На фестивале памяти Ирины Архиповой
Фестиваль памяти Ирины Архиповой проходил в течение всего 2012 года: стартовав весной в Самаре, он продолжился концертами и спектаклями в других городах нашей страны и ближнего зарубежья, а осенью его мероприятия доехали и до столицы. На открытии московской части программы во Дворце на Яузе давали «Кармен» — судьбоносную оперу в биографии великой певицы.
На закрытии, которое состоялось 3 декабря в Большом зале консерватории, прозвучал итальянский шедевр — «Сельская честь» Пьетро Масканьи, опера, с которой Архипова встретилась уже в зрелом возрасте, но которая ей принесла не меньший успех, чем «Кармен», и вновь в Италии, где она пела её с прославленным Карло Бергонци.
«Сельская честь» — признанный шедевр мастера из Ливорно, но не единственный.
Но так сложилось, что и сегодня Масканьи многие считают «автором одной оперы», и «Cavalleria rusticana» идёт во всём мире с колоссальным отрывом по популярности от всех прочих опусов маэстро. В Москве она — в репертуаре «Новой оперы», в 1980-е — начале 1990-х была в афише Большого, но почему-то, когда говорят об этой опере в московском контексте, чаще всего в памяти всплывает её концертный вариант тридцатилетней давности в БЗК, записанный на радио и оттого широко известный. Учитывая, что нынешний концерт состоялся вновь в этих стенах, аналогии напрашивались сами собой. Тогда в главных партиях блистали бесспорные звёзды Большого одного, как теперь принято говорить, золотого поколения театра, — Елена Образцова и Зураб Соткилава, а за дирижёрским пультом стоял маститый Альгис Жюрайтис.
В этот раз картина была несколько иной: имела место встреча поколений —
умудрённый опытом мэтр отечественной сцены Владислав Пьявко в партии Туридду,
состоявшаяся молодёжь, являющаяся сегодня лицом московской афиши – Лариса Андреева (Сантуцца) и Алексей Шишляев (Альфио), и молодёжь совсем зелёная, только-только делающая первые шаги, — Ирина Рейнард (Лючия) и Екатерина Ковалёва (Лола). Дирижёр Сергей Кондрашев представлял некий переходный вариант — он уже не новичок, но в то же время ещё и не так широко известен в столице.
Хотя фестиваль имел информационного партнёра в лице радио «Орфей», к сожалению,
зал оказался отнюдь не полон — свободные кресла зияли даже в партере,
причём не в единичном числе. В этой связи вызывает недоумение декларированные организаторами проблемы с допуском прессы, с чем, например, столкнулся и наш журнал: мест в зале хватило бы не то что на московских, но и на всех российских журналистов, пишущих об академической музыке. Вступительное слово от Фонда Архиповой произнесла Надежда Хачатурова-Кузякова: она сказала в общем-то широко известные вещи, но построила своё выступление логично и ярко, словно приглашая публику превратиться из просто слушателей в лиц, сопереживающих кровавой драме на сцене, а колоритные южные интонации в её речи сразу настроили на некую домашнюю атмосферу и одновременно — на горячий темперамент и высокий градус экзальтации сицилийской бытовой трагедии.
«Сельская честь» — опера особая в истории жанра: именно с неё, как известно, ведут отсчёт музыкальному веризму, направлению, яркая вспышка которого оказалась последней в истории итальянской классической оперы.
«Честь» — опера больших страстей, плакатных эмоций, в общем-то, грубой прозы жизни, но обличённой в формы высокого искусства,
произведение, в котором богатейшая мелодическая основа подчинена неимоверному энергетическому выплеску противоборства натур, характеров, личностей. Словом, опера, в которой принято «рвать в клочья» публику накалом обнажённых до предела чувств. Очень часто это понимается буквально, и выражено, прежде всего, в повышенной звучности:
оркестр гремит, что есть мочи, певцы голосят на всю катушку, не отстаёт от них и хор.
Оправданно это эстетикой веризма с его «ариями крика» и прочими проявлениями натурализма только частично: у того же Масканьи полно широких, воздушных мелодий, тонкой игры нюансами, полутонов — конечно, это не Массне, но и не Вагнер. Здесь вполне уместен более градуированный по динамике и нюансировке подход, что способно сделать эту партитуру более разнообразной и интересной, менее эмоционально одномерной.
Данный концерт продемонстрировал как раз первый, традиционный подход:
звуковой шквал со сцены едва не разметал по залу собравшуюся публику.
Справедливости ради надо сказать, что в отличие от уже упомянутого концертного исполнения «Кармен» на открытии фестиваля, оркестр Российского телерадиоцентра и сводный хор Объединённого хорового движения (хормейстер — Борис Тараканов) звучали куда более слаженно и профессионально. Оркестр выдержал санитарный минимум с честью, нигде не дав сбоя, то же можно сказать и о хоре, звук которого по-прежнему вяловат, но стройности в звучании стало куда больше. Небольшой «раскосяк» наблюдался в соло Сантуццы с двумя хорами — большим на сцене и малым, размещённым в амфитеатре: вроде Кондрашеву и Тараканову и удалось добиться синхронности исполнения, но финальное снятие, к сожалению, разъехалось. Впрочем, это был единственный откровенный прокол.
Но что касается тембрального и динамического разнообразия, какого-то развития формы, то всё это осталось за скобками исполнения —
партитура была добротно озвучена примерно на одном нюансе,
маэстро Кондрашеву удалось свести воедино всех участников проекта и дать оперу так, как большинство привыкло её слышать: громко, пафосно, прямолинейно.
