Ах, если бы владела я критическим пером Белинского, страстным, умным, общественно-значимым, кровью сердца омытым, чтобы так рассказать об актере Ульянове, как рассказал он об актере Мочалове, оставив вечности его великий талант, его, спутника всех поколений — поистине русского Гамлета. Но такого пера у меня, к сожалению, нет, и попробую пером обычным, смертным все же написать о бессмертном — о творчестве нынешнего нашего юбиляра Михаила Александровича Ульянова.
Ульянов сегодня переживает юбилей. Это трудное и духовно, и физически переживание: сколько надо выслушать искренних и неискренних слов, сколько надо услышать уверений в том, что ты еще несказанно молод, когда на самом-то деле грозят годы и грызут болезни. Да, юбилей — дело трудное да будто и не нужное вовсе — цветы, лавровые венки, золотые маски... Но цветы завянут, актерские лавры еще когда-то назвала «ненужным веником» народно-мудрая Домна Пантелевна из пьесы Островского «Таланты и поклонники». Маски? Да эти маски и так каждодневная принадлежность актера, уже и не поймешь иногда, где карнавальная маска, а где нормальное человеческое лицо. Звания? Но какие же звания в цене у демократического общества, знающего нынче одну цену, — цену денег? От всяческих званий, а их у Ульянова, как говорят теперь, немерено, он же чуть ли не первый в актерском цехе, и отказался, сказав, что лучшее художническое звание — это оглушительная, всенародно-известная, театрально-манящая фамилия.
Да и сам Ульянов, еще не окунувшись даже в 75-летний свой юбилей, уже устал, устал даже от самого себя — на фотографиях, на афишах, в альбомах, буклетах, портретах, что приходится отбирать, выбирать из них все, что надо для составления новых буклетов и новых портретов. Господи, да как же я себе, да и жене своей Аллочке надоел в этой архивно-предъюбилейной суматохе! — заметил артист, столкнувшись со мной на каком-то спектакле, который и смотрел-то уже настороженно, не как человек нормальный, но как художник, обреченный юбилеем: вот сейчас схватят журналисты, поклонники, телевизионщики, сунут в рот микрофон, вставят в глаз камеру, воткнут в ухо авторучку, приклеют ко лбу блокнот и начнут допрашивать как счастливого преступника: а где вы? а когда вы? а долго ли вы еще? а как чувствуете себя? а чем порадуете? И уже давно клуб-мэны наши стали придумывать некие вроде бы никого не касающиеся антиюбилеи, какие-то «капустники», где почему-то достается только одному правительству. Еще Гоголь заметил, что без критики правительства у нас не завяжется и не развяжется ни одна комедия. Словом, юбилеи — дело как раз не «тонкое», а подлинно тяжкое.
И поэтому мне хотелось бы воспользоваться прекрасной юбилейной датой любимого моего артиста как не только личным, частным его праздником, но как особым смотром всех актерских наших сил, как неким собирательным уроком для жизни нашей культуры. И тем более возможно все это сделать, что Ульянов не просто отличный артист времени и времен — он несомненно главный артист страны, потому что представляет один не репертуар театра, а боль народа, потому что видит в ранних завязях тех или иных сценических характеров их поздние всходы, потому что не разделяет искусство и заботы государства.
На примере ульяновского юбилея можно поднять некие общие эстетические проблемы, потому что актер этот вкладывает в понятие перевоплощения не только трансформацию в данный сценический характер, но, что самое трудное, перевоплощение в доселе пока неизвестные будущие формы бытования этого характера, этого типа. Ульянов — актер, играющий настоящее и уже видящий в нем завтрашнюю развязку. Это умели делать немногие артисты на русской сцене, к ним принадлежит и артист Ульянов, в их распоряжении не одна современность, но еще и сама история, они видят ее художническое, ее «социальное» утро, но они же видят и ее «социальный», ее «эстетический» вечер, плача сейчас, они уже смеются над завтрашними превращениями, смеясь нынешним театральным вечером, они уже смахивают слезу грядущих трагедий.
