Минувшим летом в Королевском театре Карре города Амстердам состоялась премьера оперы Луи Андриссена «Theatre of the World» («Театр мира»). Андриссена называют самым известным из ныне живущих нидерландских композиторов и самым влиятельным музыкальным деятелем XX века в стране. Он славится своей любовью к музыкальным экспериментам и виртуозным сочетанием несочетаемых стилей.
Сюжет новой оперы основан на биографии иезуита Афанасия Кирхера, немецкого ученого-энциклопедиста и изобретателя, жившего в XVII веке. Фигура эта сама по себе противоречивая и интригующая.
Афанасий Кирхер представляет собой пример человека эпохи Возрождения, «последний человек, который знал всё». Исследования Кирхера охватывают математику, медицину, египтологию, теорию музыки, вулканологию, лингвистику и многое другое. Целью ученого было создание некой всеобъемлющей системы знания, которая при этом вписывалась бы в догматы католической церкви, поэтому его изыскания активно финансировались, а многочисленные труды печатались благодаря поддержке Римских пап. Однако значительная часть его сочинений не более чем фантастические вымыслы.
«То ли универсальный ученый, то ли универсальный шарлатан»,
— говорит о Кирхере режиссер-постановщик Пьер Оди, а некоторые современные авторы даже объявляют его первым постмодернистом. Мозг Кирхера напоминает причудливый лабиринт, где научные факты перемешаны с мистикой, а изобретения с магией, потому и опера имеет отчетливые черты абсурда и гротеска.
Декорации еще до начала спектакля погружают зрителя в сюрреалистический «босховский» мир. Сценическое пространство было создано художниками постановки, братьями Куэй.
Театр Карре изначально строился для цирковых представлений, поэтому в нем есть и театральная сцена, и круг арены.
Инфернальный цирк — естественная среда для дуэта Куэй,
поэтому архитектурные особенности театра были использованы по максимуму. Из центральной части зала, которая находится в круге бывшей арены, были убраны кресла, а на их месте сооружен огромный помост-сцена, выступающий в зрительный зал. Сама же сценическая коробка закрыта полупрозрачным экраном, на котором по ходу действия демонстрируется мрачный анимационный видеоряд в фирменном стиле Куэй. Центр сцены занимает грандиозная фантасмагорическая конструкция, напоминающая некий смерч или черную дыру, затягивающую в себя весь мир.
Действие оперы, а точнее, «гротеска в девяти сценах», начинается на кладбище. Умирающий Афанасий Кирхер (баритон Ли Мелроуз) отправляется в путешествие сквозь свое прошлое и воображение, по местам, о которых он много писал, но где никогда не был — через Египет и Вавилонскую башню, через мифическую реку забвения и Китай. В пути его сопровождает 12-летний Мальчик (сопрано Линдси Кессельман) и папа Иннокентий XI (тенор Марсел Бекман).
Все персонажи оперы причудливо искажены.
Сильный баритон и экспрессивная игра Ли Мелроуза придают Кирхеру драматические фаустовские черты, однако серьезность этой фигуры постоянно снижается за счет абсурдности окружающей обстановки, а его длинные монологи о египетских пирамидах или математике звучат скорее нелепо и напыщенно, чем значительно.
Загадочный Мальчик, который в начале спектакля скромно просится в ученики, постепенно превращается в устрашающий мефистофелевский образ, управляющий всем происходящим на сцене. Олицетворяя то ли дьявола, то ли alter ego Афанасия Кирхера, он постоянно намекает на какой-то тайный договор, о котором известно только им двоим. Легкое лирическое сопрано Линдси Кессельман по ходу развития сюжета начинает приобретать зловещее андрогинно-сатанинское звучание.
Папа Иннокентий XI, в противовес Кирхеру, фигура сугубо приземленная.
Романтические стремления ему чужды, он постоянно жалуется и просится домой. Комичность этого персонажа помогает разрядить довольно мрачную обстановку, а высокий гибкий тенор Марсела Бекмана украшает вокальную палитру спектакля.
