Сегодня трудно представить то, что композиторы XVII-XVIII веков рассчитывали на далёкое будущее своих произведений: они быстро сочиняли их, исполняли, чтобы доставить незамедлительное удовольствие слушателям. Но барочная эмоциональность современна, в чем легко убеждаешься, приходя на концерты колоратурного меццо-сопрано Чечилии Бартоли в Большой зал Московской консерватории.
Проявление сильных чувств начинается с выбора билета на её предстоящий концерт.
Задолго до «звёздного выступления» решаешь в кои-то веки отыскать приличное место, но видишь, что хороших ни в кассах, ни по электронной регистрации нет, а то, что осталось, — по ценам от плохой стиральной машины до лучшего apple’вского планшета. И думаешь поначалу необходимую сумму отложить — хоть раз пойти на концерт Чечилии Бартоли «как человек», — но потом обязательно сваливается на голову что-то более насущно-приземлённое и ты продолжаешь надеяться на аккредитацию, помощь друзей и знакомых в БЗК, которые неизменно, но с разной степенью участия, выручают в моменты сказочных приездов любимой оперной певицы в столицу.
Будем оптимистами и предположим, что аккредитация на концерт Бартоли получена.
Тогда, чтобы забрать приглашение, ты должен набраться терпения и поочередно ответить трём милым дамам на служебном входе: «кто ты такой и зачем сюда сегодня пришел» или идти за пару дней до концерта в жилой дом «на деревню дедушке».
Дела хуже, когда «всё плохо»: аккредитация у тебя «не прошла», друзья забыли, а знакомые «вне зоны доступа», потому что случайно выключили мобильные телефоны. Казалось бы, послушать Бартоли сегодня, к сожалению, никак, но «где наше не пропадало»: и в соответствии с нестандартной логикой, ты «со слезами» рассказываешь на «обычном» входе, как видел все Её московские выступления, а сегодня из-за неудачного стечения обстоятельств попасть на вечерний концерт «не судьба». И через какие-то полчаса счастливый бежишь вприпрыжку на «неудобные места» второго амфитеатра, где порой с большим трудом даже стоишь в проходе.
До входа в зал с букетом специально подобранных цветов тебя иногда останавливает большой охранник,
который с особенным прилежанием и вниманием рассматривает цветочное содержимое, пока ты страшно нервничаешь. Один раз, на моих глазах, он проверял, что лежит между белыми розами внутри упаковочной бумаги и попросил слушательницу разобрать весь букет. В другой раз — оставил себе, видать на память, коллекционные белые орхидеи с мотивацией: «Что-то мне в них не нравится — у нас не положено то, что не нравится».
В конце-концов, мало ли что случается: так что ты окрылённый, что дошел и прошёл, с вдохновением слушаешь, иногда совсем не видя, первое отделение концерта.
А в первом антракте, сломя голову, бежишь к выходу на сцену,
потому что если не успеешь поймать случай, то никогда не узнаешь, каково было сегодня музыкантам оркестра играть с Чечилией Бартоли, как проходили закрытые репетиции незадолго до этого выступления — при дневном свете или в вечернем полумраке.
Когда тебя выгоняют охранники, возвращаешься назад также скоро, как спешил за сцену перед антрактом. Но слушаешь с еще большим вдохновением второе отделение и серию бисов, ставших необходимым ритуалом концертной программы итальянской оперной дивы.
После выступления эмоции зашкаливают,
но резонанс от концерта был бы совсем не тот, если бы на выходе со сцены, около лифта первого этажа и даже на улице перед служебным входом толпы поклонников час-полтора-два не стояли и не ждали Её. И пусть она скажет всего пару фраз, распишется со своим любимым сердечком, но ты ведь сможешь постоять рядом с ней, пофотографировать вдоволь и запросто спросить о том, что вздумается. А это не только «стена в контакте», но и непередаваемые ощущения потом:
— Ничто в жизни не сможет заменить мне радости от общения с Чечилией Бартоли.
— Ради ее автографа я отпросился с работы и приехал на несколько дней в Москву из Казани.
Барочные страсти кипят в большей степени не на сцене, а за её пределами.
И эмоции закулисных сюжетов в чем-то даже идентичны тем, о которых поётся в старинных ариях. Столичный концерт Чечилии Бартоли — редкость, которая за 12 лет ее приездов в Россию по-прежнему воспринимается как бесценный раритет. Возможно, поэтому окружающие не устают относится к нему с чересчур сильным воодушевлением.
21 сентября Бартоли привезла с собой программу, которая не только нигде не записана, но и увидела ранее только немецкий свет. Удивительно талантливая певица и безумно увлеченная собирательница старинных музыкальных шедевров после мужских собраний решила открыть вместе с цюрихским оркестром «La Scintilla» новую коллекцию «Героинь Генделя», тем самым воплотив в жизнь систематическое изучение «женских опер» композитора, ни разу не соединявшихся прежде в целостное полотно ее барочного исполнительства.
Программу сентябрьского концерта она бережно составила из речитативов и арий генделевских опер
«Ринальдо», «Альцина», «Лотарио», «Юлий Цезарь в Египте», «Родриго», «Тесей» и «Амадис», умело вплела в них арии из его оратории и кантаты «Триумф Времени и Правды» и «Апполон и Дафна». Естественно «вышила» четыре биса напоследок: сначала двумя ариями вспомнила героя недавнего альбома «Mission» Агостино Стеффани, которого она теперь воспитывает как мать своё дитя, а затем двумя другими вернулась к герою нынешнего вечера — Георгу Фридриху Генделю. (Кстати, последняя исполненная ария Мелиссы «Desterò dall’empia Dite» из оперы «Амадис» стала cвоеобразным da capo к заключительному номеру основной генделевской программы).
После ощущений «Sacrificium» и особенно «Mission» трагические переживания в ариях Альцины и Клеопатры, по всей вероятности, стали началом нового витка в ее передаче более светлых лирических музыкальных чувств. Не раз исполненная, в том числе и в Москве, ария Удовольствия «Lascia la spina» из оратории «Триумф Времени и Разочарования» впервые приобрела отчетливую форму скорбного монолога, в котором разговор со Вселенной получил окраску размышления, тревоги и согласия с высшим решением.
Сама Бартоли призналась, что именно эти арии, почти симметрично расположившиеся в двух отделениях концерта потребовали наибольшей физической и эмоциональной отдачи:
— Эта музыка технически трудна и слишком сильно меня трогает, поэтому после ее исполнения необходимо длительное сосредоточение.
А лютнист цюрихского оркестра Розарио Конте рассказал, что на московских репетициях больше всего времени ушло как раз на достижение «правдивости внутренних ощущений в согласии с лирической интонационностью» генделевской музыки:
— Это был настолько тонкий процесс, что его трудно передать словами. Единственное осязаемое для нас — голос Чечилии, оркестровый контрапункт и созвучие их в акустике Большого зала. Она должна сливаться и одновременно отвечать мягко и покорно тому, что мы исполняем. А нам удалось достичь такого результата на репетициях всего пару раз: наверное, мы еще недостаточно хорошо поняли, как владеть этим механизмом. Наши ощущения пока не поддаются технической координации.
И всё же, в этом исследовании барочных чувств процесс освоения начался, а Чечилия Бартоли, как мы знаем, не привыкла останавливаться на достигнутом.
