Услышав, как Анна Бонитатибус поет в опере Глюка «Орфей и Эвридика», прозвучавшей в концертном исполнении в начале нынешнего года, московские поклонники Чечилии Бартоли поняли, что в Италии есть певицы нисколько не хуже их любимой дивы. Теперь Бонитатибус приехала в Москву еще раз, спеть одну из своих коронных партий — Золушку в концертном исполнении одноименной оперы Россини.
— Анна, вам больше нравится участвовать в оперных постановках или в концертном исполнении опер?
— Интересно участвовать и в спектаклях, и в концертных исполнениях. Для меня это разные способы интерпретации музыкальной партитуры. В оперной постановке половина успеха зависит от сценографии, костюмов, режиссерских идей. Иногда, если певец не справляется со своей ролью, режиссер может его «прикрыть» мизансценой или переменой света, создать нужную атмосферу другими средствами. Концертное исполнение оперы подчеркивает все достоинства и недостатки голоса. В этом случае певцу абсолютно не за что спрятаться. И нужно предельно сконцентрироваться на музыкальной составляющей оперы, своим пением воссоздавая сценическую атмосферу. Это более тонкая работа.
— Что заставило вас второй раз за год приехать в Москву?
— Сначала мне было просто интересно побывать в России, посмотреть, что это за страна. Идея приехать сюда возникла давно, но мой график работы был заполнен до предела, и ни на что не оставалось времени. Выступив в Большом зале консерватории в первый раз, я была просто потрясена: как москвичи умеют слушать, насколько тонко воспринимают все музыкальные нюансы, и какой горячий прием они оказывают певцам. Поэтому я согласилась приехать, чтобы встретиться с москвичами еще раз, снова поработать с Теодором Курентзисом и выступить вместе с Максимом Мироновым. Мне говорили, что он очень хороший певец. Теперь я убедилась, что это действительно так. Мне было очень легко с ним играть.
Я рада, что сейчас спела именно Золушку. В Москве эту оперу знают не очень хорошо, хотя в Европе исполняют довольно часто. Ее сюжет сильно отличается от сказки Шарля Перро. Когда я пела Золушку в первый раз, на спектакль пришел мой маленький племянник. Он был страшно разочарован тем, что на сцене не было феи, кареты и хрустальной туфельки. Но зато Золушка в этой опере становится более независимой, самостоятельной и сильной.
— Но ведь в опере, как и в сказке Перро, над ней издеваются и сводные сестры, и отчим, заменивший сказочную мачеху.
— Это так, и все же не надо представлять себе Золушку забитой и униженной девочкой. Пора посмотреть на вещи с другой стороны. А если она — человек с сильным характером и выносит упреки своих сестер и отчима потому, что считает их испытанием, посланным свыше? Или просто не представляет себе, что жизнь может быть другой? Чтобы выдержать все это и не сломаться, надо быть очень сильным человеком. Золушка живет с надеждой на то, что справедливость в конце концов восторжествует и она будет счастлива. Конечно, в опере есть моменты, когда она поет тихо и скромно, но они сочетаются с эпизодами, в которых проявляется ее внутренняя сила духа. Все это делает оперу Россини более современной. Если бы сейчас нужно было написать новое либретто по сказке Перро, я бы трансформировала сказку точно так же. Этот вариант идеально подходит для музыкальной постановки.
— Вы сказали, что вам хотелось еще раз поработать с Теодором Курентзисом. Какие качества отличают его от остальных дирижеров?
— Он очень талантлив, и у него очень большие возможности. Редко встретишь дирижера, который мог бы исполнять репертуар, типичный скорее для дирижера итальянской оперы, и современную музыку. Он всегда работает с огромной отдачей, не бережет себя, это очень важное качество, помогающее ставить оперы. Хотя мне хотелось бы дать Курентзису совет: ему пора выйти за пределы той музыкальной ниши, в которой он существует. Поработать в других театрах с другими артистами.
— Когда вы решили стать оперной певицей?
