Нынче в прессе очень популярны споры: надо ли сегодняшнему герою походить на прежнего, классического? Или он может махнуть рукой на традиции и делать абсолютно новое кино? Даниэль Отой — один из тех, кто наиболее рьяно выступает за реформу нынешнего французского кинематографа. Он — один из самых непростых актеров современного французского кино. Поклонники и знатоки шестидесятых годов, тоскующие по отхлынувшей «Новой волне», с радостью узнают в нем Жан-Пьера Лео — любимейшего героя Франсуа Трюффо, печального Арлекина 60-х, склонного к сентиментальным рассуждениям о временах, которые никогда не наступят.
— Я не уверен, что похож на Жан-Пьера Лео. Или на Трюффо. Или на кого-то из «шестидесятников». Я не думаю, что мы обязаны походить на них. Весна сменяет зиму, и кто будет вспоминать об этой зиме? Потом прошлое вообще отвлекает от настоящего. Это ненужные сантименты, грусть, ностальгия. Катрин Денёв когда-то очень точно заметила: «Мы думаем, что рожаем детей, чтобы воспитывать их и радоваться. А на самом деле только рефлексируем и ищем в них сходство с нашей юностью, дабы не утратить ее навсегда».
— Немного странное утверждение для женщины, имеющей детей...
— Не думаю, поскольку она — актриса. А следовательно, мыслит уже чуточку шиворот-навыворот. Да и дети в ее представлении — все то, что рождает артистическая душа и плоть. Артист редко называет вещи своими именами и позволяет себе буквально выражать мысли. Все мы инфернальны. Инфантильны. Слегка убоги.
— Хорошо вы отзываетесь о себе и себе подобных!
— Да, в общем, хорошо. С гордостью. Мне нравится быть актером. Человеком, на которого показывают пальцем. А артист — убогое существо. Не существо даже, материя. Раскроенная на куски. Из нее лепят. Шьют. Шьют — более точное слово.
— Погодите про материю. Давайте, если можно, вернемся к предыдущему вопросу: вы говорили про то, что непохожи на Жан-Пьера Лео.
— Нет, не похож. У меня другое лицо. И другое имя. Я не испытываю радости, если меня сравнивают с другим кумиром. Я сам не стремлюсь к подобной роли. Более того, я не очень люблю Жан-Пьера Лео. Он напоминает мне полотна импрессионистов — чуть размытые, чуть печальные, чуть предзакатные. Я иной. И кино сейчас иное. Оно жестче, динамичнее. Оно вряд ли вспоминает про Жана-Пьера Лео. Другое дело, что французский кинематограф жестокость выражает по-другому. Мы не проливаем кровь. Не едим в кадре друг друга. Наша жестокость печальна. И драматична. Мы начинаем ненавидеть друг друга от собственного бессилия.
— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду. Что такое печальная жестокость?
— Нечто абсолютно французское. Если американец вышибает из себе подобного кишки походя, одной левой, то наш соотечественник выпускает кишки из ближнего долго, фигурально, и правой, и левой. И ненавидит при этом себя, как и врага. За то, что жизнь у него не сложилась, талант не востребован. И любовь предала. Заметьте, американец пришьет героя за плохо припаркованную машину. Француз побрезгует. А прибьет якобы за преданную любовь. И все это без ненависти на лице, с печальной улыбкой. Я, конечно, немного утрирую. Другое дело, что французское кино — очень стильное. Печальная стильность — это на самом деле очень круто!
— Вы тоже всегда печальны на экране. Кстати, вы начали говорить про материю, про кусок ткани, из которой шьют артиста. Так я вас понял? По-моему, это звучит несколько вульгарно?
— Можно искать синонимы. Просто я не подобрал более точных. Материя. Ткань. Пластилин. Детали конструктора. Все перечисленное составляет сущность. Да нет, не сущность. Саму актерскую плоть. Актер должен быть готов к тому, чтобы его собирали из кусочков. Атомов. Молекул. Частичек. Как инвалида, вытащенного из-под автомобильных колес.
— И это должен делать, безусловно, режиссер?
— Безусловно. За что Франсуа Трюффо, упомянутый нами, так любил Жан-Пьера Лео? За то, что тот сумел стать его alter ego. Он научился понимать мэтра не с полуслова. С полумысли. То есть до того, как слово слетало с губ. Вот пример идеального союза режиссера и актера. Актер только тогда станет великим, когда признает за мэтром право называть его — актера — детальками конструктора!
— Однако есть множество примеров, когда актеры как раз и восставали против режиссерского диктата.
— Уверяю вас: все это временная истерика. Результат усталости. Я тоже как-то стал учить Клода Соте, как ему выставлять свет на съемочной площадке фильма «Несколько дней со мной». Потом мне показалось, что он требует от меня излишней вычурности в некоторых сценах. А потом как-то утром я проснулся и понял: он хочет снять отличное кино, а я ему мешаю. И он снял хорошее кино. И про меня в этом фильме говорили много и хорошо. Спор с режиссерами — удел в основном капризных барышень. Кстати, актрисы типа Эммануэль Беар и Изабель Юппер на съемочной площадке демонстрируют железобетонное законопослушание! Они могут изначально не согласиться на роль. Но коли ими приняты правила игры, они играют по правилам!
Беседу вел Питер Рен