Вокал был под стать общей концепции. Разумеется, публика шла в основном на Пьявко: хотя знаменитый тенор и разменял восьмой десяток, имя, ассоциирующееся с золотыми временами Большого поздней советской эпохи, по-прежнему притягивает. О таких величинах писать не просто: прошлые заслуги певца столь велики, что критические замечания заинтересованными лицами (самим фигурантом, окружением, поклонниками, да и более широкой публикой, ориентирующейся в основном на имена-бренды) воспринимаются как что-то совершенно непозволительное и почти оскорбительное. Тем не менее, коли уж работа выносится на публику, она должна быть оценена.
Во многом это был всё тот же Пьявко,
которого мы знали по лучшим спектаклям Большого, знаем по многочисленным записям: узнаваемый, единственный в своём роде тембр, яркий, звучный, мощный голос, легко прорезающий плотный оркестр и победно разносящийся по огромному залу консерватории. В одном из интервью маэстро как-то сказал, что пение — это высокоорганизованный крик, и эту аксиому он вывез из своей стажировки в «Ла Скала». Не знаю как на уровне теоретических обобщений, но конкретная манера пения Пьявко — прекрасная иллюстрация именно этого положения:
его звуковой напор, мощный посыл, настоящий клич производят большое впечатление.
Певцу удалось сохранить многое из его вокальных достоинств, в особенности до сих пор отлично звучит верхний регистр, с обжигающе звонкими предельными нотами, и для его почтенных лет форма, в которой он пребывает, заслуживает уважения.
Вместе с тем нельзя не заметить, что на длинных фразах, на больших длительностях, особенно в нижнем регистре и отчасти на середине голос покачивается, интонация местами условна, часты неаккуратные вступления и снятия, в особенности атака первых звуков грешит эдакой «цыганщиной».
Певец много мелодекламирует, почти скандирует — значительно больше, чем собственно поёт.
Хотя вступительное ариозо было спето на хорошем легато, но в дальнейшем стихия страстной, «рваной» вокализации, эмоции здорово захватили мастера и он на сто процентов выдавал в основном верхи на форте, всё остальное же в его партии оказалось несколько проходным, с чрезмерным упором на драму, а не на музыку.
Тем не менее, несмотря на оговорки, класс артиста и класс вокалиста вполне можно было ощутить в этом выступлении. С классом его партнёров оказалось всё не столь очевидно.
Лариса Андреева — яркая артистка и интересная певица.
Интонации её несчастной Сантуццы вызывают сочувствие, хотя в манере вокализации есть нечто подражательное, «образцовское». В целом певица поёт вдохновенно и образ лепит под стать своему именитому партнёру — крупными мазками, на пределе эмоций. Несколько смущали некоторые верхние ноты, оказавшиеся слегка недотянутыми, а дуэт с Альфио закончился на совершенно непонятных интервалах. Об этих мелочах, пожалуй, можно было бы и не писать, а вот о другом действительно важном моменте так и тянет поразмышлять.
Певица Андреева позиционирует себя как меццо-сопрано, поёт большой репертуар для этого типа голоса в родном театре. Выступление в партии Сантуццы, которую с равным успехом поют и меццо, и драматические сопрано, наглядно
продемонстрировало полное отсутствие настоящей меццовой составляющей в тембре певицы,
это настоящее сопрано-вамп, несколько холодноватое и жёсткое, но оттого не менее привлекательное в своём своеобразии. Причины меццовой стези, выбранной для себя певицей, нам остаются неведомы: вроде и с верхним регистром у неё всё в порядке, и с крайними верхними нотами… Иногда меццовая специализация — вынужденная мера для так называемых коротких сопрано, без полноценных верхов — вспомним в этой связи великую Марию Максакову, которая сумела сделать большую карьеру и с таким голосом, но, кажется, это совсем не случай Ларисы Андреевой.
Алексей Шишляев разочаровал в этот раз гораздо меньше, чем в своим Эскамильо двухмесячной давности, однако и в партии Альфио
он предпочитал очень грубую манеру вокализации, эдакое «рявканье», пение по слогам
— всё это вместе, видимо, должно было играть на создание брутального образа героя, но в основном неприятно било по ушам. В своей выходной арии с хором певец не очень хорошо справлялся с быстрыми темпами, не все наспех пропеваемые ноты оказывались в позиции, баланс с хором едва выдерживался.
Две молодые солистки во второстепенных партиях в целом показались неплохо, но мои симпатии на стороне Ирины Рейнард (Лючия) с красивым голосом и культурным пением, правда, несколько эмоционально вяловатым, что выбивалось из общего контекста исполнения. Екатерина Ковалёва (Лола) также обладает приятным голосом, но звук несколько глубоковато посажен, звучит не впереди, оттого не всегда ярко, глуховато, интонация не всегда ровная.
Концертное исполнение оперы Масканьи состоялось.
Оно останется в памяти как ещё одна попытка Владислава Пьявко продолжить пение большого репертуара (после прошлогодних «Паяцев» в «Новой опере», где состоялся дебют в партии Канио), и попытка в целом небезуспешная, запомнится как весьма эмоциональная, но порой слишком уж звучная, громогласная интерпретация популярной классики.
Что же касается сохранения архиповских традиций, коли уж концерт проходил в рамках фестиваля памяти великой певицы, то тут не всё так однозначно:
искусство Архиповой всё-таки запомнилось нам исключительной культурой вокализации,
взвешенностью и отсутствием эмоционального пережима, гармонией всех составляющих в интерпретации тех или иных произведений, чего на данном концерте если и было, то очень мало.
Владислав Пьявко (Туридду) и Лариса Андреева (Сантуцца). Фотография с сайта arhipova.org
