своих жен.
Состав исполнителей в целом понравился — и мощный бас-баритон из Германии Фальк Штрукман (Отец, потом Синяя Борода), и юная американская меццо Мишель Де Янг (Юдит), и Ланс Райан (Сын — в кантате). Режиссура Йохана Симонса странная, но из той серии, что не мешала думать о музыке. Рихтер нарисовал плоскую картинку-граффити — это дом с тысячей окошек для подглядывания (там хор). Во дворе растет дерево (оно же, похожее на оленьи рога, прорастет в покои герцога), и еще один домик с надувным попугаем на крыше, который сдувается по ходу действия. Больше ничего такого не происходит, создается впечатление, что картинка и висела для отвода глаз, — вот тут вам банальная стенка с граффити, вот люди в окошках ждут чуда под Рождество и поют от ожидания счастья, а сдувшийся попугай вдруг помогает сориентироваться в пространстве — да не туда вы, господа, смотрели, чудо-то вы и пропустили.
Игру ведут двое — паралитик-герцог в коляске и аппетитная медсестра в коротком халате. Открывая двери замка, она ходит по красивым платьям, а то швыряет их или прижимает к себе. Все остальное — от музыки. Меня потрясло оркестровое вступление (4 пьесы): брутальное, грубое, глухое, как непроходимый лес, мрачное и вампирическое. Петер Этвеш знает, о чем он говорит, предваряя темную сторону истории, которую будет рассказывать через полчаса. Песня про оленей — прозрачная, звонкая, чуть наивная, но в финале обнажившая второе дно. Ты заколдован: яркая стена в секунду улетает — и ты во владениях жуткого герцога. Этвеш так сыграл, так заворожил всех, что, казалось, окажись ты на месте Юдит, едва ли отказалась бы от возможности пройти через все ворота замка к самой последней и страшной комнате. Юдит полюбила мрак, полюбила зло. Это ощущалось залом на физиологическом уровне.
Другую программу, которая по-новому открыла Бартока, сыграл Кливлендский оркестр под управлением Франца Вельзер-Места. Ведь австрийцы всегда боялись своих окраин — румын, венгров, словаков, цыган — и делали все, чтобы отделиться от них немецким языком и традициями. Сейчас пришло время отказаться от старой привычки. Вот Этвеш и увел в глубину трансильванских лесов. Но Вельзер-Мест поступил по-другому. Он дирижировал неоконченным концертом Бартока (Концерт для альта, дописанный учеником композитора), как Бетховеном или Моцартом, с ощущением величия исполняемой музыки, не придавая значения ее национальной окраске. Бартоку это величие не помешает — он слишком долго ждал.
