Труппа современного танца Complexions выступила в Москве
Американская труппа современного танца Complexions выступила в Москве не в первый раз. Этот американский танцевальный коллектив знают и любят:
знают, что это скорость и драйв, танцевальная стихия — и бешеная, за это и любят.
У группы — «цветные» корни, она была основана почти 20 лет назад двумя чернокожими солистами знаменитого Американского театра танца Элвина Эйли Десмондом Ричардсоном (танцовщиком, сделавшим головокружительную карьеру не только как солист труппы Эйли и Complexions, но и на Бродвее с Голливудом) и Дуайтом Роденом, основным балетмейстером труппы. Ричардсон тоже ставит, но вся гастрольная программа, которую привезли в этот раз, была от Родена.
Основной перевод на русский слова сomplexions — цвет (лица), у этой труппы на сегодня лиц много, и они разных цветов.
Главное же лицо этой труппы на протяжении почти 20 лет — Десмонд Ричардсон — труппу покидает, гастроли анонсировались как «прощальный тур Десмонда Ричардсона». На деле это оказалось сильным преувеличением: знаменитый танцовщик и один из отцов-основателей труппы появился на сцене единственный раз, в малюсеньком соло. Остальные танцы проходили без его участия.
Как и многие небольшие западные труппы (артистов 15 + один Ричардсон),
Complexions — это ансамбль солистов, понятия кордебалета в ней не существует,
в программе было 7 номеров, и у каждого артиста труппы была своя «звездная» минута.
И хотя в труппе много темпераментных и пластичных танцовщиков, оказалось, что нового лидера калибра Ричардсона в нынешнем составе труппы не появилось.
Все артисты разнофактурны — от очень высоких до крошечных, с разным строением мускулатуры, плотных и худощавых,
— и они очень по-разному выучены. Воспринимать их вместе на сцене — серьезное испытание для московского балетного зрителя.
После академических театров, где отбор по фактуре (сейчас предпочитают высоких, с длинными конечностями и худых) и выучке суров, переключиться на труппу, собранную с миру по нитке, трудно.
«Разность» артистов сильно бросается в глаза в ансамблях. Добиться слаженности при такой разнофактурности и разноуровневым профессионализмом почти невозможно, да, и похоже, такой цели не ставится. Берем недостатки и превращаем в достоинства —
пусть каждый танцует своё, в своем уникальном формате, только выжимает на сцене максимум возможного и полностью отдается танцу.
Таков принцип Complexions: сольный танец в группе, и на сегодня это труппа солистов без явного лидера.
В труппе половина девушек, но атлетический характер танцев оставляют их почти без шанса запомниться зрителю, брутальный стиль идеально ложится на танцовщиков-мужчин, на красивое, тренированное тело: рельефные мышцы для женщин — недостаток, а для мужчин — достоинство. Тело как элемент визуального искусства, а танец — искусство визуальное — это тоже элемент успеха Complexions.
Труппа по составу многонациональна, сейчас много европейцев, тем не менее, своим «черным» корням она оставалась верна почти 20 лет.
Танцы и стиль Complexions всегда были с явным этническим, афроамериканским, акцентом. Вплоть до этих гастролей.
В нынешней программе представлены почти сплошь новинки: номера и фрагменты из балетов образца 2011-12 годов, только один балет из «старенького» (2004), исполненный в конце программы.
Новый репертуар обнаружил, что труппа находится в поисках выхода за рамки афроамериканского этнического танца и полуэстрадного формата, пробует новые стили, стремясь разрабатывать более «тяжелый», серьезный репертуар.
В первом номере программы — балете «Луна над Юпитером» — балерины труппы станцевали на «классических» пуантах и даже («в Тулу со своим самоваром»?) на музыку Рахманинова.
Один иностранец — финский балетмейстер Эло, постоянно работающий в США, уже провалил Рахманинова своей антимузыкальной постановкой в Большом театре.
У Complexions вышло полюбопытней. Роден, как минимум, попытался разработать пластический эквивалент той части музыки Рахманинова, в которой
торжественным фортепианным аккордам соответствует стакаттный, прерывистый, пружинистый стиль движений,
эффектные пластические позы, но найденного приема не хватило на всего Рахманинова.
Лирической музыкальной струе, раздольной, щемящее-русской мелодии пластического эквивалента у Родена не нашлось: гимнастические упражнения с циркульными движениями партнерш в дуэтах повторялись до бесконечности. Скудная лексика, сухой рисунок, механистичность обнаружили непонимание балетмейстером композитора.
Привольный Рахманинов проглотил очередную танцевальную жертву.
Второе отделение состояло из нескольких фрагментов и коротких номеров на разную музыку от электронной (с шорохами и звуками) до негритянского мелоса.
Труппа выглядела по-разному — в номерах на электронную музыку она напоминала среднестатистическое контемпорари, казалось, что механика с электроникой вынимают из труппы всю ее «цветную» душу, а как только начиналось что-то позажигательней — моментально возвращалась к себе — витальной и страстной команде.
Жирную точку поставил во втором отделении финальный номер — «На каникулах» —
любовный поединок, который красочно, с подробностями иллюстрировал русскую пословицу «бьет — значит, любит».
Номер в типично бродвейской мьюзикальной манере был исполнен латиносом и белой девушкой, но наполнен такими жгучими страстями и броской эротикой, будто их исполняли самые черные афроамериканцы.
Оказалось, от себя далеко не уйдешь.
Игра на чужом поле труппе не удалась, в новом репертуаре она вчистую проиграла себе же самой
— в конце программы в Pretty Gritty Suite на песни Нины Саймон зритель наконец-то получил узнаваемый драйв Complexions.
Жаль, что в театре Моссовета нет танцевального партера — русский зритель в таких случаях полностью разбивает существующий стереотип холодного и зажатого и готов зажигать в цветных танцах не менее темпераментно, чем протогонисты на сцене.
Это был самый ударный номер программы, но
придти на Complexions стоило ради прощального выступления его самой большой звезды — шестиминутный номер Ричардсона стоил всего шоу.
Это было тем самым чудом, которое искусство дает крайне редко — только когда его одухотворяют большие мастера.
Совершенно непостижимым образом тело атлета, в котором трудно заподозрить способность чутко и нежно откликаться на музыкальную ткань, обнаружило полную конгениальность обращенной в вечное музыке Баха, переложенного на меланхоличное фортепиано.
Каждая клеточка и каждая жилка этого совершенного тела атлета откликалась на переливы мелодии, завораживая и оставляя за собой ауру недосягаемого пластического совершенства.
