Считается, что Аллан Стюарт Кенигсберг родился 1 декабря 1935 года в Бруклине. На самом деле все врут календари. Этот Кенигсберг моложе своего паспорта на семнадцать лет — на возраст целого поколения. И зовут его, Кенигсберга, Вуди Алленом.
Сам кинорежиссер, его многочисленные жены, его дети и внуки привыкли считать годом рождения — 1952-й. Тогда скромному, носатому и очкастому юноше из очень приличной еврейской семьи пришлось взять себе псевдоним Вуди Аллен. Сочетание, выбранное почти наугад, — в нем чувствуется нечто лесное, дремучее, зовущее в чащу, в непроходимые дали (куда, собственно говоря, и уводит нас кинематограф этого «закомплексованного невротика», как он сам любит себя называть. Лукавя чуть-чуть: «Я мало что умею. Так, способен изобразить книжного червя, болвана и дешевого пижона. Вот и все!»).
Придумав себе псевдоним, будущий режиссер совершил демарш по адресу своей правильной верующей семьи. Отец Аллана Мартин Кенигсберг, не приветствовавший лицедейские наклонности сына, философично заметил: «Комедиант — это не профессия, на это не проживешь. И если ты, Аллан, не способен просто принять это к сведению, учись на своем горьком опыте».
А тот не принял — пошел учиться и стал из Аллана Алленом. Просто так. Из вредности. И, взяв себе псевдоним, посчитал этот день своим истинным днем рождения. Не от отца и матери. А от... лукавого. Хотя, пожалуй, никакой лукавый не стал бы вязаться с Вуди Алленом! Сам режиссер, однако, считает, что у него в жизни много бесовщинки. Считает, наверное, не без основания. И уверяет, что для создания кино ему даже не нужны никакие сценарии — бесенок поможет: «Я не снял ни одного продуманного фильма, меня озаряет в последний момент, и я делаю свое дело». Оставим данное наблюдение без комментариев.
Обычно он вытворяет в своем кино примерно то же, что и в жизни. Вуди Аллен — человек без запретов и принципов. Точнее, с одним принципом: я — Вуди Аллен, я способен на все. Самый тонкий, ироничный, антиголливудский режиссер Нового Света. Скандалист. И проказник. Любитель инцеста и женщин. «Сладкий и Гадкий», как он теперь любит себя величать (фильм под этим названием стал фаворитом Каннского фестиваля). Сладкий — Аллен после триумфа очередного фильма. Гадкий — всегда. В буднях и повседневности. Например, накануне своего дня рождения он умудрился влезть в очередную судебную тяжбу. Казус настолько в духе Аллена, что даже затмил его собственный день рождения. («Оно и к лучшему, — сказал режиссер, — чего года-то считать!»)
Итак, после громкого скандала с последней женой, актрисой Миа Фэрроу (известно, что Вуди Аллен несколько лет назад умудрился сойтись совсем близко со своей падчерицей-кореянкой, на которой впоследствии и женился, наплевав на разницу в возрасте в 40 лет), режиссер получил «от ворот поворот» на всех голливудских студиях. Ни один продюсер не захотел связываться с таким аморальным типом. А несмотря на ненависть к Голливуду, снимать-то кино больше негде. И Вуди это понял. Тогда его спасла давняя приятельница, Джин Думанян, возлюбленный которой — известный мультимиллионер Джеки Шарф. Он несколько лет подряд финансировал союз Аллен — Думанян, что прибылей ему не принесло, зато обогатило мировое кино несколькими киношедеврами.
И принесло Вуди статус живого классика. Он возгордился немерено. И стал позволять себе разные режиссерские прихоти. Например, «пробил» китайского оператора для ретрофильма в жанре «нуар»! Постепенно расходы мэтра стали так велики, что продюсеры вынуждены были отказаться от чести работать с живым гением. Предварительно они, правда, испробовали все способы экономии вплоть до отмены обязательного кофе для персонала. И вдруг Вуди Аллен сообщил всему миру, что мультимиллионер Джеки Шарф, его спаситель и спонсор, оказывается, должен ему кругленькую сумму денег. Возмущенный Шарф справедливо заявил, что продюсировал Аллена фактически себе в убыток. Но Америка — страна, любящая судопроизводство в любых его формах, — и судебный процесс завертелся. «Да, я гадкий, — заявил Вуди Аллен в одном из последних интервью газете „Фигаро“, — но без этого меня бы просто не было!»
— Скандалы стали неотъемлемой частью вашей жизни?
— Время такое. Нужно крутиться. А это невозможно делать смирно. У меня такая сложная профессия.
— Вы и в личной жизни не очень скромны!
