Премьера «Царской невесты» в Мариинке
Новогодняя премьера «Царской невесты» Н.Римского-Корсакова (29 декабря и 2 января) — совместная постановка Мариинского театра и Фонда Дягилевского фестиваля (Гронинген, Нидерланды). Сделана режиссером Юрием Александровым и художником Зиновием Марголиным по современной европейской моде. Действие перенесено в ХХ век, сталинскую эпоху и происходит в парке культуры и отдыха. На сцене летняя эстрада под ракушечной полукрышей, зрительские места, за которыми будка киномеханика, фонари, белые округлые скамейки, карусель с лошадками, на заднем плане — колесо обозрения, обрамленное гирляндами лампочек. Осень — рассыпавшиеся желтые кленовые листья вдоль рампы, и два суперзанавеса, на которых паутина оголенных черных ветвей, как паутина страха и несчастья.
Цветовая гамма спектакля преимущественно черно-белая. Черные костюмы Грязного и Любаши, белые — Марфы и Лыкова, серый цвет отдан опричникам во главе с Малютой Скуратовым. В этом есть строгость вкуса, лаконизм, отобранная с чувством меры красота, но и некоторая однозначность, как и во всем сценическом оформлении. Образность его скорее номинальна, или, точнее, умозрительна, нацелена на создание общей атмосферы обманчивого праздника жизни.
На маленькой сцене-ракушке как под колпаком возникает то белый всадник, попирающий черного дракона, то белый лебедь, то мини-церковь, превращенная в барную стойку. Колесо обозрения кажется черным остовом зловещего жернова, перемалывающего судьбы. Все вроде бы вибрирует смыслами, но отдельными от той человеческой драмы, которая разворачивается на подмостках. Она могла бы происходить и на другом фоне, взятом из другой эпохи, поданной не менее стильно и красиво. Впрочем, в данном решении смысл заключается именно в подобной разделенности фона и драмы, но для доказательства не слишком оригинальной идеи о том, что это история на все времена. Мысль отнести действие в сталинские годы кажется уже достаточно тиражированной, хотя «Царская невеста» проверку сталинизмом еще не проходила.
Дает ли это искомое приращение смыслов в новой интерпретации классики — большой вопрос. Драма характеров, любовная драма, остается, «как композитор написал», вне смены костюмов и обстановки. Кстати, в этом, возможно, и есть главное завоевание спектакля — человеческая драма не утрачена, сыграна рельефно и выразительно.
Во многом благодаря звучанию оркестра Валерия Гергиева, который с первых звуков увертюры задает тон, порождает ощущение тревоги, пронзает лирикой знаменитых корсаковких мелодий. Оркестр идеален, если такое вообще бывает, — в подаче певцов, в собственных высказываниях, в ощущении целостности формы. Замечательно срежиссированы актерские работы — в этом Александров большой мастер.
На премьерном представлении лидером был, несомненно, Евгений Никитин — Грязной. И хотя партия для него немного высоковата, звучал и существовал он столь драматически наполненно, что вопрос о самодостаточной красоте звука не вставал. Он способен концентрировать на себе внимание просто самим фактом пребывания на сцене, но здесь он особенно поглощен своим героем, особенно сосредоточен, и каждый его прорыв вовне являлся всплеском живых эмоций человека властного и сильного, одержимого страстью, быть может, неожиданной для него самого. Отсюда и трагическое напряжение в сцене признания, которую нелегко сыграть, не впав в мелодраму. Никитин счастливо этого избежал, заставив поверить в подлинность раздирающих его героя чувств.
Виктору Черноморцеву на втором показе спектакля это удалось в меньшей степени, хотя и он продемонстрировал свойственный ему сценический темперамент.
В партии Марфы блистала Анна Нетребко. Здесь, правда, читался подтекст, что актриса сознает, как она хороша, как блистательна. И это, возможно, бессознательное ощущение чуть отделяло актрису от роли, создавало дистанцию между исполнительницей и персонажем, который делался мастерски, но все же вполне рационально. Нетребко была необыкновенно мила, но таковой следовало быть самой Марфе...
В партии Любаши предстали в первый день Ольга Савова, во второй — Злата Булычева. Обе были по-своему хороши. У Савовой образ более масштабный и цельный, и в то же время, если так можно выразиться, более оперный; Булычева работала более подробно и психологически конкретно, ее героиня казалась современнее и острее.
Лирический герой Иван Лыков вышел у Евгения Акимова гораздо более естественным и органичным, нежели у Евгения Страшко, который несколько злоупотреблял красками характерности. В партии Собакина соперничали Геннадий Беззубенков и Сергей Алексашкин, и пальму первенства трудно отдать кому-либо одному. Правда, и у того и у другого показался смазанным финал, но тут сказалась скорее режиссерская недорешенность образа.
В целом спектакль воспринимается как хорошо сделанный, выверенный, без следов спешки, но он не из разряда откровений, так, чтобы дух захватывало... Впрочем, такое вообще бывает нечасто, но ради этого мы и ходим в театр, и Мариинский чаще других оправдывает ожидания. Правда, не на этот раз.
Елена Третьякова
Фото Н. Разиной: Никитин (Грязной), А. Нетребко (Марфа)