— Когда мои сверстницы уже начали выступать на оперных сценах... Конечно, в детстве я что-то пела, и когда мне было года четыре, родители даже записали меня на прослушивание в хор для детей, но меня туда не взяли. Может быть, потому, что я была слишком взволнованна и пела, опустив голову и уткнувшись носом в воротник платья. В этот момент я думала только о том, что новое платье, которое мама сшила мне из органзы, раздражает кожу и очень мне не нравится. После этого прослушивания я решила, что певицы из меня не выйдет, и стала учиться играть на фортепиано, чтобы стать концертмейстером и аккомпанировать певцам. Закончив обучение, я искала работу и рассылала резюме в разные театры. Я хотела работать аккомпаниатором или, в крайнем случае, петь в хоре. Все решил случай. Раньше всего мне ответили на резюме, связанное с работой в хоре. Так я оказалась в Театре Ла Скала. Участвовала в спектаклях, слушала великих певцов, работала с замечательными дирижерами и режиссерами. Потом выиграла несколько вокальных конкурсов и стала певицей.
— Занимаетесь ли вы сейчас с каким-нибудь вокальным педагогом?
— Нет, но я постоянно работаю с концертмейстером Ла Скала и совершенствую технику пения. Он постоянно контролирует меня, помогает правильно интонировать, соответствовать стилю композитора. Кроме того, я очень жестко отношусь к своему пению. Все время записываю наши занятия, слушаю, как я пою, и всегда недовольна результатом.
— В вашем репертуаре больше всего опер эпохи барокко. Собираетесь ли вы его как-то расширять, что-нибудь менять?
— Оперы эпохи барокко — это лекарство для голоса. Очень важно, чтобы современные певцы чаще исполняли произведения того времени, их ждет очень много открытий и неожиданностей. Всегда интересно попытаться исполнить музыку, которая уже не принадлежит нашей эпохе.
Оперы барокко мне очень многое дали, но сейчас я чувствую необходимость исполнять другой репертуар, на время отложив то, чему я раньше училась. Ведь у певцов те же проблемы, что и у артистов кино: если ты поешь репертуар только одного стиля, все начинают думать, что больше ты не сможешь спеть ничего другого. И ничего не предлагают. Пора изменить эту ситуацию, это нелегко, но я пытаюсь это сделать.
— Каким образом?
— Пою в операх Беллини, спела в «Страстях по Матфею» Баха, и исполняю партии мальчиков.
— Вам не сложно их петь?
— Наоборот, это очень интересно. Особенно мне нравится Керубино из «Свадьбы Фигаро». Когда исполняешь такие партии, надо иначе ходить и вести себя. Впервые взявшись за роль Керубино, я стала внимательно следить за тем, как ходят и сидят мужчины. И была удивлена этими наблюдениями. Например, мы, женщины, во время ходьбы двигаем бедрами, тело как будто слегка покачивается. А мужчины жестко держат корпус и передвигают только ноги. Молодые девушки чаще всего сидят, скромно сдвинув коленки, а юноши того же возраста сидят, широко расставив ноги. Надо уметь наблюдать. А все остальное зависит от магии театра. На сцене дурнушка может превратиться в красавицу. Женщине гораздо легче казаться мальчиком.
— Вы очень эффектно смотритесь на фотографиях. Вам никогда не хотелось стать фотомоделью?
— В Италии все модели очень высокие и очень худые. У меня совсем другая фигура. А что касается фотографий... каждая женщина должна знать, какой макияж нужно наложить, чтобы выглядеть как можно лучше.
— Вам важно, во что вы одеты на сцене и в жизни?
— Очень важно. Обычно я стараюсь носить одежду только из натуральных тканей: из хлопка, шерсти. Для концертов покупаю готовые платья у «Cacharel» или у итальянских дизайнеров. И рада, когда узнаю, что костюмы для оперы, в которой меня приглашают петь, будут выполнены в старинном стиле.
Беседу вела Ольга Романцова