Юбилей Ульянова дает повод к различным обобщениям, потому что в этом художнике нет разделения на человека и актера, на личность творческую и личность «житейскую», на идеи житейские и идеалы сценические. Сколько раз приходилось читать о художниках, чья жизнь и для них самих, и для их близких стала адом: интриги, ссоры, конфликты, зависть, неизбежный российский тренер — «зеленый змий», ревность, высокомерие, буйная любовь и буйная ненависть, гибель с деньгами и гибель без денег, а на сцене, — а на сцене все это боги. Нет у Михаила Александровича такой биографии: человек — демон, актер — ангел; он человек во всем великом значении этого слова, в шекспировском значении, когда начало человеческое выше любых королевских регалий, любых земных почестей, любой, даже самой маленькой греховной слабости.
Итак, один из уроков ульяновского юбилея. Говоря об этом актере, критики, историки театра постоянно удивляются: ах, он переиграл всех царей и вождей, каких только можно, ах, он был и Ленин, и Сталин, и Антоний, и Ричард Третий, и Цезарь, и Наполеон, и Ворошилов, и Киров, и маршал Жуков, и еще Бог весть кто. А все никак не кается в том, как ужасно, что пришлось играть, скажем, Ленина, и как он счастлив теперь, когда уже и некого представлять из диктаторов — все демократы. Какое наивное, непрофессиональное удивление «царским» репертуаром актера-трагика, актера-гражданина, актера-летописца самых разных эпох России и мира. Ведь в саму профессию артиста входит пестрое разнообразие времени, самое типическое из типического, что можно показать на сцене. А именно в этих приподнятых над массами характерах и заключены весь ужас и все беды, все преступления и все наказания человечества. Царя Годунова писал Пушкин, чтобы сказать о неоплатной цене единой слезы ребенка; короля Лира написал Шекспир, чтобы сказать о всех безумствах власти и о ясном разуме, когда эта власть с себя сложена. Принца Гамлета писал великий англичанин, чтобы сказать миру: лучше «не быть», чем «быть»; если «быть» — значит, убивать, значит, мстить. И именно в русском актерском менталитете ясно видно, с каким прозрением, с какой силой играли всех этих корифеев и лидеров времен и народов корифеи и лидеры актерского искусства. Гамлет — Мочалов, Лир — Каратыгин, Жанна д’Арк — Ермолова, Отелло — Остужев, Петр I — Николай Симонов, Иван Грозный — Черкасов — да перечислить ли всех знаменитых российских актеров, сказавших России о ней самой именно образами людей, вознесенных над людьми обычными?
Художники исследуют необычное, в этом их сила, их нравственное воздействие. Необычны и гоголевский Городничий, и гоголевский Хлестаков, высокая комедия роднится здесь с высокой трагедией. И незачем каяться Ульянову в том, что выходил он на подмостки в образах многих и многих советских вождей. Важно, как играть их, как видеть эти характеры. Подлинно великие артисты всегда и трагики, и лицедеи, постоянно прочеркнуты их лица то ужасом трагедии, то гримасами комедии. В, так сказать, «царских» ролях Ульянова, в подобных ролях его прославленных предшественников есть не только реалистическое, социальное портретирование времени, но и его прогнозирование. Вчера, сегодня, завтра — вот биография, география ульяновских образов, место действия, жизнь души для всего русского актерства.
Так, например, играя однажды на вахтанговской сцене образ Ленина, Ульянов сыграл его в полном согласии с заветами своего режиссерского кумира — Вахтангова, в полном соответствии с самим движением этого характера во времени, он сыграл Ленина по-особому, по-щукински, по-вахтанговски, по-ульяновски. Здесь вполне была узнаваема одна из «турандотовских» масок, маска суетливого, всюду поспевающего «дель-артовского» Бригеллы как глубинный контекст ленинского существования — комедийного трагизма, легкого, балагурного лицедейства, незаметно переходящего в каменную, тяжкую жестокость. Когда-то первый исполнитель роли Ленина, Щукин, видел в этом образе только доброго сказочника; Ульянов в годы 70-е, следуя вахтанговско-щукинским заветам, уже видел в Ленине фанатика, чуть смешного в железной своей поступи, холодного в своей горячности, комедийного и страшного в постоянном движении впереди: толпы, массы друзей, соратников, близких, но впереди. Да, это был одновременно и Ленин, и некогда сыгранный Ульяновым Бригелла, так браво кричал он, так разбойничье свистел, так важно отдавал приказания. И взвивался целый фейерверк советов, угроз, распоряжений, указов, и снова трагическое шло рядом с комическим. И не больше ли сделал актер таким своим пониманием ленинского характера для историографии наших времен, нежели многие другие, кающиеся в том, как заставляли их насильно играть образ вождя, как стыдно им сегодня за свою художническую слабость. И в этом же ряду стоит еще одна, поистине великая роль Ульянова — маршал Жуков в фильмах о Великой Отечественной войне. Эта роль была сыграна в горьком слиянии с военным временем и в резком расхождении с послепобедными ощущениями людей. И слышалась тут тоже вахтанговская традиция. Артист играл не только реальную судьбу маршала, но и всю послевоенную судьбу народа, судьбу победителей. Жуков боролся с фашизмом и сам был заражен его механической военщиной, Жуков готов был, как шекспировский Ричард III, отдать полцарства за коня, он получил этого белого сказочного коня на послевоенном параде, которым командовал. Но белый этот конь прямо понес его к гражданской гибели — двум триумфаторам не было места в этой стране.
