Это имя стало известно многим сразу же после запуска фильма «Небо. Самолет. Девушка», который неплохо раскручивали задолго до выхода на экран. Премьера состоялась на Венецианском кинофестивале в рамках программы «Новые территории». Фильм стал дебютом в большом кино для режиссера Веры Сторожевой. Сейчас на Киностудии им. Горького она монтирует свою новую картину, которую сама называет «Греческой историей». Премьера планируется на конец года.
— Прошло два года со дня появления вашего фильма «Небо. Самолет. Девушка». Какие дни для вас наступили после его шумной премьеры?
— Совершенно нормальные, рабочие. Я же много работаю в документальном кино и на телевидении. Не было ни одного дня, чтобы я сидела и думала о том, что же мне делать. Сразу же началась работа над двухсерийным фильмом «Француз», который довольно успешно прошел на телевидении. В декабре прошлого года я его закончила, а сейчас уже монтирую новую картину — греческую историю, у которой пока нет названия. На хлопушке написано «Пан полуденный». Возникали и «Остров Святого Герасима», и просто «Греческая история» — по месту действия.
— Почему вы взялись именно за сценарий, написанный Ираклием Квирикадзе? Как он к вам попал?
— Я снимала документальный цикл на российском телевидении «Мне снится русский снег», который рассказывал о людях, однажды приехавших в Россию и полюбивших ее, получивших здесь образование. Это президенты Мали, Гайаны, многие другие люди. Я же делала фильм о греке Димитриосе Яламасе. Он — профессор, единственный иностранец, заведующий кафедрой МГУ, культурный атташе Посольства Греции в России. Запал на Россию и живет здесь с удовольствием. Он-то и рассказал мне об острове Кефалония, покровителем которого является святой Герасим. Покровительствует он всем сумасшедшим, и сам остров словно немножко сдвинутый. Так закрутилась история, которую я стала снимать на Студии Горького совместно со студией «Слон». К этой идее был подключен Ираклий Квирикадзе.
— Слышала, что в основе сценария чуть ли не «Дафнис и Хлоя»?
— История должна быть мифологична, в ней должен быть архетип, и в нашем случае он, несомненно, есть, но сказать, что это «Дафнис и Хлоя», я не могу. Наш фильм о том, как любовь уничтожается, сначала легким искушением, которое входит в человека постепенно, а потом разъедает и убивает. Это история двух молодых людей, мужа и жены, студентов, которые едут в Грецию на каникулы, имея деньги только на обратный билет. Они — живые статуи, какие встречаешь на улицах европейских городов. Существует даже тусовка молодых людей, перемещающихся по разным городам — Эдинбургу, Авиньону, Канну. С размалеванными телами и лицами, в театральных костюмах они что-то изображают перед прохожими. И это одно из занятий, которым наши герои хотели поначалу промышлять. Постепенно история из легкой превращается в серьезную и даже трагичную: люди, жившие как одно существо с детства, отходят друг от друга. «Дафнис и Хлоя» ведь тоже о том, как мальчик и девочка любили друг друга, но их любовь разорвали. В этом смысле наш фильм имеет к этому мифу отношение, хотя ничего античного у нас нет. Просто современная история, происходящая в Греции.
— Насколько тяжело снимать в чужой стране?
— Продюсеры Катя Филиппова и Станислав Ершов замечательно поработали, так что проблем не было. Сорок дней мы провели в Афинах и на острове. Съемочных дней было около тридцати. У нас, правда, из-за Олимпиады слетели все объекты в Афинах, которые отбирались в течение десяти дней. После чего мы отправились с оператором и художником на поиски новых площадок и нашли то, что нужно. Я не могла останавливать производство, откладывать съемки. Но случайности формируют кино в пространстве. Влияет все — воздух, погода, настроение водителя и осветителя.
— Случайно или нет то, что уже не в первый раз у вас складывается девичья команда, продюсерская прежде всего?
— У нас много мужчин работают, включая оператора, художника-постановщика. Когда режиссер женщина, всем кажется, что и вокруг нее непременно одни женщины. Моя любимая Паола Волкова как-то сказала, что кино — это рентгеновский снимок. А рентген не разбирает — мужчина вы или женщина.
