Каталог издательского дома «Классика XXI» постоянно пополняется новыми изданиями и переизданиями. Так, вызвавшее живой интерес литературное наследие выдающегося канадского пианиста Гленна Гульда, собранное Б.Монсенжоном («Нет, я не эксцентрик»), в 2008 году вышло вторым тиражом. А недавно стартовал новый проект мемуарных сборников — «Вспоминая Нейгауза» (к 120-летию со дня рождения), «Вспоминая Софроницкого». В них бережно воссозданы портреты двух величайших отечественных музыкантов XX столетия.
Как пишет составитель нейгаузовского тома Елена Рихтер (ученица Генриха Густавовича, профессор Московской консерватории), чтобы «понять Нейгауза — артиста и педагога, — важно знать не одни лишь принципы, которые он положил в основу преподавания искусства фортепианной игры... Здесь большое значение имеет... представление о нем как о человеке, подвижнически преданном музыке, знатоке литературы и живописи, философии и истории, заинтересованно и внимательно относившемся к людям, умевшем понять каждого из своих бесчисленных учеников и найти путь к его сердцу и уму».
Это собрание во многом носит итоговый характер: сюда вошли ранее публиковавшиеся воспоминания (в нейгаузовском сборнике, выходившем в 1992 году) — Н.Вильмонта, А.Габричевского, А.Любимова, А.Наседкина и многих других; интереснейшие эссе Л.Гаккеля, А.Золотова, Г.Гордона, извлеченные из разных изданий; а также новые, специально написанные для этой книги мемуарные заметки бывших учеников Г.Нейгауза — Л.Фихтенгольц, В.Гевиксмана, Н.Фоминой, Е.Гладилиной, А.Бендицкого. В них говорится и о довоенных годах жизни великого музыканта, и о периоде его преподавания в Свердловске во время Великой Отечественной войны, затронуты, нити его дружеских общений — с Борисом Пастернаком, Александром Габричевским, Валентином Асмусом, Артуром Рубинштейном и многими другими. Но все же главный акцент сделан на Нейгаузе-педагоге, и львиная доля страниц отдана его ученикам. Многие, обладая литературным даром, запечатлели своего Учителя живо и непосредственно, стремясь не только к рефлексии, но и к реалистичности картины, мы словно переносимся на мгновение в знаменитый 29-й класс Московской консерватории. Вот фрагмент из эссе «О моем учителе» Веры Горностаевой, где она вспоминает, как принесла на первый урок Пятый концерт Бетховена.
«Я неожиданно оказалась под прицелом саркастического юмора (по-видимому, Бетховена поняла слишком по-детски, и там было много каких-то наивностей). С первой же страницы он стал издеваться над тем, что я делаю, передразнивая очень остроумно. Конечно, говорил и объяснял, как должно быть, но все сопровождалось такой острой пародией на мою игру, что это было выше моих сил... Где-то на десятой странице не выдержала. Он, в очередной раз весьма похоже скопировав, как я играю, сказал: „Ну давай дальше!“ И тут вдруг почувствовала, что играть не могу, что у меня комок в горле, и сейчас или разревусь, или скажу дерзость. Сижу молча. Он говорит нетерпеливо: „Дальше, дальше!“ Повернулась к нему и очень тихо сказала: „Если бы я все умела, то никогда бы не поступила к вам в класс...“ Тут, представляете, какой ужас мною овладел! Ну, думаю, сейчас (он — человек вспыльчивый) бросит ноты, выгонит. Все вокруг затаили дыхание, ожидая, что же будет дальше. Реакция его была неожиданной: поерошил свой густой затылок, помолчал, сдвинув брови, и вдруг ласково усмехнулся. Он понял мое состояние и начал заниматься, как только он один умел: подробнейшим образом — анализируя концерт Бетховена, учил понимать Бетховена вообще...
Продолжался урок почти три часа. И когда кончился, я вышла словно из парилки, совершенно ошалевшая от огромной, свалившейся на меня информации. Что и говорить, занималась как одержимая всю неделю... Генрих Густавович вошел в класс, выхватил меня взглядом из группы ребят и тут же спросил: „Ты будешь сегодня играть?“ В его вопросе слышалось пытливое нетерпение. Он как будто хотел поскорее понять, что же получилось из его усилий. Его всегда увлекала тайна внушения».
После прочтения книги возникает очевидная мысль: накопился богатейший биографический материал, есть труды самого Г.Нейгауза, сохранились архивные записи — пора появиться, наконец, монографии, где будут слиты воедино аналитика и летопись, методика и практика.
Сходные впечатления оставляет и том, посвященный Владимиру Софроницкому. Впрочем, в данном случае концепция иная. Составители — пианист, профессор РАМ имени Гнесиных Игорь Никонович и Александр Скрябин, вице-президент Международного Скрябинского общества, президент Фонда А.Н.Скрябина — стремились найти новые, никогда не публиковавшиеся материалы. Результаты впечатляют. Это — пронизанные теплотой воспоминания невестки, Ирины Софроницкой, дочери Роксаны Коган, которая также предоставила ценнейшие письма В.Софроницкого к первой жене — дочери Скрябина, Елене Александровне. Обширный очерк зятя Игоря Никоновича, где много проницательных наблюдений о личности Владимира Владимировича, о характере его дара: «Гений. Думаю, что понятие это (именно понятие, а не восторженный эпитет), примененное к современным художникам, Софроницкому принадлежит, как мало кому, в первую очередь. Гений — нечто необъяснимое. И только при помощи этого необъяснимого можно было „объяснить“ многое, чему я был свидетель. В Софроницком жила грозная, могучая и упоительная сила, непостижимая и творившая чудеса, проявлявшаяся чрезвычайно прихотливо, неровно, порой неожиданно... В отдельные периоды она одаряла его такими безграничными возможностями, внушала такую сверхъестественную, магическую власть, что рядом с ним становилось как-то не по себе... В иные же моменты эта стихия почти покидала его, и он мучился, тщетно пытаясь вызвать ее к жизни. Неровностью он платил за обладание чудом».
Книга привлекает также множественностью ракурсов. Софроницкий — артист, педагог, Софроницкий и звукозапись, Софроницкий и Мейерхольд, а шире — театральная среда, представленная воспоминаниями Леонида Варпаховского, Бориса Равенских, Игоря Ильинского, а также подборкой писем Софроницкого Мейерхольду, парижские гастроли музыканта, Софроницкий в Одессе... Его исполнительская эстетика емко охарактеризована как в известной статье Д.Рабиновича, написанной в 1962 году, спустя год после смерти артиста, так и в новых очерках, где его творчество осмысливается с определенной дистанции, например, в статье В.Чинаева «Стратегия прорыва».
Каким видится Владимир Софроницкий после прочтения этих воспоминаний? Здесь хочется процитировать слова его дочери, Роксаны: «Мой отец — фигура трагическая. Родился таким? Или жизнь в Советской России его таким сделала? Наверное, и то, и другое. Конечно, советская действительность его жизни не облегчала. Ужасный быт, бедность, сложности во всем, постоянный страх. Но я не могу себе представить его счастливым и преуспевающим где-нибудь на Западе... Личность сложнейшая. Но самое главное в нем очень просто и ясно: служение искусству, святое служение музыке на протяжении всей жизни».
«Вспоминая Нейгауза». Сост. Е.Рихтер. М.: «Классика-XXI», 2007.
«Вспоминая Софроницкого». Сост. А.Скрябин, И.Никонович. М.: «Классика-XXI», 2008.
Евгений Кривицкая
