Tchaikovsky
Балет в 2 актах на музыку П. Чайковского. Сценарист и балетмейстер Б. Эйфман, художник В. Окунев. Премьера состоялась 12 сентября 1993 года в труппе Санкт-Петербургского театра балета под руководством Бориса Эйфмана на сцене театра Санкт-Петербургской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова.
1. Уходит из жизни великий композитор...
В угасающем сознании возникают образы, мучавшие его всю жизнь: беснуется фея Карабосс; преследует безумная жена; продолжается изнуряющий диалог с собой. Нет покоя мятущейся душе! Близкие друзья, родственники пытаются облегчить минуты вечного прощания. Но не остановить нахлынувшие картины прошлого...
Одиноко юному композитору в холодной пелене петербургского дождя. Доброта и забота баронессы фон Мекк помогают лишь на короткие мгновения. Мучительно жить в мире творческих грез. А возвращение в реальность приносит знакомство с Антониной Ивановной Милюковой. Ей льстит внимание Чайковского. Ему же мимолетное увлечение грозит душевным разладом. Он искренне стремится стать таким же, как мужчины, окружавшие Милюкову. Но никому не дано обмануть самого себя. Попытка превращается в насилие.
Черные думы — Птицы терзают его, принося внутреннее опустошение. Спасение в творчестве, в его творениях — Белых лебедях. Они вселяют надежду на покой и согласие в душе Чайковского. Но покинуть реальный мир, изменить самое потаенное и сокровенное — не подвластно даже музыкальному Гению.
Милюкова вновь безжалостно вторгается в мир звуков. Но страшнее тот, кто всегда с ним — его Рок, второе «Я», многоликий, жестоко обнажающий внутренние терзания. Он — Ротбарт, Дроссельмейер, добрая и злая, измученная и счастливая часть души композитора.
Вихрем сметают Черные птицы Белых лебедей. В знакомых женских обликах чудится крысиный лик. Все растоптано. Гармония — иллюзия. Композитор защищает самое дорогое свое творение — Принца.
Чайковский не страшится бушующих черных страстей. Боль в ином: красота высокомерна и неблагодарна. А его обнаженную душу легко осквернить. У Принца, созданного разумом и страстью творца, своя жизнь, свой путь. Композитору остается боль, беспощадный разговор с самим собой. И не поднять руки, не повести за собой Музыку.
Близка грань безумия. Но письма фон Мекк спасают, возвращают к творчеству. Он нужен, понимаем, его талант вызывает поклонение. Прекрасные мгновения признания!
Но как коротки и призрачны минуты согласия с самим собой, с теми, кто окружает тебя. Все настойчивее притязания Милюковой, все труднее бежать от внутреннего искушения, от тяги к запретному, презираемому всеми. Попытка стать таким, как все, превращается в пытку, где смерть — избавление.
Но не хватило сил на шаг-спасение. То ли добрая рука фон Мекк, то ли будущие творения отвели от бездны смерти, ввергнув, быть может, в худшее. Венчальная фата обволакивает, связывает тело, обезличивает душу. Зазвучит ли вновь Музыка?..
2. Вновь звучит Музыка...
Вальс откровений: знакомство, увлеченность, страсть. Кружатся пары. У каждой своя жизнь, своя судьба. Надежда Филаретовна томится в одиночестве. Какое счастье прикоснуться к креслу обожаемого тобой человека! В этом кресле он творит. Его наслаждение и страдание. Для нее — это Олимп, для композитора — Голгофа. Вечное противостояние жизни и творчества. Мыслями Чайковский там, где может наслаждаться красотой, обладать ею. В реальной жизни он — изгой. Плоть вступает в конфликт с бытующей моралью. Но даже страх разоблачения не может помешать ему стремиться к молодости и красоте. Обнажить душу, откровенно признать свою страсть — не значит найти понимание.
Идеал — Юноша, как и Принц, покидает своего творца. Чувственность Девушки обольстительна и не грозит разочарованием. У них свой путь. Они глухи к страданиям опустошенного и униженного Чайковского. Его удел — одиночество. Моральная и материальная поддержка фон Мекк помогает жить. Но как унизительно зависеть от прихотей богатства. Как много он платит за эти подаяния!
Безумие обволакивает несчастную Милюкову, подчинившуюся своим омерзительным страстям. Прочь из этой бездны, откуда нет возврата. Он имеет право на свою, пусть ведущую к гибели, — жизнь.
Таинственный и притягательный мир карточной игры. Карты обогащают и разоряют, приносят минуты счастья и страдания. Мир сужается до размеров карточного стола. Страсть одномерна: ВЫИГРАТЬ. Минута забвения. Но вертится колесо удачи... И в выигрыше всегда Дама-Пик.
Прервались письма-диалоги, письма-откровения к фон Мекк. Душа роздана на части, разлетевшиеся подобно колоде карт.
Спасение — смерть!
ШАГ В БЕССМЕРТИЕ!
