Концерты Виланда Кёйкена с оркестром «Pratum Integrum»
Виланд Кёйкен — бельгийский патриарх, посвятивший себя делу возрождения игры на виоле да гамба, — выступил в России, дав два концерта совместно с московским оркестром «Pratum Integrum» («Некошеный луг»). Это были концерты учителя и учеников — причем и в широком, и в узком смысле. Художественный руководитель «Pratum Integrum» Павел Сербин является прямым учеником мэтра, музыканты оркестра — то самое поколение русских аутентистов, не в последнюю очередь взросшее на записях трех братьев Кёйкенов, из которых Виланд самый старший.
15 января музыканты выступили в Камерном зале Дома музыки, 16 января — в Манеже Школы драматического искусства. В той части, в которой на сцене одновременно находился, по меньшей мере, квартет, программы совпадали, сольные же части различались. Можно было услышать четыре ричеркара Диего Ортиса (так сказать, дань уважения далекому предшественнику всех авторов, писавших для виолы) и любопытную, хотя длинноватую сонату Иоганнеса Шенка «Эхо Дуная». В ансамбле с Павлом Сербиным и клавесинисткой Ольгой Мартыновой гость исполнил сюиты и отдельные пьесы Франсуа Куперена, Марена Маре и Сент-Коломба. Причем если Куперен вышел несколько блекло, то прочие французы прозвучали весьма выигрышно — главным образом благодаря фирменным низким нотам (где-то в контроктаве), ради которых Сент-Коломб в свое время одарил басовую виолу седьмой струной.
Во второй вечер Виланд Кёйкен целое отделение играл один, и, признаюсь, то были не лучшие минуты концерта. Соглашаюсь, что он классик аутентичного исполнительства — но и в немалой степени педант. В его руках виола, временами звучащая с легкой фальшивинкой, почти не поет, а о ее тембре можно было бы сказать словами одного прокофьевского персонажа: «И голосок приятный, сипловато-нежный», — если бы он был еще немножечко понежнее.
Куда нарядней и привлекательней выглядели номера с более интенсивным участием «Pratum Integrum» — то есть два квартета и оркестровая сюита Георга Филиппа Телемана. Это странно, поскольку для французской басовой виолы образца 1704 года, которую привез с собой Кёйкен, «родная» музыка — та, где все семь струн ведут диалог, где складываются изощренные аккорды, проносятся невесомые пассажи, а ритмическая свобода достигает апогея. То есть Куперен и Маре. Для Телемана же виола — отнюдь не прекрасный гармонический инструмент, конкурирующий с лютней и клавесином, а нечто среднее между недоразвившейся виолончелью и особо крупным альтом, с коими виола соревнуется в неравных условиях, на чужой, так сказать, территории. И тем не менее...
«Некошеный луг» трудится на ниве русского аутентизма, доказывая, что наши соотечественники не только способны играть на подлинных инструментах XVIII века не хуже западных коллег, но ради торжества искусства готовы даже побороть тягу к индивидуализму и объединиться в полноценный оркестр. Этому способствует общность образования, слухового опыта, музыкантской культуры и, если угодно, исполнительских стереотипов. Едва зазвучало первое же произведение с участием скрипки, лидерство как-то сразу перешло к концертмейстеру оркестра Сергею Фильченко. Суховатая и правильная манера одного из создателей канонов современного аутентизма отошла в тень, заслоненная острой и страстной манерой его более молодых коллег. Западная выучка в соединении со славянской отзывчивостью иногда дает поразительный эффект (в этом отношении особенно интересно было наблюдать Павла Сербина рядом с учителем, которого он почти копирует). Мы как-то близко к сердцу восприняли искреннюю, живую барочную эмоцию, уж сколько десятилетий назад вновь открытую музыкантами где-то там, на Западе.
...Бельгийский гость все-таки в долгу не остался и преподнес пару сюрпризов. Солируя в сюите Телемана в окружении молодых музыкантов, в сарабанде он продемонстрировал владение проникновенной, щемящей кантиленой, в жиге — искрометную веселость. Что при столь воодушевленной поддержке, в общем, не так удивительно.
Анна Булычева