Женщин-режиссеров сейчас много, но продюсеров еще больше. Это стало модным. Видимо, профессия эта открывает перед людьми особые возможности, ты попадаешь в замечательную среду, во всем этом есть драйв, а женщины сейчас такие сильные. С ними работать неплохо. Но на самом деле совершенно не важно, мужчина перед тобой или женщина. Главное, чтобы это был человек с внутренней отдачей. Это как на войне: когда какой-то фланг ослабеет, то случается непоправимое. А съемочный период — он очень тяжелый, перенасыщенный эмоциями и адреналином, ответственностью и в то же время сиюминутный, наполненный даже не разумом, а интуицией. И если человек чего-то недодает на чувственном уровне, то это очень болезненно.
Я начинала «Греческую историю» с очень известным сценаристом и с продюсером совсем не с тем, с которым работаю сейчас. И когда почувствовала, что проект пробуксовывает, ведется не в том ритме, решила, что нужно что-то менять. Кино я стала снимать уже в зрелом возрасте, поэтому не могу сидеть и ждать чего-то год, два, три. Нет на это времени. Сама моделирую ситуацию. Я получила второе образование на Высших режиссерских курсах, когда у меня уже было двое детей. Поздно занялась режиссурой, и не хотелось бы терять время.
— Когда-то Лариса Шепитько говорила, что не бывает женского кино, а только мужское и дамское. Что вы думаете по этому поводу?
— Действительно, не бывает. По половому признаку его делить нельзя, но и от природы своей не уйти. Я — женщина, и это моя естественная специфика.
— Зачем вы — уже мать двоих детей — пришли учиться к Митте? Так хотели стать режиссером?
— Я пришла на Высшие режиссерские курсы, когда моему маленькому ребенку еще и года не было. И я уже окончила Московский институт культуры. Мой муж Сергей Попов много снимался у Киры Муратовой, играл главную роль в «Астеническом синдроме», был соавтором сценария. И мы с детьми ездили за ним на съемки. Я и сама снималась у Муратовой. Так что не могу сказать, что я существовала вне кинематографической среды. Потом писала новеллу «Девочка и смерть» для фильма Муратовой «Три истории». Но зачем пришла на курсы, сама не знаю. Так случилось. Получила благословение от отца Александра Меня незадолго до его гибели. Думала, что он отговорит меня, за тем и шла, но он сказал: «Вам надо». Александр Мень был духовным отцом нашим, мы венчались у него.
— Муратова какая, по-вашему?
— Потрясающая, уникальная. Делает все очень быстро и знает, что делать. И пожалуй, единственная в своем режиссерском поколении, кто по-настоящему развивается и создает что-то свежее.
— А Высшие курсы с точки зрения профессии много ли дают? Может быть, в большей степени образовывают какие-то другие вещи?
— Очень много дают. Мне повезло, что училась у Митты и Занусси, который проводил мастер-классы и к которому мы ездили с моими сокурсниками в Польшу. Александр Митта с его жесткостью потрясающе учит профессии как ремеслу. Занусси нас европеизировал. Было это в начале 90-х годов, когда у нас бушевал жестокий кризис. А Занусси был и есть абсолютный европеец. Он водил нас на выставки, адаптировал к той жизни, которой жил сам, обучал самым разным вещам, казалось бы, не имеющим прямого отношения к профессии. Как миссионер. Я, конечно, имела представление о профессии, но курсы стали основой, базой. Многое дали телевизионные опыты, «Живой Пушкин» — пятисерийный фильм, который мы делали с Леней Парфеновым. Телевидение научило скорости, реактивности, хотя это в кино мне несколько мешает. Все делаю быстро, хотя можно где-то остановиться, чуть больше поразмышлять. Я благодарна судьбе, что все происходит так, как надо.
— Ваш учитель Александр Митта не раз говорил о том, что ему важна работа на телевидении, поскольку именно она дает реальную отдачу и гарантию того, что кино твое увидит зритель...
— Он имеет право на это мнение. Когда мы делали «Небо. Самолет. Девушку», мне говорили, что снимаю я арт-хаус, успешная прокатная судьба его не ждет. Но залы ломились, люди приходили по нескольку раз. Нельзя сказать, чтобы мы на это рассчитывали. Никогда не угадаешь успех. Но можно смело делать кино от души, а уж там как пойдет.
— После «Неба» вы должны были проснуться знаменитой. Но так случилось, что почти все лавры достались Ренате Литвиновой. Не обидно?
