Mattia Battistini
Певец и музыкальный критик С.Ю. Левик имел счастье видеть и слышать итальянского певца:
"Баттистини прежде всего был богат обертонами, которые продолжали звучать еще долго после того, как он переставал петь. Вы видели, что певец закрыл рот, а какие-то звуки еще держали вас в его власти. Этот необыкновенно располагающий к себе, привлекательный тембр голоса бесконечно ласкал слушателя, как бы обволакивая его теплом.
Голос Баттистини был в своем роде единственный, среди баритонов неповторимый. В нем было все, что отмечает выдающееся вокальное явление: две полные, с хорошим запасом октавы ровного, одинаково мягкого по всему диапазону звука, гибкого, подвижного, насыщенного благородной силой и внутренним теплом. Если думать, что его последний учитель Котоньи ошибся, «сделав» Баттистини баритоном, а не тенором, то эта ошибка была счастливой. Баритон, как тогда шутили, получился «стопроцентный и намного больше». Сен-Санс как-то сказал, что музыка должна носить очарование в самой себе. Голос Баттистини носил в самом себе бездну очарования: он был сам по себе музыкален".
Маттиа Баттистини родился в Риме 27 февраля 1856 года. Сын знатных родителей, Баттистини получил прекрасное образование. Поначалу он пошел по стопам отца и окончил медицинский факультет Римского университета. Однако, приезжая весной из Рима в Риети, Маттиа не ломал голову над учебниками по юриспруденции, а занимался пением.
"Вскоре, несмотря на возражения родителей, — пишет Франческо Пальмеджани, — он совсем оставил занятия в университете и целиком посвятил себя искусству. Маэстро Венеслао Персикини и Эудженио Терциани, опытные и увлеченные педагоги, полностью оценили незаурядные способности Баттистини, полюбили его и постарались сделать все возможное, чтобы он как можно скорее достиг желанной цели. Именно Персикини поставил ему голос в баритональном регистре. До этого Баттистини пел тенором.
Вот так и случилось, что Баттистини, став сначала членом-исполнителем Римской королевской академической филармонии, в 1877 году оказался в числе ведущих певцов, исполнявших под управлением Этторе Пинелли ораторию Мендельсона «Павел», а позднее ораторию «Четыре времени года» — одно из самых великих творений Гайдна.
В августе 1878 года Баттистини испытал, наконец, огромное удовольствие: он впервые выступил солистом в кафедральном соборе во время большого религиозного праздника в честь мадонны дель Ассунта, который отмечается в Риети с незапамятных времен".
Баттистини превосходно исполнил несколько мотетов. Один из них, композитора Стаме, под названием «O Salutaris Ostia!», так полюбился Баттистини, что он пел его впоследствии даже за границей, во время своей триумфальной карьеры.
11 декабря 1878 года молодой певец проходит крещение на сцене театра. Снова слово Пальмеджани:
«В театре „Арджентина“ в Риме ставилась опера „Фаворитка“ Доницетти. Руководил всем некий Боккаччи, в прошлом модный обувной мастер, решивший поменять свое ремесло на более благородную профессию театрального импресарио. Дела его почти всегда шли неплохо, потому что у него было достаточно хорошее ухо, чтобы делать правильный выбор среди известных певцов и дирижеров.
На этот раз, однако, несмотря на участие известной сопрано Изабеллы Галлетти, одной из лучших исполнительниц партии Леоноры в «Фаворитке», и популярного тенора Россети, сезон начинался неблагоприятно. И только потому, что публика уже категорически отвергла двух баритонов.
Боккаччи был знаком с Баттистини — тот как-то представился ему однажды, — и тут ему пришла в голову гениальная и, главное, смелая мысль. Вечерний спектакль был уже объявлен, когда он велел сообщить публике, что баритон, которого она накануне проводила выразительным молчанием, заболел. Сам же привел к дирижеру маэстро Луиджи Манчинелли молодого Баттистини.