— Да? Но в моей личной жизни всегда замешана любовь. С этим чувством я не могу бороться. Интересно, есть ли такие, которые могут? Наверное, нет. Они либо никогда не любили, либо не признаются. Человек, отказывающийся от чувства, — убогий. Я ни разу не отказался ни от одной женщины. Конечно, не всегда это была истинная любовь. Но всегда наслаждение. Мое кино — это плод моего наслаждения. Физического, прошу заметить. Без него и духовное не наступает.
— Когда-то вы говорили, что пытаетесь в своем творчестве избежать реальности?
— Это не совсем так. Просто в кино есть то, чего нет в реальной жизни. Я бы сказал очень банально: присутствует многогранность бытия. Точнейшее определение. Вообще, существуют два вида фильмов: фильм — бегство от действительности и фильм — противостояние действительности.
Если вы посмотрите «Седьмую печать» или «Похитителя велосипедов», вы приобретете превосходный опыт столкновения с глубокими проблемами человечества во всей их сложности. Если вы увидите Фреда Астера, танцующего в «Комедии с шампанским», эффект будет тот же, как если бы вы вошли в прохладную комнату в жаркий летний день. Вы выйдете из комнаты со свежей головой, даже если жизнь грустна и страшна.
Поэтому я предпочитаю делать и смотреть фильмы-бегства: по крайней мере, они приносят счастье на время и дают силы на то, чтобы вернуться в реальность. Это не может изменить мир, но ведь и фильмы-противостояния также не могут его изменить. От судьбы не уйдешь, от нее можно только отвлечься!
— Говорят, что вы так любите скандалы, потому что они тоже отвлекают вас от некоей реальной жизни. Вы немного боитесь этой жизни? Вы не очень храбрый человек?
— Думаю, что боюсь. Страхи сопровождают меня всю мою жизнь. Страхи, рефлексии, неуверенность в своих силах. Моя внешность — это ведь тоже, простите, на любителя. Поэтому я ушел в комедии. В них я говорю о своих страхах, но так, что самому становится смешно. Например, о половом бессилии. Тема не самая радостная, не правда ли? Но я снял «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить!». И мир умер от смеха. Я смеялся над своими проблемами, а зрители — над своими. Они меня за это и любят. Как любят психоаналитиков. Иногда даже больше чем родную мать.
— Вы никогда не пробовали снимать жесткое кино, так называемые фильмы-экшн?
— Нет, жестокость бессмысленна. И я ненавижу боевики, триллеры. И всю эту смрадную голливудскую современность. Жанр фильма-экшн — проявление американской коммерческой тупости. После 11 сентября на этих лентах можно ставить крест. Настоящая жизнь перекрыла эрзац жизни. Мне лично неловко смотреть на маньяков-потрошителей и припудренных террористов, набрасывающихся на пассажиров киношных «боингов». Это уже дурной тон. Нужно учиться зарабатывать деньги как-то еще. Например, снимать фильмы о любви. Все равно без нее ничего не родится. В буквальном смысле слова. А для этого надо смотреть старые фильмы. В «Огнях большого города» Чаплина любви больше, чем во всем нынешнем кино.
— Европейцы называют вас самым антиголливудским режиссером.
— Просто меня пугает то, что Голливуд заполняет собой все. А европейским картинам становится все сложнее пробиться на американский кинорынок. Как вам нравится, молодежь знает про Феллини понаслышке! А один мой студент на голубом глазу заявил, что Феллини — это один новосветский режиссер 30-х годов, который снимал Джеймса Кегни!
— Надеюсь, вы имеете в виду американских студентов?
— Европа уважает чужую историю. И она грамотна. Во всяком случае, в парижских кинотеатрах в любое время года можно обнаружить черно-белые американские фильмы 30 — 40-х. Их у нас в Штатах днем с огнем не сыщешь. Это Рауль Уолш, Джон Форд и другие мэтры. Без них не было бы ни меня, ни Тарантино. Кстати, в Америке мне частенько приходится слышать, что мои картины вроде «Манхэттена» похожи на иностранные фильмы. А мой приятель, американский журналист, однажды написал в «Таймс», что кто-то из его знакомых обнаружил в видеомагазине полное собрание моих фильмов в секции «зарубежное кино».
— Вы считаете себя модным режиссером?
— Не надо меня про это спрашивать. Я этого вопроса не люблю.
— С вашей точки зрения, вопрос некорректен?
— Не в том дело. Знаете, все режиссеры очень надеются, что они, не успев приесться публике, попадут сразу же в классики. А классику обсуждать не принято. Я, кажется, уже попал. А разговоры про моду не люблю, поскольку не всегда понимаю, кто ее диктует.
— Зритель, должно быть.
— Но так быть не должно. Зритель может любить или не любить, но он не должен диктовать моду. Это прерогатива мэтров.
— Это опасные суждения...
— А я вообще деспот! Меня иногда держат за придурка. А я — чистейший Нерон!
По материалам зарубежной прессы подготовила Лиза Ронсон
