Polskie Requiem
Произведения Кшиштофа Пендерецкого в конце 50-х — начале 60-х годов ушедшего века были знаменем польского музыкального авангарда. Но уже ранние опыты композитора — «Псалмы Давида» (1958), «Плач памяти жертв Хиросимы» (1960), «Stabat Mater» (1962) — открыли Пендерецкого — благочестивого католика, осмелившегося на едва ли не первые в послевоенной атеистической Польше открытые выражения религиозной веры. «Stabat Mater» — эскиз и в скором времени составная часть грандиозной оратории Пендерецкого «Страсти по Луке» (1965). В этом же русле и «Dies Irae» (1967), и «Песнь песней» (1973), и «Магнификат» (1974), и православная «Заутреня» (1970 — 1971). В связи с последней автор сказал как-то в интервью: «Хотел бы подчеркнуть, что я пишу христианскую музыку — принадлежит ли она католикам, протестантам или православным. И не только: оратория „Семь врат Иерусалима“ — обращение к иудейским источникам... Мне кажется, что с приходом Папы Иоанна Павла II католическая конфессия стала более открытой к союзу с другими религиями — Папа посещал и синагогу, и мусульманскую мечеть».
В день, когда друг композитора краковский кардинал Кароль Войтыла стал первым польским Папой, композитор задумал положить на музыку текст духовного песнопения, сложившегося в католической церкви еще в IV веке. К сентябрю 1980 года «Te Deum» был закончен; премьера его состоялась в соборе Святого Франциска в Ассизи при участии польских солистов, оркестра и хора Краковского радио, дирижировал автор. Произведение это оказалось своеобразным прологом к «Польскому реквиему». В том же 1980 году появилась «Lacrimosa» в память о гданьских докерах, расстрелянных во время восстания против тоталитарного режима десятью годами раньше; одновременно музыка эта стала посвящением Леху Валенсе и возглавляемому им профсоюзу «Солидарность».
Год спустя возник «Agnus Dei» — дань уважения и памяти глубоко почитаемому в Польше кардиналу Вышинскому. Еще годом позже последовал «Recordare Jesu pie», отметивший причисление к лику блаженных священника Максимилиана Кольбе: в 1941 году, спасая другого пленника, он добровольно пошел на смерть в Освенциме. В 1984-м, в сороковую годовщину героического Варшавского восстания против нацистской оккупации, написан «Dies Irae» (отличный от одноименного сочинения 1967 года). Впервые «Польский реквием» прозвучал в Штутгарте в сентябре 1984 года под управлением Мстислава Ростроповича.
Через девять лет композитор добавил к партитуре «Sanctus», и в таком виде «Реквием» был исполнен на фестивале Пендерецкого в Стокгольме 11 ноября 1993 года; дирижировал автор.
И наконец, в 2005 году Пендерецкий дописал Чакону для струнного оркестра памяти скончавшегося Папы Иоанна Павла II.
История создания произведения, как видно, неотделима от его глубинной сущности. На протяжении всей композиции вторжения польского церковного гимна «S’wiete Boze» звучат мощным объединяющим символом: перед нами реквием, обращенный к страждущему польскому народу — в прошлом и настоящем. В целом классическая по стилю партитура отмечена чертами современного эстетического плюрализма: композитор органично сочетает разнородные стилевые пласты — традиционную полифонию и сонористические эффекты, размеренную хоровую псалмодию и ритмо-декламацию, скандирование, проникновенные вокальные соло и яростные выкрики...
Строгий и сдержанный «Requiem aeternam» («Вечный покой»); печальная просительная вначале, постепенно нарастающая до страстного крика, молитва «Kyrie» («Господи, помилуй»); громокипящий «Dies Irae» («День гнева»); почти батальная по колориту и напряжению сцена «Mors stupebit» («Смерть разящая»)... В оцепенении от картин Страшного суда и в молитвенном ожидании застывает человек, и вновь грозные непреклонные звучания повергают трепещущую душу в прах... «Lacrimosa» («Слезная») ненадолго приносит успокоение. «Sanctus» («Свят Господь»), в отличие от барочных и классических образцов, выдержан в притушенных тонах. Словно ужас совершившегося в ХХ веке не позволяет верующим радостно славить Творца — к его трону возносятся тихие молитвы. Уместно вспомнить здесь строки выдающегося немецкого поэта Пауля Целана: «Молись, Господь, молись за нас, мы рядом... Это кровь, которую Ты забыл, Господь!» Перед лицом неслыханных жертв страждущий Христос и страдающий человек словно уравниваются — да не покажется это кощунством! Как не оскорбит чувства верующих и заглавие нашей рецензии — ведь и гнев, и отчаяние — грехи смертные! Но что они рядом с вселенским грехом человечества, допустившего Освенцим и Катынь! Это реквием европейскому гуманизму, плач по великой культуре, завещанной веками. Порою кажется, что тьма, объявшая мир, безраздельно торжествует. Если бы не редкие моменты просветления и катарсиса, если бы не «Lux aeterna» («Вечный свет») — свет какой-то ровный, призрачный, нездешний... Если бы не финальное «Libera animas» («Освободи души всех верных») — молитва о даровании мира человечеству.
Иосиф Райскин
