Владимир Федосеев представил москвичам своего Верди
Программа концерта, прошедшего 4 апреля в БЗК и посвященного 200-летию Дж. Верди, была лаконична, как сувенир, и изысканна, как онегинская строфа. Но настоящую ювелирную ценность незаурядному вердиевскому «ассорти» придавало участие в вечере Красимиры Стояновой, Владимира Стоянова и Большого симфонического оркестра под управлением маэстро Федосеева.
И для того, чтобы закончить этот обзор на позитивной ноте, хочу сразу обозначить основное негативное впечатление от этого волшебного концерта. Можно много рассуждать о маркетинговых технологиях в сфере «продажи» классической музыки, но то, как московская публика принимала это мероприятие, заставляет скептически относиться к тому, что в Москве осталось хоть какое-то представление о настоящем оперном вокале. Кто только не упрекал московскую публику в холодности, но отсутствие бисов после весьма непродолжительной программы — откровенная оплеуха невежеству столичной публики.
Признаться, я уже устал упрекать в туповатом безразличии «базовый» контингент филармонических абонементов, поскольку даже представить не могу, что человек, осмелившийся прийти на вокально-симфонический концерт, стесняется выразить свои эмоции по поводу услышанного. Справедливее было бы предположить, что у него просто нет никаких эмоций, а аплодисменты, которыми он одалживает исполнение иначе, чем дежурными, не назовёшь. По моим ощущениям,
в зале было не больше полусотни слушателей, понимающих на мероприятие какого качества они пришли, кто перед ними выступает и что исполняет.
На этой невесёлой ноте хотел бы предложить перестать уже говорить о высоком уровне слушательской культуры в Москве (читай — в России): наш слушатель, не знающий границ даже хрестоматийных произведений и вечно порывающийся аплодировать то между частями симфоний, то даже посреди дуэтов, как было в этот вечер, не может отличаться «особой требовательностью», как пугливо заявляют некоторые музыканты. Наш слушатель не может ничего требовать, потому что не знает, что именно ему требовать. Потому что
феноменальная глухота нашего слушателя — гипертрофированное отражение общего снижения потребности высоких форм искусства в стране.
Если уж «в консерватории»... Чего уж требовать от тех, кто на сифмонические концерты не ходит вовсе?.. Это о наболевшем. Теперь по сути.
Красимира Стоянова — одна из немногих певиц, которая всегда выдаёт безупречный результат, а для многих (и для меня в том числе) — на сегодняшний день она эталон вокала, вкуса и стиля в опере.
То, что и как делает Стоянова, — несравненно.
Прежде всего, это всегда чистый, идеально сфокусированный и академически оформленный звук. Я стараюсь не пропускать знаковых выступлений этой певицы, и мне ни разу не удалось остаться хотя бы равнодушным к её исполнению. Её манера подачи образа пронизана оперной культурой XX века: минимум внешних эффектов и максимум эмоциональных красок и драматических оттенков в самом голосе. Такую манеру принято называть «благородной», но дело здесь не в артистическом достоинстве, хотя присутствует и оно: певица посредством своей экстраординарной техники и художественного чутья передаёт образ, созданный композитором, а не пытается подстроить этот образ под себя, чтобы продемонстрировать свои достоинства.
К сожалению, в концерте прозвучал только один сольный номер в исполнении певицы — это молитва и песня об иве из «Отелло», — и тающие мягкие пиано, душераздирающие кульминации и сложные переходы вызывали чувство страшного растворения в предсмертном предчувствии Дездемоны.
Певица заставляла не только верить своему прочтению, но и чувствовать то же, что чувствует её героиня.
Выступления Стояновой в дуэтах из «Риголетто», «Симона Бокканегры» и «Травиаты» стали подтверждением артистической многогранности таланта певицы, которая с невероятной органичностью перевоплощалась то в униженную Джильду, то в страдающую Виолетту, то обретающую отца Амелию.
Замечу, что о вокальных «особенностях» и «нюансах» в связи с выступлениями Стояновой говорить не приходится за отсутствием предмета разговора: она всегда поёт превосходно. И именно в тот момент, когда ты перестаёшь думать о технике пения, о взятых или не взятых нотах, о смазанном абрисе тесситуры, изуродованной под технические возможности конкретного исполнителя, только в этот момент начинается настоящая опера как высшая форма Театра. И Красимира Стоянова сегодня одна из немногих певиц, которые делает оперу Оперой.
Владимир Стоянов чуть суховато, без мхатовского надрыва, но с чувством глубокого понимания стиля и сути исполнил сцену и арию из «Риголетто» и продемонстрировал высочайший уровень вокальной культуры в дуэтах из «Симона Бокканегры», «Травиаты» и того же «Риголетто».
И в завершении о юбилейном содружестве Владимира Федосеева с БСО, сорокалетие которого отмечается в этом сезоне.
Федосеев — дирижер удивительный.
Он может раздражать своей хрестоматийностью, своей непопулярностью у «контингента», простотой, даже некоторой приземленностью своих прочтений. Но его невозможно упрекнуть ни в чрезмерной аффектации, ни в разрушении интонационного или динамического облика нотного материала, ни в желании самовыразиться за счёт исполняемого произведения.
Именно поэтому выступление БСО под управлением Федосеева стало для меня сюрпризом: оркестр практически полностью утратил свою межгрупповую «дискретность», превратившись в однородную звуковую материю. Это очень странное (а для меня ещё и новое) ощущение вязкости взаимодействия между музыкантами, когда струнные будто склеиваются с духовыми невидимым «скотчем», и вот из этого тягучего монолита вылепливается мелодия. Словом, это было неожиданно, необычно, интригующе.
И только одно чувство навевало грусть: мероприятия такой исполнительской культуры всегда так или иначе оказываются на обочине рекламного мейнстрима, и даже узнать о таких экстраординарных событиях можно едва ли не случайно...
