Майкл Фабиано в Московской филармонии
Впечатления от оперной постановки на киноэкране и живые впечатления в оперном театре или концертном зале – категории, как известно, абсолютно не сопоставимые. Экран со своим «отфильтрованным», смикшированным саундтреком и выигрышными крупными планами весьма обманчив. Зачастую он может не на шутку «влюбить» в исполнителя так сильно, что былых заочных восторгов живое восприятие его творчества уже и не вызовет, а сотворенный в собственной душе идеал вдруг подвергнется кардинальной переоценке…
Именно это почти семь лет назад рецензенту и довелось испытать в отношении американского тенора Майкла Фабиано, который весьма эффектно и выигрышно предстал на экране в образе Дженнаро в опере Доницетти «Лукреция Борджа». То была киноверсия c 3D-эффектами на основе постановки этой оперы в лондонском «Колизеуме», то есть на основе продукции Английской национальной оперы. А впервые услышать певца вживую удалось лишь три года спустя в спектакле Парижской национальной оперы в 2015 году (главная партия в «Фаусте» Гуно). А еще через три (почти четыре) года певец доехал, наконец, и до Москвы, завоевав сердца широкой публики и, определенно, в хорошем смысле удивив меломанов.
Его оркестровый рецитал буквально на ура прошел на сцене Концертного зала им. П.И. Чайковского в рамках фирменного абонемента № 8 Московской филармонии «Звезды мировой оперы в Москве». Несмотря на ряд досадных моментов исполнения, снизивших общую планку, в целом, вполне благодатного восприятия, прием певца под бурные овации после каждой арии был легко объясним. При заведомом отсутствии в его пении оттенков и нюансов тонкой выделки, при ярко проступившей музыкальной прямолинейности и даже, в известной степени, вокальной брутальности, открытости манеры, исполнитель захватил такой мощью и экспрессией, таким по-настоящему мужским обаятельно-артистичным теноровым звучанием, какого на этой сцене слышать не доводилось уже очень давно!
И всё же вокальная мощь Майкла Фабиано – вовсе не самоцель: она – в абсолютном ладу с музыкальностью! Фактура голоса, предъявленного вживую, на сегодняшний день – лирико-драматическая, но со спинтовостью, без чего тембральная яркость звучания певца была бы просто недостижима. И понятно, что его голос – не для Радамеса и, тем более, не для Отелло, но тот репертуар Верди, что певец представил в Москве, показал, что перед нами – мастер штрихов forte, а на mezza voce его голос звучит хотя и неплохо, но менее выигрышно. Так что после «полнокровных» арий Верди, составивших первое отделение, ария Де Грие «En fermant les yeux» из «Манон» Массне была им спета на подчеркнуто бесплотном piano, заметно обесцветившим палитру ее музыкальной чувственности.
Впрочем, для этой арии Де Грие из второго акта, часто называемой просто «Мечты» (или «Грезы»), подобная трактовка вполне уместна, и дело в данном случае – лишь в собственных возможностях и вкусе исполнителя. Еще одна французская пьеса – на сей раз речитатив и ария Иоанна Крестителя «Ne pouvant réprimer … Adieu donc, vains objets» из «Иродиады» Массне – проводится певцом на вполне осмысленном, прочувствованном mezza voce, но даже в этой музыке находятся подводные камни с переходными нотами, не самыми высокими, но тесситурно неудобными для певца. Именно здесь это проявилось наиболее отчетливо, в то время как «неудобность» высокой тесситуры в репертуаре Верди на фоне рельефной, плакатной выразительности, требуемой самóй музыкой и уверенно предъявленной певцом, проступила менее заметно, хотя и не заметить ее было сложно.
К тому же, в первом отделении концерта Майкл Фабиано «выстрелил» таким набором арий Верди, услышать которые в наших отечественных залах либо не доводится вообще, либо доводится далеко не часто. «Далеко не часто» – это про открывшие вечер речитатив и арию Рудольфа «Oh! Fede negar potessi agl’occhi miei! … Quando le sere al placido» из «Луизы Миллер». «Не доводится вообще» – это про всю (с купированием реплик одного персонажа и хора) выходную сцену Коррадо «Ah sì, ben dite … Tutto parea sorridere … Pronti, siate a seguitarmi … Sì: de’ Corsari il fulmine» из «Корсара», включившую в себя речитатив, арию, связующий с кабалеттой переходный раздел и саму кабалетту, спетую, как и полагается, дважды – с повтором.
