На московском концерте Базельского симфонического оркестра
В Санкт-Петербурге, куда музыканты Базельского симфонического оркестра, согласно программе их краткосрочного российского турне, прилетели с самого сначала, всё прошло как будто без каких-либо организационных накладок. В Москве же, куда оркестр должен был добираться из Петербурга опять же по воздуху, в день концерта он буквально «свалился» на сцену лишь в начале десятого… Причем — не весь, ибо третий (последний) автобус, доставлявший музыкантов из аэропорта в Концертный зал имени Чайковского, застрял где-то по дороге в пробке…
Кого конкретно осенила гениальная идея в такое климатическое ненастье отправить оркестр из Петербурга в Москву самолетом, мы, конечно же, так никогда и не узнаем, но вместо того, чтобы с самого утра сидеть в аэропорту Петербурга и ждать, когда же, наконец, откроют небо, музыканты вполне могли бы гораздо быстрее добраться до Москвы поездом, благо скоростных «Сапсанов» сейчас предостаточно…
Слушателям, пришедшим на этот концерт, постоянно по громкой связи, как в сводках с «фронта дорожных действий», сообщали примерно следующее:
«Приносим свои извинения, концерт задерживается по причине позднего прибытия самолета, но концерт состоится в любом случае».
Только вот когда этот «любой случай» реализуется, конечно же, не говорили… Заверение, что «матч состоится в любую погоду», понятно, было лучше, чем ничего, но и сидеть в пустом зале «в ожидании чуда» было мало занимательно тоже, хотя первый автобус с музыкантами, слава богу, как объявили, уже прибыл. К счастью, Юрий Башмет, накануне отыгравший со своими швейцарскими коллегами питерский концерт и давно уже поджидавший их в Москве, взял на себя роль «массовика-затейника», исполнив нам пару номеров (менуэт и сарабанду) из Первой сюиты Баха и рассказав несколько забавных и просто любопытных случаев из своей исполнительской практики. За это ему — огромное спасибо, ибо так мы хотя бы скоротали время до прибытия второго автобуса…
Если даже мы, сидя в зале, изнемогли, то можно себе представить, как вымучились в дороге музыканты!
Но, тем не менее, оркестром было принято экстренное решение, не дожидаясь духовиков, в качестве предваряющего бонуса основной программы исполнить весьма популярное «Адажио для струнных» Самуэля Барбера. И это стало потрясающе роскошным «музыкальным искуплением» за два с лишним часа зрительских ожиданий. Музыканты — кто-то из них даже не успел сходу переодеться — играли настолько одухотворенно, настолько филигранно сплетали весьма тонкую и изысканную музыкальную нить этой партитуры, что всю нервозность ожидания, по мановению дирижерской палочки художественного руководителя этого коллектива, американского маэстро Дэнниса Рассела Дэвиса, словно как рукой сняло. И в этот момент явственно подумалось, что, несмотря на все тяготы и лишения «слушательской профессии», Москве в результате даже повезло несколько больше, чем Петербургу.
…Концертом коллектива из Базеля Московская филармония открывала абонемент нынешнего сезона под названием «Европа музыкальная»,
а сам приезд базельских «симфоников» был вписан в контекст фестиваля «CULTURESCAPES», мероприятия которого с сентября по декабрь нынешнего года проходят в городах России (Москва и Санкт-Петербург) и Швейцарии (Базель, Цюрих, Женева и Берн).
Английское название фестиваля — весьма оригинальный неологизм, составленный из слов «CULTURE» («культура») и второй основы слова «LANDSCAPES» («ландшафты»), поэтому оказывается вполне непротиворечивым перевести «CULTURESCAPES» на русский как «культурные ландшафты». Вот уже на протяжении десяти лет этот фестиваль ежегодно проводится швейцарским культурным фондом с одноименным названием, и каждый раз его программа посвящена культуре какой-то одной страны. Так, в 2010 году это был Китай, в 2011-м — Израиль, а в нынешний год — год десятилетнего юбилея фестиваля — это Россия в целом и ее главные культурные центры Москва и Санкт-Петербург в частности.
Безусловно, нынешний приезд в нашу страну Базельского симфонического оркестра, одного из ведущих в Швейцарии, — главное кульминационное событие фестиваля.
Концерты в Большом зале Санкт-Петербургской государственной филармонии (30 октября) и Концертном зале имени Чайковского (31 октября) задумывались как «близнецы-братья», однако, как было сказано выше, в Москве не обошлось всё же без одного внепланового дополнения. Несомненно также, что главной репертуарной изюминкой нынешних концертов базельских музыкантов в России стала российская премьера симфонии Александра Раскатова «Mysterium Magnum» («Большая мистерия») для солирующих сопрано и баса с оркестром (на слова Фёдора Тютчева, Якоба Бёме, Парацельса и Осипа Мандельштама).
Это сочинение (сезон 2011/12) было написано по заказу фестиваля «CULTURESCAPES» и Базельского симфонического оркестра. По словам композитора, его смысл состоит в том, что «это большая вокальная симфония, которая продолжает традиции Четырнадцатой симфонии Шостаковича». Но если у Шостаковича оркестровая фактура выдержана в недвусмысленно камерном ключе, то у Раскатова десять различно оркестрованных — причем, весьма изобретательно! — частей, поющихся попеременно на русском и немецком языках и расположенных по принципу очевидного контраста их настроений, сопровождаются полновесным оркестром большого симфонического состава.