Маэстро послушал Баттистини у фортепиано, предложив ему спеть арию из III акта «A tanto amor», — и был очень приятно поражен. Но прежде чем окончательно согласиться на такую замену, он решил на всякий случай посоветоваться с Галлетти — ведь им предстояло петь вместе. В присутствии знаменитой певицы Баттистини совсем растерялся и никак не решался петь. Но маэстро Манчинелли так уговаривал его, что в конце концов он отважился открыть рот и попробовал вместе с Галлетти исполнить дуэт.
После первых же тактов Галлетти широко открыла глаза и с изумлением посмотрела на маэстро Манчинелли. Баттистини, краешком глаза наблюдавший за ней, приободрился и, упрятав все страхи, уверенно довел дуэт до конца.
«Мне казалось, будто у меня выросли крылья!» — рассказывал он впоследствии, описывая этот волнующий эпизод. Галлетти с величайшим интересом и вниманием слушала его, подмечая все детали, и под конец не могла не обнять Баттистини. «Я думала, что передо мною робкий дебютант, — воскликнула она, — и вдруг я вижу артиста, прекрасно знающего свое дело!»
Когда закончилось прослушивание, Галлетти с восторгом заявила Баттистини: «С величайшим удовольствием буду петь с вами!"»
Так Баттистини дебютировал в партии короля Кастилии Альфонса XI. После спектакля Маттиа растерялся от неожиданного успеха. Галлетти подтолкнула его из-за кулисы и крикнула вслед: «Выходите! Выходите на сцену! Это вам аплодируют!» Молодой певец был так взволнован и так растерян, что, желая поблагодарить неистовствующую публику, как вспоминает Фракассини, обеими руками снял с головы свой королевский убор!
С таким голосом и таким мастерством, какими обладал Баттистини, он не мог долго оставаться в Италии, и певец вскоре после начала карьеры покидает родину. Баттистини пел в России двадцать шесть сезонов подряд, непрерывно с 1888 по 1914 год. Он также гастролировал в Испании, Австрии, Германии, Скандинавии, Англии, Бельгии, Голландии. И повсюду его сопровождали восторги и дифирамбы выдающихся европейских критиков, награждавших его лестными эпитетами, вроде: «Маэстро всех маэстро итальянского бельканто», «Живое совершенство», «Чудо вокала», «Король баритонов» и еще множеством других не менее звучных титулов!
Однажды Баттистини даже побывал в Южной Америке. В июле—августе 1889 года он совершил длительное турне по Аргентине, Бразилии и Уругваю. Впоследствии певец отказывался ехать в Америку: слишком много неприятностей доставил ему переезд через океан. Более того, он тяжело заболел в Южной Америке — желтой лихорадкой. «Я мог бы подняться на самую высокую гору, — говорил Баттистини, — мог бы опуститься в самое чрево земли, но длительного путешествия по морю я никогда больше не повторю!»
Россия всегда была для Баттистини одной из излюбленных стран. Он встречал там наиболее горячий, взволнованный, можно сказать неистовый прием. Певец даже говаривал в шутку, что «Россия никогда не была для него холодной страной». Почти постоянный партнер Баттистини в России — Зигрид Арнольдсон, которую называли «шведским соловьем». Много лет он пел также со знаменитыми Аделиной Патти, Изабеллой Галлетти, Марчеллой Зембрих, Олимпией Боронат, Луизой Тетраццини, Джанниной Русс, Хуанитой Капелла, Джеммой Беллинчони и Линой Кавальери. Из певцов вместе с ним чаще всего выступали самый близкий его друг Антонио Котоньи, а также Франческо Маркони, Джулиано Гайяр, Франческо Таманьо, Анджело Мазини, Роберто Станьо, Энрико Карузо.