* * *
«Творческий процесс великого художника всегда загадка, — говорит хореограф Борис Эйфман. — Понять его так же сложно, как и проникнуть в его частную жизнь. Прежде всего, где найти границу, за которой кончается обыденная жизнь и начинается творчество? В жизни художника эти две стороны напоминают сообщающиеся сосуды, где мешаются радость и страдание, победы и поражения, где апофеоз мысли уступает буре страстей. Такова жизнь каждого творца: он постоянно окружен почитателями и злопыхателями, поклонниками и клеветниками. Он стоит лицом к лицу со светским обществом. Страшно выступить против этого океана лиц, клеветы и непонимания. Жизнь Чайковского — это нескончаемый диалог с самим собой, его творчество — это исповедь, полная боли и гнева. Иногда историки изучают его жизнь с сочувствием и сожалением».
В этом трагедийном спектакле величие творческого гения Чайковского было поручено его музыке, которая порой оппонирует беспросветным душевным страданиям самого композитора. Первый акт исполнялся под Пятую симфонию, во втором — звучали третья и четвертая части «Серенады для струнных», «Литургия № 6» и «Итальянское каприччио». Четвертая часть Шестой симфонии окаймляла весь балет.
Откликаясь на премьеру, критик Аркадий Соколов-Каминский отмечал: «Хореограф внимателен к музыке, ее содержанию, стремится в ней найти контуры творческой судьбы композитора. Вместе с тем он активен в сочинении театрального действия, насыщает его событиями и знаками, но достоверностью и узнаваемостью не ограничивается. Ассоциации множатся, наслаиваются, пересекаются с накопленным музыкальным театром, оперными и балетными шедеврами Чайковского, создавая сложную образную палитру. В приемах театрального воплощения симфонической музыки хореограф предлагает смелые, но убедительные решения, внося свой вклад в постижение этих тайн, мучивших всех крупных художников балетного театра XX века. Вячеслав Окунев лаконично оформил спектакль. Наслаивающиеся языки промежуточного занавеса то открывают бездну одетой в черные сукна сцены, то отсекают замкнутый объем».
Премьера балета вызвала в Петербурге скандал, по масштабам редкий для нынешних времен. Митингующие вокруг здания Консерватории (еще не видевшие спектакля!) люди были возмущены, что Эйфман осмелился затронуть на сцене драму Чайковского, связанную с его сексуальной ориентацией. Демонстранты пытались не пустить зрителей в зал, премьера была под угрозой срыва. Со временем страсти улеглись, постепенно почти все разобрались, что главным в балете является драма художника и его творчества, отражающего борьбу добра и зла, света и тьмы. Балет «Чайковский» прочно вошел в репертуар труппы и принес удачу многим солистам. К лучшим работам можно причислить образы, созданные Игорем Марковым (Двойник Чайковского) и Альбертом Галичаниным (Чайковский). Валентина Морозова, а за ней и Вера Арбузова запомнились в многогранном образе Надежды фон Мекк, а Ирина Зырянова и Елена Кузьмина поражали в сценах безумия безвинно виноватой Антонины Милюковой.
Автор книги о Борисе Эйфмане Юлия Чурко эмоционально описывает финал спектакля: «Все тот же метафорический, „игорный" стол становится и местом трагедии. Финальная сцена смерти Чайковского решена лапидарно и выразительно. Дуэль между композитором и его Двойником заканчивается гибелью последнего. В окружении тех, кого любил композитор, Двойник уходит из его сознания. Но меркнет свет и в его собственных глазах — он не может существовать без скрытой, тайной части самого себя. Он умирает на том же „игровом" поле, где ликовал и радовался жизни. Стол принимает вертикальное положение, и лежащее на нем тело затягивается черным смертным покрывалом. Гаснет сознание того, чьими глазами мы видели происходящие. А дальше — „молчание" и великая музыка, которая звучит и поныне, и в партитуру которой Эйфман вписал еще одну строку, воплощенную в пластике».
Балет часто вывозят на зарубежные гастроли, где он собрал большой объем критики. Приведем один, не самый лестный из них. «„Чайковский" состоит из отдельных вполне законченных хореографических миниатюр, объединенных идеей сексуальной трагедии композитора, — пишет критик из США В. Снитковский. — Спектакль, безусловно, необычен. Каждая сцена — это маленький отдельный спектакль (хореографическая миниатюра) с завязкой, развитием и трагическим финалом. Трагедийное звучание в каждой сцене столь сильно и убедительно, что производит глубокое впечатление — ничуть не меньшее, чем трагедии на сценах лучших драматических театров. Либретто „Чайковского" не следует какой-либо известной литературной канве. Увы, оно не следует и законам жанра трагедии. Трагедийное звучание каждой сцены превращается в постоянное напряжение. В принципе, уже первый акт мог бы стать отдельным спектаклем. Начинается второй акт. Все происходит на высочайшей трагедийной ноте, что и в первом акте, но это уже тяжело воспринимать — действие угнетает психику».
Думается, что эмоциональный накал спектакля не всеми воспринимается так нелегко. За почти 15 лет сценической жизни балет, ставший этапным в творчестве Бориса Эйфмана, по-прежнему волнует зрителей разных стран в исполнении петербургской труппы. Хореограф перенес спектакль на сцены разных театров. В 2006 году в Берлинской опере он создал вариант балета «Чайковский» для уникального танцовщика Владимира Малахова, выступившего в заглавной партии.
А. Деген, И. Ступников
Фото: Евгений Матвеев
