«Жидовка» Галеви — в Москве!

«Черешневый лес» и «Золотая маска»: перипетии фестивального «двоевластия»

Галеви никогда не писал оперу под названием «Иудейка» – факт «медицинский»! В 1835 году состоялась премьера его хита-шлягера под названием «Жидовка» («La Juive») – и поэтому слова из песни, как говорится, не выбросишь… Назвать эту оперу «Иудейкой» – всё равно что посягнуть на устоявшуюся оперную традицию, дав, к примеру, опере Верди «Трубадур» такое пространное название, как «Средневековый бродячий певец-поэт», или даже такое вполне синонимичное наименование, как «Менестрель»… И в случае с «Жидовкой» также не должно быть – да, собственно, и нет вовсе! – никакой политической подоплеки и никакого пресловутого национального вопроса! Нет – и быть не может! Есть лишь всего-навсего исторический религиозный конфликт конфессий, преломленный в совершенно конкретном бытовом сюжете музыкального произведения первой половины девятнадцатого века, созданного в жанре большой французской оперы и рассказывающего о «почти легендарных» уже событиях начала века пятнадцатого… Но пускаться по десятому кругу в неблагодарные доказательства сейчас вряд ли имеет смысл, тем более что в рецензии на премьеру обсуждаемой постановки Михайловского театра, состоявшейся в Петербурге в феврале прошлого года, это уже было сделано. По этой же причине нынешние заметки не следует рассматривать и в качестве рецензии: всё уже давно написано и всё уже давно сказано. Московские показы «Жидовки» – а их состоялось два – нас будут интересовать несколько в иных аспектах. Один из них – то, что по отношению к этой постановке два крупнейших российских фестиваля «Черешневый лес» и «Золотая маска» обозначили явное, если хотите, даже конкурирующее «двоевластие».

То, что московские показы «Жидовки» Галеви состоятся на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко 18 и 22 марта и пройдут в рамках фестивальных показов «Золотой маски», стало известно давным-давно. Однако ближе к этим датам выяснилось, что именно спектаклем 22 марта свой нынешний сезон открывает фестиваль «Черешневый лес». С точки зрения изрядно навязшей в зубах постановочной стилистики «радикального постмодерна» (на этот раз – с надуманно-брутальной актуализацией «еврейского вопроса») «Жидовка» Михайловского театра, несомненно, – самый что ни на есть «масочный спектакль» (режиссер – француз Арно Бернар). Этот термин неслучайно закрепился в театральном обиходе последних лет, ибо Фестиваль и Национальная премия «Золотая маска» давно дискредитировали себя тяготением ко всему «антиэстетическому», что только можно представить себе на оперной сцене. А то, что в обойму фестивальных номинаций время от времени попадают и действительно интересные работы, скорее, – исключение из правила, а не устойчивая тенденция. Итак, не оставалось никаких сомнений, что михайловская «Жидовка» непременно станет номинантом и что у нее есть все шансы быть привезенной в Москву. Так и случилось, но благодаря «Черешневому лесу» Москве выпала счастливая возможность «услышать» еще и гастрольную репризу этого спектакля. И не пытайтесь поймать меня на некорректности – именно «услышать», ибо «смотреть» в этой постановке просто не на что! А возможность, тем не менее, и вправду, счастливая, ибо Нил Шикофф – поистине выдающийся и, наверное, самый харизматичный Элеазар нашего времени – наконец-то доехал и до Москвы! До этого момента Петербургу везло гораздо больше, ведь Нил Шикофф, хотя и не участвовал в февральской премьере прошлого года, успел-таки до нынешних московских гастролей выйти в своей коронной роли в двух спектаклях в Петербурге. И этот факт (факт неучастия в премьере) нисколько не помешал экспертному совету «Золотой маски» выдвинуть певца в номинации «лучшая мужская роль»: несмотря ни на что – в том числе, и на весьма почтенный возраст исполнителя, и уже не расцвет, а лишь «царственный закат» его вокальной формы – у него в этой партии по-прежнему просто нет конкурентов! Итак, после двух московских спектаклей с участием Нила Шикоффа, между Москвой и Петербургом со счетом «2:2» пока установилась «ничья»…

Тот факт, что в наше время «Жидовку» вообще поставили в России, уже сам по себе является подлинной сенсацией, а то, что она прозвучала, наконец, и в Москве, в самом сердце музыкальной жизни страны, стало сенсацией вдвойне, поэтому, несмотря на все режиссерско-сценографические издержки этой продукции, лично у меня даже и не возникало вопроса «идти или не идти?». Однозначно – идти! Но как раз с этим и начинаются проблемы. Стало уже «недоброй традицией», что «Золотая маска», с каждым годом оттачивая своё «фирменное мастерство» в этом вопросе, постоянно делает всё от нее зависящее, чтобы журналисты и представители прессы не попали на ее спектакли. Нет, конечно же, аккредитацию на спектакли «Маски» пресса получает, но только пресса лояльная – та, что напишет исключительно «так, как надо». А вот мнений независимых журналистов и обозревателей здесь слышать просто не хотят… Да, и к чему, когда экспертный совет «Золотой маски», как говорится, «сам себе режиссер»?.. В этой ситуации ваш покорный слуга просто пошел в кассу и купил себе билет на 18 марта, рассудив, что, по-видимому, настал тот «момент истины», когда искусство всё же потребовало жертв…

