«Нагасаки» — оратория советского композитора Альфреда Шнитке для меццо-сопрано, смешанного хора, симфонического оркестра и органа (1958).
Состав оркестра: струнные; 4 флейты (включая 2 пикколо), 4 гобоя (включая 1 английский рожок), 4 кларнета (включая 1 малый и 1 басовый кларнеты), 4 фагота (включая контрафагот); 8 труб, 4 валторны, 4 тромбона, 2 тубы; ударные (5-6 литавр, треугольник, леньо, малый барабан, тарелки, большой барабан, тамтам, вибрафон, терменвокс, колокольчики, клавишные, колокола); челеста, фортепиано; 2 арфы.
В 1960 г. на японской выставке в Москве демонстрировалась серия панно «Хиросима», созданная Ири и Тосико Маруки. Среди жителей столицы, посетивших выставку, был Альфред Гарриевич Шнитке. Его поразило сходство творений японских художников с «Апокалипсисом» Альбрехта Дюрера. Но если Дюрер воплощал библейские образы, относящиеся к неопределенному будущему, то кошмары, запечатленные японскими художниками, были достоянием недавнего прошлого – почти настоящего. Создатели панно делали наброски с натуры непосредственно в Хиросиме после ядерной бомбардировки, со времени которой на момент московской выставки прошло всего полтора десятилетия. Это произведение, отразившее весь ужас одного из самых страшных событий Новейшей истории, было особенно близко Альфреду Шнитке, поскольку за два года до того он тоже написал произведение, посвященное той трагедии – ораторию «Нагасаки».
Исходной точкой творческого замысла стало одноименное стихотворение Анатолия Владимировича Софронова, которое рекомендовал Шнитке Евгений Кириллович Голубев – его преподаватель по композиции в Московской консерватории (первоначально Шнитке обратил внимание на другое стихотворение, помещенное в том же поэтическом сборнике – «Кёльнскую яму» Бориса Абрамовича Слуцкого, но по неизвестным причинам Голубев отговорил его от создания произведения на этот текст). Одного стихотворения было недостаточно для создания масштабного произведения, и Шнитке дополнил текст стихами тех, для кого тема Хиросимы и Нагасаки была особенно болезненной: в сборнике переводов он нашел стихи, которые написали японские поэты Ёнеда Эйсаку (житель Хиросимы) и Симадзаки Тосон.
Оратория «Нагасаки» для смешанного хора, меццо-сопрано и симфонического оркестра – произведение очень экспрессивное, настолько, что современной автору отечественной публике нелегко было его принять.
Для первой части – «Нагасаки, город скорби» – композитор избрал одну из самых трагических тональностей – до минор. В размеренном ритмическом движении есть нечто от начала «Страстей по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха, где представляется шествие на Голгофу. Широко развертываются выразительные мелодии, переплетаясь в сложной полимелодической фактуре.
Часть вторая – «Утро» – вносит элементы национального колорита, словно конкретизируя место действия: пентатоника, квартовые интонации. В целом колорит музыки здесь более светлый, чем в первой части, а оркестровый фон кажется почти импрессионистским. Причудливый ритмический рисунок создает то, что Шнитке называл «взволнованным дыханием переменного метра».
Кульминацией оратории становится третья часть – «В этот тягостный день». Здесь композитор «предоставляет слово» оркестру, лишь в конце вводя одну фразу из стихотворения Софронова. Оркестровыми средствами изображается картина разрушения, ядерной катастрофы: «завывание» глиссандирующих тромбонов на фоне дрожащего тремоло струнных, «нечеловеческий» асимметричный ритм – все это создает ощущение запредельного ужаса.
Часть четвертая – «На пепелище» – скорбное соло меццо-сопрано. Исполненным отчаяния словам героини – «Но напрасно мне звать моего ребенка» – отвечает тембр электронного инструмента, введенного в оркестр, и это вновь подчеркивает «внечеловеческий» характер происходящего (событие, которого не могло – не должно было быть).
Заключительная часть – «Солнце мира» – воспевает красоту Земли и утверждает уверенность в том, что трагедия Нагасаки не должна повториться. В цикле оратории она выполняет функцию репризы, в которой синтезируется тематизм предыдущих частей.
Сочинение молодого автора понравилось Георгию Васильевичу Свиридову, но он оказался в меньшинстве – оратория встретила резкую критику и при поступлении Шнитке в аспирантуру, и на пленуме Союза композиторов. Годы спустя, оценивая критически свое раннее произведение, Альфред Гарриевич характеризовал его как «незрелое» и признавал, что раскритиковать его стоило – но не за то, что поставили ему в вину тогда: «забвение реализма», «подражание», «экспрессионизм» и другие надуманные упреки.
Такая жесткая критика могла стать препятствием для включения «Нагасаки» в программу вещания на Японию, что уже было запланировано, и в редакции музыкального вещания на зарубежные страны было решено попросить отзыв Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Великий композитор одобрил произведение Шнитке. Благодаря его одобрительному отзыву была сделана запись (дирижировал Альгис Жюрайтис), которую включили в вещание на Японию, но передана она была только один раз. В дальнейшем оратория не исполнялась и не издавалась. В следующий раз она была представлена публике только в 2006 г. в Кейптауне.