В сюжете периодически появляется возлюбленная Кирхера — мексиканская монахиня и поэтесса Сестра Хуана Инес де ла Крус (Кристина Заваллони). Кирхер видел в ней родственную душу, но общались они только посредством писем, поэтому Хуана визуально отделена от происходящего на сцене: она появляется как сон, как сияющее видение за темным экраном в глубине сцены, и поет издалека, как будто пишет из Мексики. Итальянская певица Кристина Заваллони вокально и артистически воплотила этот неземной образ, наполнив его одухотворенностью и грацией.
Кроме того, на сцене появляются и исчезают другие странные персонажи: издатель Кирхера Янссониус, палач, три макбетовские ведьмы одетые в латекс и шлемы, Он и Она — пара молодых влюбленных, поющих нежнейший лирический дуэт.
Музыка оперы, по словам самого композитора, представляет собой «гротеск от первой до последней ноты».
Эклектичные интересы Кирхера отражаются в стилевой эклектике. Для Андриссена это тоже своего рода путешествие сквозь музыкальное пространство и время: он соединяет неоклассицизм Стравинского, джаз, индустриальный минимализм, сериализм и аллюзии на раннее барокко. Этот дух путешествия и мрачной фантасмагории энергично передан оркестром Asko|Schönberg под управлением Рейнберта де Леу.
Итак, визуально-аудиальный калейдоскоп смешивается с сильной сюжетной основой. Судьба Кирхера, эксцентричного ученого, восторженного дилетанта, в равной степени наделенного жаждой познания и бурным воображением, представляет собой крайне интересный и многообещающий материал для драмы или трагикомедии. Однако либретто решает эту задачу совершенно в другом ключе.
Текст либретто написан немецким писателем и драматургом Хельмутом Крауссером на семи разных языках. Нидерландский, немецкий, испанский, английский, итальянский, французский и латынь чередуются с бешеной скоростью, сталкиваясь и отскакивая друг от друга.
Полиязычное либретто — идея самого Андриссена, которого интересуют музыкальные возможности разных языков.
Каждый язык для него нечто вроде отдельного инструмента, со своим тембром и характером, именно поэтому в разные моменты «солируют» разные языки. Рискнем предположить, что в партиях Кирхера много немецкого просто потому, что немецкий язык колоритно звучит в исполнении баритона и удачно сочетается с образом одержимого ученого, вызывая аллюзии на Фауста.
Несмотря на наличие английских титров, пробираться сквозь плотные слои многоязычного текста на протяжении почти двух часов (спектакль идет без антракта) довольно непросто. При этом каждая реплика и каждое движение подаются в настолько ироническом ключе, что дистанция между действием и душой зрителя становится непреодолимой.
В этой трактовке история Кирхера практически лишена драматического накала,
в ней есть скорее условность пьесы-моралите, если возможно себе представить макабрический моралите-гротеск. (Отметим, что уход от классической драмы и прямого нарратива, а также отчуждение от главного героя, это не недочет, а сознательная творческая позиция создателей, корни которой надо искать в театре абсурда, в творчестве Сэмюэла Беккета.)
Путешествие Кирхера заканчивается там же, откуда началось, с его смерти. В конце постановки появляются четыре одинаковые фигуры в черном — Декарт, Гёте, Лейбниц и Вольтер — и рассуждают о наследии Кирхера. «Он знал всё о ни о чём», — вздыхает Лейбниц. Но все же в конце они заключают: «Его имя будут помнить».
«Theatre of the World» оставляет двойственное впечатление.
Завораживающие декорации, самоотдача артистов и оркестра, экстравагантные костюмы и постановка с головой погружают в атмосферу фантастического путешествия. Зрителю рассказывают захватывающую, полную событиями историю — но вот о чём эта история, остается только гадать. Что ж, мистификация вполне в духе Афанасия Кирхера!
Автор фото — Ruth Walz