Совсем иное дело – второй спектакль в рамках «Черешневого леса». Несмотря на всю неразбериху с билетами вообще и «пресс-тикетами» в частности, которая объективно была вызвана информационно-организационным фестивальным «двоевластием», «Черешневый лес» с честью вышел из непростой ситуации: как ни крути, это событие действительно было из разряда «повышенного спроса»! Пресс-служба «Черешневого леса» смогла изыскать возможности и обеспечить журналистам присутствие на спектакле, организовав всё четко, спокойно и грамотно. После непомерного пафоса и пронизывающего высокомерия в общении с журналистами, так свойственных пресс-службе «Золотой маски», деловая «созидательная» контактность «Черешневого леса» до сих пор вызывает во мне чувство самой глубокой и искренней благодарности. Что и говорить, «Черешневый лес» в полной мере оправдывает звание «Открытого фестиваля искусств». Наверное, стоит подумать над новым определением «Золотой маски» как «Закрытого фестиваля искусств» – закрытого, прежде всего, от журналистов и критики… Но как бы то ни было, мне удалось побывать на обоих московских показах «Жидовки». Предвижу и здесь закономерный вопрос проницательного читателя: «Если рецензенту еще со времени февральской премьеры прошлого года сама постановка (то есть режиссура и сценография) пришлась не по душе, то зачем ему было ходить на нее в Москве, да еще и два раза?!» На это ответить можно буквально по пунктам. Во-первых, я ходил не смотреть, а слушать. Во-вторых, в отношении такого изумительного по красоте и масштабного по форме оперного раритета, каким для нас по воле судеб является «Жидовка» Галеви, предел «пресыщения» можно почувствовать весьма и весьма не скоро, а скорее, не почувствовать никогда, ибо я живу всё же в Москве, а не в Петербурге. В-третьих, безумно хотелось услышать в этой постановке Нила Шикоффа, ибо итальянец Вальтер Борин, исполнивший партию Элеазара на премьере в Петербурге, не смог как произвести должного впечатления своей вокальной интерпретацией, так и поразить масштабом созданного им образа.

Встретиться с Нилом Шикоффом в партии Элеазара мне было интересней вдвойне еще и потому, что этого певца я впервые услышал в ней в мае 2003 года: это была знаменитая постановка Гюнтера Крамера на сцене Венской государственной оперы… И, к слову, именно один из венских спектаклей майской серии 2003 года и был записан на DVD. С того момента прошло уже почти восемь лет – и воды, конечно, утекло невероятно много! Именно поэтому на московский спектакль я шел с волнением и опаской, ведь певец далеко уже не молод, а партия Элеазара, как известно, требует не только высочайшего уровня ее технического воплощения, но и немалого драматического накала. Несомненно, выверенный до мелочей актерский рисунок партии Элеазара в трактовке Нила Шикоффа как раз и оказался тем, что властно захватило в зрительский плен. Но то, что предстало взору, и то, чем довольствовался слух, было из области ощущений абсолютно разных порядков. Конечно, фирменный тембр голоса певца по-прежнему узнаваем, но его звучание стало жестким, практически бескантиленным, испытывающим проблемы на верхней границе диапазона партии, а в самом тембре стали проявляться признаки явной характерности. В эмоционально-выразительном арсенале певца сегодня присутствует только одна краска – forte: лишь при обращении к ней голос и может еще звучать, напоминая о своем былом величии (штрихи piano и изыски mezza voce ему уже просто оказываются не под силу).

Очень жалко, что DVD со спектакля Венской оперы записали только в 2003 году, а не вскорости после премьеры 1999 года: в 2003 году певец звучал, конечно же, значительно лучше, чем сейчас, но уже тогда стретта после знаменитого романса Элеазара была купирована (хотя на премьере она исполнялась, о чем беспристрастно свидетельствует живая аудиозапись на CD). И когда сейчас иные мои коллеги, упражняясь в красноречии, начинают на полном серьезе говорить о безусловной полноценности нынешней вокальной трактовки Шикоффом партии Элеазара, это больше напоминает патетику первого живого впечатления. И от этого одновременно и смешно, и грустно – просто мне повезло чуть больше, чем моим оппонентам: восемь лет назад я вживую услышал то (пусть уже и без стретты в романсе-арии), что еще можно было квалифицировать как действительно полноценное оперное пение. Но, конечно же, аплодисменты, которыми московская публика каждый раз награждала Шикоффа после романса-арии, он всё равно заслужил – уже хотя бы потому, что став «живой легендой», приехал, пусть и на излете своей карьеры, в Россию, чтобы спеть здесь свою лучшую партию. Ведь этого визита все мы так долго ждали! И вокальных заслуг этого исполнителя я умалять нисколько не собираюсь, просто надо всегда стремиться к объективности – и когда сейчас пытаются сказать много «умных слов», что, дескать, стретта после романса не исполняется потому, что она разрушила бы всю его сакральность, это абсолютно несостоятельно. Причина гораздо банальнее, и заключена она в естественно-возрастных ограничениях возможностей исполнителя. В наикрасивейшем по музыке романсе-арии дирижер намеренно задает певцу и оркестру такие медленные темпы, что когда этот номер заканчивается, можно слегка перевести дух – спето! Но в то же время, вопреки всем очевидным естественным скидкам на возраст, невольно так и хочется воскликнуть: «Браво! Браво, маэстро Шикофф!» Хочется – ибо масштаб артистической личности певца с легкостью искупает все его возрастные технические недостатки.

