«Волшебная флейта» Моцарта в Земельном театре Зальцбурга
«Насмешливый, но снисходительный в оценках, изящный, открытый, естественно элегантный в каждом своём произведении, он вызывал мещанскую неприязнь своим изысканным эротизмом, он был выдающимся явлением немецкого просвещения, искренне и честно повлиявшим на своё время…»
Эти слова великого Гёте не о Моцарте. Речь «В памяти о брате Виланде» посвящена бывшему литературному сопернику, а после личного знакомства многолетнему другу Гёте — немецкому просветителю, писателю, издателю, переводчику и поэту Кристофу Мартину Виланду (1733—1813). Вместе с Гёте К.-М. Виланд был награждён российским орденом Св. Анны и избран почётным членом Московского университета (1805 г.), его «Оберон» (1780) оказал влияние не только на Шиллера («Дон Карлос») и Гёте (II часть «Фауста»), но и на Н. М. Карамзина, и, само собой, А. С. Пушкина, использовавшего в «Руслане и Людмиле» сюжетные мотивы поэмы Виланда.
Неудивительно, что страстный критик человеческой ограниченности и мещанства, Леопольд Моцарт обожал творчество Виланда, особенно его остросатирические обличения немецкого филистерства. На сказках, рассказах и романах Виланда выросло не одно поколение немецкоязычной интеллигенции, включая и Вольфганга Амадея Моцарта, и Эмануэля Шиканедера как автора либретто «Волшебной флейты», полностью основанного на произведениях Виланда.
Сам проект Шиканедера изначально был пародией, сказкой для взрослых, легко узнававших в «Волшебной флейте» каждого персонажа, легко считывавших каждый намёк и каждую строчку из их собственного детства. Чтобы понять, как воспринималось либретто Шиканедера современниками, достаточно представить, что сегодня кто-то написал бы оперетту «Волшебный ключик», в которой главными героями были бы деревянный длинноносый человечек, мудрая черепаха, злой волшебник Барабас, фарфоровая зануда Марина де Малино, банда разбойников из «Бременских музыкантов» да ещё и Винни-Пух с Чебурашкой в придачу.
Именно по этой причине сложившаяся традиция идеологического утяжеления этой пронзительно светлой и лёгкой истории об обретении счастья очень часто выглядит неуклюжей попыткой увидеть библейскую мистерию в сказке о Красной шапочке. Ведь даже нумерологическая символика «Волшебной флейты» (три девушки из свиты Царицы ночи, три мальчика-помощника, три «масонских» фанфарных аккорда) напоминает нам о том, что счастье не в христианской троице (Отец-Сын-Святой Дух), а в троице семейной — отец, мать, ребёнок. Отсюда и легко декодируемая дионисийская символика эротического названия, раскрывающаяся в очень особом понимании природы божественного, которое звучит в фантастическом по глубине дуэте Папагено и Папагены:
Bei Männern, welche Liebe fühlen,
fehlt auch ein gutes Herze nicht.
Die süßen Triebe mitzufühlen,
ist dann der Weiber erste Pflicht.
Wir wollen uns der Liebe freu’n,
wir leben durch die Lieb’ allein.
Die Lieb’ versüßet jede Plage,
ihr opfert jede Kreatur.
Sie würzet uns’re Lebenstage,
sie wirkt im Kreise der Natur.
Ihr hoher Zweck zeigt deutlich an:
nichts Edler’s sei, als Weib und Mann.
Mann und Weib, und Weib und Mann,
reichen an die Gottheit an.
Мужчина, любящий всем сердцем,
не может сердца не иметь.
И от его желаний дверцу
жена лишь может отпереть.
Любовь – единственная радость,
жизнь без которой не прожить.
Любовь убьёт любую гадость.
Любовь хотим боготворить.
Любовь вкуснее шоколада.
Любовь – космический закон.
Любовь нам высшая награда,
Любовь возводит нас на трон.
И нет божественней творенья,
чем двух сердец соединенье.
(перевод с немецкого Александра Курмачёва)
Это главная идея «Волшебной флейты». Никаких других идей в этом шедевре нет. Именно поэтому любые попытки поставить «Волшебную флейту» как философскую или политическую притчу, а не как сказку для взрослых, обречены на провал: Моцарт не тот композитор, который позволяет с собой «дискутировать». У Моцарта всё прозрачно. И нужно признать, что наше желание усложнить простое как желание, идущее, мягко говоря, не от большого ума, всегда будет разбиваться о простоту и внятность моцартовских высказываний. Не стоит искать чудес в непонимании. Не стала их искать или выдумывать режиссёр Кристиана Лутц, осуществившая в Земельном театре Зальцбурга новую постановку этой волшебной оперы.