Контрастирующая полистилистика текстов, объединенных в этой большой вокально-симфонической фантазии, очевидна:
лирика Тютчева и символизм Мандельштама, тексты средневековых трактатов Парацельса и религиозный мистицизм откровений Якоба Бёме… Однако при этом в обсуждаемой симфонии без труда прослеживается и целостность музыкального замысла, и продуманное до мелочей драматургическое развитие сквозной музыкальной линии, и, в основном, академически выверенная звуковая образность музыкального письма, отсылающая к философско-теологическому «созерцательному» началу.
Прикоснуться к тайне бытия, но не преступить ее — это Парацельс и Бёме. Прикоснуться к тайне слова, но не постичь ее – это Мандельштам и Тютчев.
Прикоснуться к тайне музыки, но не изведать до конца подлинную сущность ее магии — это сам композитор… И подобная триада дуплексов «да и нет» представляется ключевой в понимании замысла симфонии, название которой «Mysterium Magnum» как раз и дала книга Бёме, ставшая одним из источников поющегося текста.
Первая часть — «Silentium» Тютчева, последняя — «Silentium» Мандельштама, то есть сущностью молчания и тишины всё в этом мире начинается, и всё в этом мире кончается (категория «нет»), а во внутренних частях идет постоянная борьба между «да» и «нет», тщетность которой раскрывается в центральной (пятой части) симфонии, собственно и определяющей ее кредо словами Бёме: «Die rechte Magia ist kein Wesen, / sondern der begehrende Geist des Wesens» («Подлинная Магия это не знание, / но жаждущий знания Дух»). Причем, именно эта кульминационная часть, кажется провокационно вызывающей за счет внедрения в музыкальную ткань сего опуса эстрадно-джазовой ритмики: эффект очень неожиданный, броский, запоминающийся! По глубокому убеждению композитора,
«есть в мире тайны, которые не дано познать, и главный момент всего сочинения — это тайна, которую объяснить нельзя, но можно к ней прикоснуться и почувствовать».
Как же это поразительно точно сказано! Мы действительно прикоснулись и почувствовали в этой музыке и текстах что-то такое, что нас действительно не оставило равнодушными. С точки зрения вокальных форм, присутствующих в обсуждаемом опусе, это не только череда сольных монологов и реплик баса и сопрано, но и их совместные «высказывания»: иногда — унисонные, иногда — двухголосные. Меня поразило также то, насколько мастерски глубоко и осмысленно композитор владеет знанием особенностей природы вокального звучания и использует это в своей партитуре.
Меня поразил в этом исполнении совершенно потрясающий бас Николай Диденко, прямо таки могучий, но при этом интеллектуально чувственный «богатырь басов русских»,
но, увы, меня абсолютно разочаровала сопрано из Франции Елена Васильева, хотя я и пытался искренне найти хоть какую-то зацепку, чтобы разуверить себя в этом… Но так и не нашел… И подумалось тогда, что если бы в ансамбль к услышанному замечательному басу найти настоящее лирико-драматическое сопрано, то эффект от исполнения этого произведения мог бы быть куда более оптимистичнее и весомее…
Наконец, в этом исполнении меня поразило само многокрасочное и очень «интеллигентное» звучание оркестра, ведомого весьма чуткой и — в этом не было никакого сомнения — опытной рукой маэстро Дэнниса Рассела Дэвиса. Итак, первое впечатление от нового произведения Александра Раскатова оказалось весьма сильным, но чтобы пропустить его через себя уже «со знанием дела», конечно, хотелось бы услышать его повторно. Кто знает, может быть, это когда-нибудь еще и случится…
Во втором отделении, отбросив все шутки в сторону,
Юрий Башмет уже серьезно и основательно солировал в когда-то посвященном ему Концерте для альта с оркестром Альфреда Шнитке — и делал это совершенно блестяще!
Если Альтовый концерт Шнитке не без основания принято считать одним из символов музыкальной культуры XX столетия, то исполнительскую интерпретацию этого опуса Юрием Башметом следует также признать музыкальным символом и несомненным творческим достижением точно такого же ранга: уж кому, как не ему, лучше всех должно быть известно, кáк надо исполнять этот Концерт и чтó этим своим сочинением композитор хотел сказать миру…
Несмотря на позднее время я, конечно же, просто не мог уйти, не услышав финал-апофеоз вечера — Торжественную увертюру «1812 год» Чайковского, ибо по-настоящему оценить качество оркестровой игры возможно только на хорошо знакомых произведениях, тем более, на таком хрестоматийном опусе русского классического репертуара, как этот.
Если «Адажио для струнных» Барбера в «нулевом» отделении концерта, как на рентгене, высветило всю богатую палитру звучания струнных групп, то «1812 год», в интерпретации которого всегда есть соблазн, что называется, «погреметь на славу», окончательно убедил меня в том, что этот коллектив, возглавляемый и ведóмый маэстро Дэннисом Расселом Дэвисом, вовсе не из тех, что любят от души «поддать звучка». Торжественность этой музыки в исполнении Базельского симфонического оркестра, несомненно, присутствовала, но при этом рафинированные просветленные tutti демонстрировали такой поразительно выверенный баланс всех оркестровых групп и такое пиршество духовых, что только и оставалось благоговейно вымолвить «Браво, Базель!» и «Да здравствует Чайковский!»