— Это нормально. Рената — звезда. Если в западном фильме снимается суперстар, то имя режиссера уходит на второй план. Я не была обделена. Наоборот, возник шанс полноценно работать в кино, в том числе и благодаря Ренате. Картину хорошо раскрутили. И возможно, в другой ситуации она бы так не прозвучала, и у меня не появилось бы тех возможностей, которые есть сейчас. Все происходит так, как происходит. Кому надо, тот знает имя режиссера. А Рената — очень хорошая, люблю ее, и, если сложится, мы еще поработаем вместе.
— У вас есть вкус к новым актерам. Это чувствуется. Сами проводите кастинг или есть хорошие ассистенты?
— Я даже на фамилии не смотрю, хотя продюсеры любят обращать на них внимание. Всегда есть внутреннее ощущение, подходит тот или иной актер или не подходит, все происходит на энергетическом уровне. Скажем, на роль, которую сыграл в «Небе» Дмитрий Орлов, пробовали звезд. Но в тот момент я никого не встретила лучше Орлова. Пригласила его не потому, что он лучший из лучших, просто он подходил на роль, как никто другой. Та же ситуация в «Греческой истории». Героиню играет Анна Арланова, выпускница РАТИ. Пересмотрели мы кучу девушек. Но стало ясно, что нужна именно она. Намучилась с ней на съемках сильно. Но я не жалею о своем выборе. Встреча с актером — это как любовь. Любят-то не самого лучшего и достойного, а того, кто подходит. Снимается у меня и Юрий Колокольников. Он замечательный артист. Ему 23 года. Когда он повзрослеет и если при этом не потеряет голову от успехов, то у него в кино могут быть неплохие перспективы. Большая роль у Чулпан Хаматовой.
— Не смею спросить, каков гонорар нынешних звезд, все равно ведь не скажете. Но существует же какой-то минимальный порог у Хаматовой, допустим, она-то уже звезда, снимается в международных проектах.
— Они все с порогом. Но все хотят сниматься в хорошем кино. А о гонорарах договариваются с ними продюсеры. Слава Богу, этого я не касаюсь. Про деньги лучше не знать. Но по ценовой причине никто еще из актеров не дал отказа участвовать в проекте.
— Считается, что с женщинами в кино плохо? Не зря же всякий раз мучаются жюри фестивалей и премий, не зная, кого наградить...
— Девочки сейчас себя придумывают, быстро становятся силиконовыми, упаковывают себя, как будто лаком покрывают. До них трудно добраться. Актерскую природу забивает что-то рекламное. Одна только Анна Арланова из пришедших к нам на пробы оказалась натуральной. У нее обворожительное лицо, она замечательно молчит. Здоровая природа у Инги Оболдиной, снимавшейся у меня в «Живом Пушкине», «Французе» и картине «Небо. Самолет, Девушка». Она ученица Фоменко, но сильно отличается от других его актеров, которые наполнены некоей обособленностью. Их тяжело снимать. Все это трудно объяснить. Долго искали актрису и на главную роль во «Французе». Поколение 28 — 30-летних актрис сложное. Все они какие-то сделанные, а то и вовсе никакие. Только Маша Голубкина оказалась нормальной, с живым глазом. Сейчас не найти актрисы на роль бабушки. Все вставили зубы и сделали подтяжки. Сколько же я искала бабушек в свой фильм! Вроде бы найдешь, а она как улыбнется — засияют голливудские зубы. И нет бабушки.
Удивительно, что приходит к тебе чужой человек и становится своим, почти родственником. Входишь с ним в тесные душевные отношения, чувствуешь его, и он тебя чувствует, любит, а потом ты его бросаешь. Отразился на целлулоиде, и вроде больше тебе не нужен. С разными актерами — разные взаимоотношения. От кого-то получаешь, а кто-то тебя высасывает. Я на площадке довольно жесткая.
— Глядя на вас, не подумаешь.
— Все так ошибаются. Должна вам сказать, что профессия режиссера потрясающая при всех ее перегрузках. Ощущение такое, что прошел человек пять лет войны, командовал армией, и вдруг в какой-то момент все закончилось. Во время съемок много адреналина вырабатывается. Ты принимаешь решения и вдруг в какой-то момент остаешься один на один с пленкой. И никого уже нет рядом. Вспоминаешь, что послушал чей-то совет, а этого делать не следовало, пошел на поводу, а зря, на что-то времени не хватило. Все это не прощается. В пленку все просачивается, все то, что происходило с тобой и людьми, которые были рядом.
Беседу вела Светлана Хохрякова
