Постановка моцартовской оперы «Так поступают все» в первое пандемийное лето 2020 стала своеобразной победой жизни над страхом и неопределённостью. В первую очередь благодаря небольшому ансамблю, сокращению партитуры и закулисной локализации хора, и не в последнюю очередь из-за запланированного дебюта первой женщины за фестивальным дирижёрским пультом – маэстро Джоанны Малвиц.
Я ничего не имею против блистательного руководителя Нюрнбергской оперы, прекрасно, без единой свежей мысли или хоть какого-то намёка на интерпретацию, проведшей спектакль. В западной прессе это было отмечено как «не пошла против течения и не стала ничего доказывать»: «…sie will nichts beweisen oder gegen den Strich bürsten». Да боже упаси идти против этого течения! Я всегда только за всякие подобные течения: чем меньше мыслей, тем голове прохладнее.
Несколько странно читать восторги о том, что вот впервые женщина за пультом… Тут не может не возникнуть вопрос: неужели самих женщин не унижает, когда их работу оценивают не по результату, а по гендерной принадлежности? В Байройте дирижёрский пол тоже вылез на первый план, будто гендер – это аргумент. Тенденция, по нынешним временам, хоть и унизительная для женщин, но вполне себе в русле истории гендерного вопроса: в конце концов, когда этих бедных женщин не унижали защитники их же интересов? Да не было таких времён, и не предвидится.
Моцарт обожал женщин, и его шутливо-грустная история о том, как легко можно добиться от женщины чего угодно, — довольно жёсткая оплеуха защитникам гендерного равенства, девальвирующего женскую природу как таковую. Интерпретировать «Так поступают все» как апофеоз феминизма – желание настолько странное, что, боюсь, не каждый психиатр возьмёт этот кейс в работу.
У блистательного режиссёра Кристофа Лоя, к счастью, нет проблем с пониманием первоисточников. У него другие проблемы: площадная уличная пластика, которой режиссёр щедро награждает всех своих персонажей от королев до горничных и от трубадуров до трубочистов, и совершенно психиатрическая зависимость от белого цвета. Я тоже люблю белый цвет. Но даже в сокращённом антиковидном виде партитура Моцарта без антракта длится два с половиной часа, на протяжении которых смотреть на гигантскую белую стену с двумя дверными косяками (традиционно сценограф в спектаклях К. Лоя – Йоханнес Леякер) даже издали — испытание не для всех. У меня на середине второго часа заболели глаза, и дальше я только слушал (смотреть больше не было сил). Мне повезло: ансамбль солистов был исключительным.
Эльза Драйзинг в партии Фьордилиджи стала настоящей находкой спектакля. Трогательная, импульсивная, страстная и нежная, эта женщина предстаёт перед нами в постоянной борьбе души и тела. Всё по нотам, всё по Моцарту. Виртуозный вокал и прекрасная работа с фиоритурными сложностями тесситуры украсили это драматически разноплановое прочтение.
Марианна Кребасса в партии Дорабеллы звучала ровно и элегантно, делала жесты, дёргалась в переживаниях, выполняя указания постановщика, — одним словом, интерпретировала. Визуально образ получился несколько надоедливым, но вокально это было изумительно. Леа Десандре в партии Деспины продемонстрировала виртуозное владение вокальной техникой и обширным актёрским арсеналом.
Блистательным мужским ансамблем стали баритон Андре Шуен, тенор Богдан Волков и бас Йоханнес Мартин Крэнцле.
Крэнцле звучал уместно уставшим: этот Дон Альфонсо не игрок на деньги, хоть и предлагает молодым офицерам ставку размером в их годовой (!) доход, но человек, углублённый в какое-то своё внутреннее отчаяние, как будто играет он не с молодыми ребятами, а со своей собственной жизнью, наивно надеясь, что хоть в этот раз женщины поступят не «так».
Андре Шуен в партии Гульельмо продемонстрировал не только бархатную красоту своего тембра, но и виртуозную актёрскую игру. Мы видим самодовольного парня, наивность которого и есть основа его самодовольства. Эту любопытную взаимозависимость самоуверенности и невежества певец мастерски использует для создания необыкновенно убедительного образа.
Богдан Волков стал открытием для фестивальной публики ещё прошлым летом: немецкая критика, отметившая инструментально-металлический окрас среднего регистра певца, была изумлена многоцветностью вокальных красок в драматически напряжённых сценах разочарования и отчаяния Феррандо, который предстаёт в этой интерпретации в неожиданном диалектическом ракурсе. От себя я бы также отметил невероятной красоты сложные пиано, которые не просто инкрустируют рисунок этой роли демонстрацией виртуозности певца, но и становятся ключом к пониманию внутренней сущности этого образа.
Итак, несмотря на абсурдную гендерную приуроченность постановки, с музыкальной точки зрения, спектакль получился превосходным. Так стоило ли педалировать политически модные гендерные тренды, наводящие тень на плетень и затуманивающие прекрасную работу постановочной команды? Зачем вообще в художественную область вторгается эта вульгарная феминистская тенденциозность? И когда уже этот оскорбительный для женщин тренд будет вызывать у них не фальшивую гордость, а естественное отторжение, как любая профанация? Не могут же женщины – хоть за пультом, хоть за пяльцами – не понимать, что подлинное их уравнивание с мужчинами сделает абсурдом не только их существование, но и глубочайший по смыслу этически снисходительный и тонкий финал моцартовской оперы о хрупкости женских эмоций, о непредсказуемости женских реакций и о том, что женщине прощается всё только потому, что она Женщина.
Фото: Моника Риттерхаус