Режиссура К. Лутц выглядит как бережный подстрочник к первоисточнику. Под звуки увертюры режиссёр деликатно делится с нами своим пониманием того, что могло рассорить Зарастро с Царицей ночи и почему арбитром этого спора выбирается влюблённая пара Тамино и Памина. Перед нами сказочный эксперимент-путешествие в природу человеческих чувств, привязанностей и зависимостей. Нам доступно и доходчиво вскрывают все смысловые «купюры» либретто, и на протяжении всего действия у нас ни разу не возникает вопроса, что же происходит с героями. На моей памяти это единственная сценическая версия «Волшебной флейты», в которой всё понятно про саму «Волшебную флейту» (я сознательно не провожу параллели с выдающимся спектаклем Лидии Штайер, показанным здесь же в Зальцбурге на Летнем фестивале 2018, так как Л. Штайер всё-таки внесла серьёзные корректуры в оригинальный текст Шиканедера). И если у вас остались какие-либо вопросы по поводу этого произведения, то новая постановка в Земельном театре Зальцбурга исчерпывающе ответит на все.
(В скобках замечу, что лично у меня остался только один вопрос: почему обе прекрасные интерпретации принадлежат режиссёрам-женщинам? Режиссёры-мужчины вообще не в состоянии адекватно работать с таким материалом?)
Мизансцены у К. Лутц выстроены с математической строгостью: ни одного лишнего шевеления на сцене, всё по делу, каждый жест осмыслен, каждая эпатажная эскапада добавляет ясности, а не запутывает простое. Нам показывают сказку. Настоящую сказку, в которой главный герой буквально падает с неба, в которой герои одновременно появляются и исчезают в сложно выстроенных декорациях (сценограф Кристиан Табакофф), незаметно меняют внешний вид (костюмы Дороти Джойстон), проваливаются под землю и спускаются по канатам. Перед нам синтез циркового шоу и театрального представления, от которого невозможно оторвать глаз. Эта захватывающая внимание подача вынуждает нас в итоге осознать главную гуманистическую ценность жизни — саму жизнь и любовь, её порождающую. Именно в этом гуманистическом пафосе и состоит величие «Волшебной флейты», а не в тех инструментальных деталях и метафорах, которые выполняли в либретто Шиканедера исключительно прикладную функцию, проще говоря функцию «прикола», а не элементов художественной идеи. Как те самые серебряные колокольчики, ставшие по одной из версий «спусковой» причиной создания этой фантастической партитуры: очень уж хотелось Шиканедеру на сцене ими подребеденькать.
Разумеется, это впечатление от спектакля не было бы столь вдохновляющим, если бы не блестящая работа оркестра и ансамбля солистов.
Оркестр Моцартеум под управлением музыкального директора театра маэстро Лесли Суганандараджи крупным планом подаёт все инструментальные вкусности моцартовской партитуры. Но эта подача не выглядит сурдопереводом, разжевывающим очевидное: в стремительном вихре, не теряя точности, оркестр проводит увертюру, ни разу не теряет контакт ни с хором, ни с солистами, тонко отражает глубину лирических переживаний героев. Создаётся ощущение, что музыканты и певцы не только звучат, но и дышат в унисон. Словом, выдающаяся работа.
Технически виртуозным и эмоционально искромётным я бы назвал выступление Алины Вундерлин в партии Царицы ночи: хрустальные стаккато обеих сложнейших арий этой партии щедрой россыпью заполняли зал, а насыщенный драматическими красками тембр переливался психологическими оттенками. Недюженное актёрское мастерство певицы стало дополнительным бонусом к экстраординарному вокалу.
Не менее яркой, лучезарно витальной и психологически пронзительной стала работа Яны Баумайстер в партии Памины.
Три дамы из свиты Царицы ночи в прекрасном исполнении Юлии Моорман, Оливии Косио и Верены Гунц, как три отчаянные домохозяйки, взваливают на свои плечи программу экзистенциального эксперимента над юными душами в храме волшебника Зарастро, в партии которого, в свою очередь, блестяще выступил бас Андреас Хёрль.
Разумеется, основная идеологическая нагрузка как в самой «Волшебной флейте», так и в спектакле Кристины Лутц, ложится на Папагено, и британский баритон Джордж Хампфрейс создаёт изумительный образ человека, сермяжного в своём трезвомыслии и обаятельного в своей непритязательности.
Не менее конгениально художественной задаче выглядит и звучит немецкая сопрано Лаура Бартель в партии Папагены. Партия Тамино была исполнена немецким тенором Давидом Фишером с некоторой лирической иронией: певец, обладающий тонко отшлифованным вокалом, показывает нам не столько самостоятельного молодого человека, сколько подростка-отличника, старательно выполняющего все домашние задания. Прекрасная работа.
Три замечательных ангела-хранителя, появляющиеся то со светящимися крылышками, то на смешных скутерах, то в сверкающих лампочками кроссовках, становятся отражением главного конфликта, ключевого драмузла; отражением, но не разгадкой. Именно эти три малыша, Три Мальчика получают в своё распоряжение символы вселенской власти над человеческим счастьем…
Что же сделают они с этими символами под звуки финального хора последней сказки Моцарта?..
Ответить на этот вопрос не так-то просто, как кажется: ведь даже для тех, кто побывал на спектакле Кристины Лутц в Земельном театре Зальцбурга, это остаётся загадкой…
Фото: Anna-Maria Loffelberger