В короткой статье не расскажешь обо всех ролях Ульянова — о почти былинном Председателе, о зараженном грязной карамазовщиной, чистейшем Дмитрии Карамазове, о трагически-современном Викторе из спектакля «Варшавская мелодия», о неземно-идеальном и потому гибнущем Сергее из спектакля «Иркутская история», о многих и многих других великолепных театро- и киноработах актера. Но главное сказано: Ульянов — центральная фигура нашего актерства, его юбилей — это особый урок мастерства и гражданства и всем начинающим, и всем уже работающим. Первым — как узнавание нового счастья высокого творчества. Вторым — как возвращение к этому узнаванию, засыпанному словно осенними листьями мыслями о деньгах, рейтингах, пиарах, раскрутках, шоу-бизнесе, драйвах, кастингах, триллерах, сериалах, антрепризах и еще о многом, что делает из художников ремесленников, из нормальных русских — смешных американцев, из уважаемых людей — жалких шутов, каких писал еще Островский, одного из которых, актера Шмагу, играет сегодня Ульянов. В связи с ульяновским юбилеем хочется заметить еще и вот что. А не хватит ли постоянно искать для своих актеров броские западные аналоги, присоединять к прославленным именам России еще и прославленные имена западных мастеров. Завтра вы увидите Бестера Китона — артиста Гарина, и так долбили, долбили по телевидению, что стало наконец и смешно, и стыдно — Эраст Гарин неповторимый российский трагикомик, и ни при чем здесь никакой Бестер Китон.
Ах, наш Жан Габен — Ульянов! Ах, наш Бельмондо — Караченцов! Ах, наша Джульетта Мазина — Чурикова! Ах, ах, ах! Прочесть бы заново фонвизинскую комедию «Бригадир», уморительно высмеивавшую это западническое наше обожание. Смеялась сама Екатерина Вторая, не смеемся мы, все толкующие о неких «цивилизованных» странах, будто сами даже не просто «белые», но и вовсе БУРЫЕ медведи. Не наш Габен — Ульянов, а наш Ульянов — сам по себе Ульянов, и мир знает его отлично. Творческая наша «цивилизация» — один из наиболее раскрученных «духовных товаров» за рубежом.
И непременно надо упомянуть еще об одном редчайшем ульяновском амплуа. Он — мужчина. Собственно, немужчина и не смог бы сыграть ни Председателя, ни маршала Жукова. В этих ролях нечего делать ни секс-символам, ни приблатненным, ни нетрадиционным в сексуальной своей ориентации. Чувство лидера, умение брать на себя ответственность, любоваться женщиной, это, наверное, и есть настоящие мужские качества большого артиста, которого наверняка бы смутили театральные побрякушки и бутафорские приколы. Однажды Михаил Чехов сказал, что актера должны узнавать на сцене, но не узнавать в жизни: так и живет артист Ульянов, он не носит галстуков-бабочек, рваных джинсов и специально залатанных дубленок, на нем не увидишь медных браслетов и серебряных серег.
Однако пора знать и честь. Долго-долго могу писать я еще о замечательном своем друге. Невеселое дело — юбилей, но все же весело, дружески поздравляю замечательного артиста как верная почитательница, постоянная поклонница и ненасытный зритель.
Инна Вишневская