Помимо самого знаменитого участника постановки – претендента на лучшую мужскую роль – михайловская «Жидовка» выдвинута «Золотой маской» еще по целому ряду номинаций: лучший спектакль в целом, лучший дирижер (Петер Феранец), лучший режиссер (Арно Бернар), лучшая работа художника (Герберт Мурауер) и лучшая женская роль (Наталья Миронова – Евдокия). Что касается общей оркестрово-ансамблево-хоровой палитры звучания, то за год с небольшим в музыкальном отношении она так и не приобрела ни западноевропейского лоска, ни рафинированной утонченности большой французской оперы: премьерный уровень качественной добротности, которому, впрочем, оказывается «не вполне по пути» со стилистикой большой французской оперы, так и остался на том базовом минимуме, выйти за пределы которого рутинные творческие возможности Петера Феранеца пока всё еще не позволяют. В партии Евдокии опять порадовала Наталья Миронова, а в партии Рахили мы услышали новый ввод – Татьяну Рягузову. Любопытно, что первая позиционируется как лирико-колоратура, а вторая – как лирическое сопрано, но оба голоса звучат настолько мощно, прорезая оркестровые tutti, что об этом вспоминаешь в самый последний момент: порой «откровенное» пение обеих певиц «в голос», что, увы, так характерно для русской вокальной школы вообще, предстает настолько «грубопомольным», что совершенно выходит за пределы изысканности музыкального стиля Галеви. Но вокальный потенциал Натальи Мироновой для исполнения подобного рода музыки – в иных местах партитуры певица, следует признать, вполне достигает гармонии со стилем – всё же несравненно выше, чем возможности Татьяны Рягузовой. Впрочем, и у «сопрано номер один» этой оперной партитуры есть весьма неплохие творческие задатки, просто «сакральная» глубина партии Рахили оказывается явно за пределами амплуа ее исполнительницы: если бы она пела «онегинскую» Татьяну или любую из двух вердиевских Леонор, толку было бы куда больше! И завершая разговор о вокалистах, просто невозможно не отметить полное попадание «в десятку» роли голландца Гарри Питерса (Кардинал Де Броньи), который удивительно органично вошел в спектакль еще с премьеры, а также совершенно провальное исполнение «сверхвысокотесситурной» партии Леопольда, всю ответственность за которое взял на себя итальянец Джан Лука Пазолини, навыпускавший в ней столько петухов, что, честно говоря, я просто устал подставлять корзины, чтобы их ловить, но, впрочем, неожиданностью это не стало – то же самое было и в феврале прошлого года в Петербурге. Заполучив «тенора номер один» на партию Элеазара, о ее достойной оправе в лице «тенора номер два» Михайловский театр почему-то легкомысленно не позаботился…

…И всё же, «Золотой маске» сказать «спасибо» придется, хотя эти слова и пишутся, признаюсь, с весьма большим трудом… Спасибо ей за то, что выдвинула и номинировала эту работу Михайловского театра. Конечно же, спасибо и «Черешневому лесу» за то, что свое могучее и сильное плечо этот фестиваль подставил недосягаемой для простых смертных журналистов «Золотой маске», почивающей сегодня не иначе как на самых настоящих «лаврах национального величия»… В результате круг зрительской аудитории (в том числе, и журналистов), который вживую смог услышать загадочную, манящую к себе оперу Галеви, существенно расширился. Что ни говори, а два гастрольных спектакля в Москве однозначно лучше, чем один!

Премьера «Жидовки» в Петербурге была сорвана (перенесена на следующий день) из-за звонка анонимного террориста, сообщавшего о том, что театр заминирован: к счастью, угроза оказалась ложной. Первый спектакль в Москве задержали на двадцать минут (но разве это задержка?!), так как репетицию, назначенную на 12 часов в день спектакля, пришлось отменить: ноты, накануне привезенные из Петербурга, вдруг «таинственно» исчезли. Под покровом ночи произошла совершенно детективная история: нотный материал был загружен в машину Мариинского театра, который гастролировал на этой сцене перед показами Михайловского театра. Догнать машину удалось только в районе Клина… Так и хочется воскликнуть в связи с этим: «Какие еще мистические тайные знаки этому вдохновенному творению Жака Фроманталя Галеви способно уготовить Всевышнее провидение?..»