Третий вердиевский номер – речитатив и кабалетту Дона Альваро «Qual sangue sparsi! … S’affronti la morte» из «Силы судьбы» (также с выбросом реплик хора) – приходится причислить к не заигранным и к не лежащим на слуху, ибо эта ария венчает финал третьего акта лишь в первой редакции оперы, которая была написана Верди специально для России, премьера которой прошла в Императорском (Большом) театре Санкт-Петербурга в ноябре 1862 года и вместо которой сегодня в мире заученно ставят вторую редакцию. На премьере постановки в Мариинском театре в июле 1998 года именно первой редакции, которая сохраняется в репертуаре до сих пор, компактное, но далеко не тривиальное, драматически аффектированное соло тенора, естественно, было. Однако, как обстоит дело сейчас, сказать сложно, ведь премьера – премьерой, а в практике последующего театрального проката, да еще после стольких лет, может случиться всякое: театр есть театр, а жизнь есть жизнь…
Так или иначе, повтора этой кабалетты на концерте зафиксировано не было. Конечно же, это не беда. В ней, как и в двух других фрагментах Верди, певец выложился изрядно, на полную катушку, пронзив своим музыкальным драматизмом и пригвоздив к креслу – опять же, в самом позитивном смысле этого слова – всех слушателей в зале! После такой драматической бури и такого музыкального натиска все «подрезания верхушек» отошли на второй план как-то удивительно легко. Энергетика взяла верх, а Верди стал для публики не иначе как одним большим вдохом с выдохом лишь на музыке Массне после антракта!
Но релаксация всего на двух номерах Массне была недолгой. Последним заявленным номером концерта стали речитатив и ария Роберто «Ecco la casa Dio, che orrenda notte! … Torna ai felici dì dolente il mio pensier» из оперы-балета Пуччини «Вилисы» («Le Villi»). На голос певца она настолько хорошо легла и по драматической выразительности, и по фактуре, и по темпераментности, и по тесситуре, что после ее поистине захватывающего исполнения, право, захотелось с таким роскошным Роберто увидеть эту оперу-балет на сцене театра! Вопрос лишь – где? Но ответ заранее ясен – нигде!
Отечественный музыкальный театр упорно продолжает потчевать публику балетом Адана «Жизель», фабула сюжета которого с оперой-балетом Пуччини родственна. Кстати, в русской балетной традиции слово «вилисы» как раз и происходит от французского названия балета «Giselle, ou les Wilis» («Жизель, или Вилисы»). Именно поэтому в данном контексте и название опуса Пуччини написано выше с одним «л». Впрочем, это название в форме «Виллисы», отсылающее к итальянском оригиналу, тоже в ходу, но уже в сфере, естественно, оперной. Что ж, и на сей раз опера с балетом поладить никак не могут, однако снимать полную кальку и называть опус Пуччини по-русски «Вилли», как предлагает программа концерта, ни под каким ракурсом рассмотрения правильным не является.
Пока все эти мысли проносились в голове, а зал разрывался заслуженными овациями исполнителю, тот успел объявить первый бис – не что-нибудь, а саму арию Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин»! Его предваряющее извинение за плохой русский, пожалуй, было излишним. Да, были огрехи, но выучено всё очень старательно, а пел он очень даже осмысленно, искренне вкладывая в пение всю свою душу и даже умудряясь проявлять проблески кантилены. Честно говоря, зарисовка портрета Ленского произвела даже бóльшее впечатление, чем Иоанн Креститель или Де Грие! Но на двух других бисах тенор вновь сел на своего любимого итальянского конька, и мы услышали плач Федерико «È la solita storia del pastore...» из «Арлезианки» Чилéа и арию Калафа «Nessun dorma» из «Турандот» Пуччини. Плач Федерико предстал таким же шедевром интерпретации, как и ария Роберто, а в арии Калафа всё было прекрасно за исключением финальной ферматы. «Въехать» в нее певцу так и не удалось, но ведь ария Калафа без этого «въезда» – ничто!
На волне любви к своему кумиру простить всё способна лишь широкая публика, но не меломаны. Традиции оперы непреложны и должны свято соблюдаться, поэтому всю дорогу домой голова раскалывалась от того, что при мощном позитиве от исполнителя не давало покоя, что в зачет ему не шло и что принять было никак нельзя! Остается лишь сказать, что в этот вечер певцу аккомпанировал Оркестр «Новая Россия» под управлением дирижера американо-ирландского происхождения Роберта Туои и что музыканты разбавляли оперное пение «симфониями» довольно компактно и ненавязчиво. В их числе прозвучали увертюры Верди (к «Луизе Миллер» и «Силе судьбы»), прелюдия к финальному акту «Вертера» Массне, а также пьесы Пуччини (интермеццо из «Манон Леско» и «Шабаш» из «Вилис»).
Фото предоставлены отделом информации Московской филармонии