Не раз пела с Баттистини польская певица Я. Вайда-Королевич; вот что она вспоминает:
«Это был действительно великий певец. Подобной бархатистой мягкости голоса я не слышала никогда в жизни. Он пел с необычайной легкостью, сохраняя во всех регистрах волшебное очарование своего тембра, пел всегда ровно и всегда хорошо — попросту не умел петь плохо. С такой эмиссией звука нужно родиться, такой окраски голоса и ровности звучания всего диапазона нельзя достичь никаким обучением!
В партии Фигаро в «Севильском цирюльнике» он был бесподобен. Первую арию, очень трудную по вокалу и быстроте произношения, он исполнял с улыбкой и с такой легкостью, что, казалось, пел шутя. Он знал все партии оперы, и если кто-нибудь из артистов запаздывал с речитативом, то пел за него. Своего цирюльника он подавал с лукавым юмором — создавалось впечатление, будто он веселится сам и ради собственного удовольствия издает эти тысячи дивных звуков.
Он был очень хорош собою — высокого роста, чудесно сложенный, с обворожительной улыбкой и огромными черными глазами южанина. Это, конечно, тоже содействовало его успеху.
Великолепен он был и в «Дон Жуане» (я пела с ним Церлину). Баттистини всегда пребывал в отличном настроении, смеялся и шутил. Он очень любил петь со мной, восхищаясь моим голосом. Я до сих пор храню его фотографию с надписью: «Alia piu bella voce sul mondo»».
Во время одного из триумфальных сезонов в Москве, в августе 1912 года, на представлении оперы «Риголетто» многочисленная публика была так наэлектризована, так неистовствовала и вызывала на бис, что Баттистини пришлось повторить — и это не преувеличение — всю оперу от начала до конца. Спектакль, начавшийся в восемь часов вечера, окончился только в три часа ночи!
Благородство было для Баттистини нормой. Джино Мональди, известный искусствовед, рассказывает: "Я заключил с Баттистини контракт в связи с грандиозной постановкой оперы Верди «Симон Бокканегра» в театре «Костанци» в Риме. О ней прекрасно помнят старые театралы. Дела оборачивались не слишком благоприятно для меня, и настолько, что утром в день спектакля у меня не оказалось необходимой суммы, чтобы заплатить оркестру и самому Баттистини за вечер. Я приехал к певцу в страшном смятении и стал извиняться за свою несостоятельность. Но тут Баттистини подошел ко мне и сказал: «Если дело только в этом, то я надеюсь, что сейчас же успокою тебя. Сколько тебе нужно?» — «Мне надо заплатить оркестру, и тысячу пятьсот лир я должен тебе. Всего пять тысяч пятьсот лир». — «Ну вот, — сказал он, пожимая мне руку, — вот тебе четыре тысячи лир для оркестра. Что же касается моих денег, то отдашь их, когда сможешь». Вот каким был Баттистини!
До 1925 года Баттистини пел на сценах крупнейших оперных театров мира. С 1926 года, то есть когда ему исполнилось семьдесят лет, он в основном стал петь в концертах. У него по-прежнему была та же свежесть голоса, та же уверенность, нежность и щедрая душа, а также живость и легкость. В этом могли убедиться слушатели Вены, Берлина, Мюнхена, Стокгольма, Лондона, Бухареста, Парижа и Праги.
В середине 20-х годов у певца появились первые явные признаки начинающейся болезни, но Баттистини с поразительным мужеством сухо отвечал врачам, советовавшим отменить концерт: «Синьоры мои, у меня только два выхода — петь или умереть! Я хочу петь!»
И он продолжал потрясающе петь, а в креслах у сцены сидели сопрано Арнольдсон и врач, готовый немедленно, в случае необходимости, сделать укол морфия.
17 октября 1927 года в Граце Баттистини дал свой последний концерт. Людвиг Прин, директор оперного театра в Граце, вспоминал: «Возвращаясь за кулисы, он шатался, едва держась на ногах. Но когда зал вызывал его, он снова выходил отвечать на приветствия, выпрямлялся, собирал все силы и выходил снова и снова…»
Не прошло и года, как 7 ноября 1928 года Баттистини скончался.
