Со стороны может показаться, что Владимир Фокин из той категории режиссеров, что снимают фильмы намеренно редко и достаточно долго. Между тем это вовсе не так. Фокин вполне способен работать гораздо продуктивнее, и снятых им фильмов могло быть гораздо больше. Но не сложилось. Наверное, виновата в этом изменчивость фортуны, и то, что Владимир Петрович — человек резкий, горячий и бескомпромиссный, в том числе и во взаимоотношениях с продюсерами. Его ранние фильмы: «Сыщик», «ТАСС уполномочен заявить...» и другие — сделали его известным человеком в мире кино. Но картины периода упадка нашего кинематографа в 90-х годах — «До первой крови», «Дом для богатых» — доходили до зрителя с великим трудом. Хотя режиссер абсолютно уверен, что все его фильмы — зрительские. Как и тот, что он закончил полтора года назад, — «Ниоткуда с любовью, или Веселые похороны» по прозе Людмилы Улицкой, в котором свою последнюю большую роль сыграл Александр Абдулов. Его персонаж — художник-эмигрант Алик, умирающий от рака в Америке. Любители сенсаций тотчас заговорили о неких мистических совпадениях в судьбах персонажа и актера. Режиссера, судя по всему, эти разговоры уже выводят из себя, поэтому этой тяжелой темы мы в беседе не касались.
— Владимир Петрович, подчинена ли ваша творческая жизнь каким-то планам, прогнозам, или вы не практикуете «перспективное планирование»?
— Я не знаю режиссера, который уверенно планировал бы свою жизнь на пятилетку, семилетку или иной отдаленный срок. Другое дело, что есть какие-то заветные желания, замыслы, намерения. Хотя нельзя сказать, что в моей жизни все происходит совсем стихийно. Конечно, я не ставлю перед собой задачу — снять в течение какого-то периода столько-то картин. Впрочем, если передо мной будет лежать стопка желанных сценариев, а в прихожей будет топтаться, скромно потупя очи долу, небольшая толпа продюсеров, готовых оплачивать эти проекты, то тогда придется планировать и строго выстраивать календарно-постановочные планы.
— Я недаром задал этот отчасти провокационный вопрос. Мне всегда казалось, что в вашей судьбе есть элемент нереализованности.
— Конечно, есть такое чувство. Особенно если учесть, что между двумя моими картинами: «До первой крови», премированной на Международном фестивале в Чикаго, и «Домом для богатых», которыми, не скрою, я горжусь, — прошло одиннадцать лет! И все эти годы я беспрерывно работал режиссером-постановщиком, у меня было минимум четыре картины, которые я фундаментально и основательно разрабатывал.
— И что же с ними произошло?
— Они не родились. Это были 90-е годы — самое мрачное и кошмарное время для нашего кино. Тем не менее я постоянно получал предложения, которые позволили бы мне хорошо зарабатывать, ведь российский кинематограф был тогда настоящей «прачечной», где отмывалось немало «грязных денег», и в производство запускалось такое, что лучше не вспоминать. Разумеется, участвовать в этой вакханалии я не считал для себя возможным, а те картины, которые мне казались важными и для себя, и для зрителей, не проходили. Для них просто-напросто не находилось средств. А учиться воровать не хотелось и тогда, не хочется и сейчас, поскольку деньги для меня имеют запах. Простите за пафос, но я всегда воспринимал и до сих пор воспринимаю свою профессию как служение и уверен, что каждая наша картина — это скрытая проповедь. Чем более талантливая, тем более скрытая. И наоборот. Но поскольку дидактику в кино я не совсем люблю, то стараюсь все свои намерения тщательнейшим образом скрывать. И всегда надеюсь так выстроить картину, чтобы зритель сам пришел к мысли, которую мне хотелось бы ему транслировать.
— Довольно часто приходится слышать, что в наше время зрителя не следует «грузить» серьезными размышлениями. И поэтому ему в основном предлагается кинематографический поп-корн, который он тупо жует. А вы предлагаете ему размышлять. Не обольщаетесь ли?
— Я не сторонник той точки зрения, что зритель должен идти в кинотеатр или театр с целью поразмышлять. Очевидно, что есть кино развлекательное, и оно бесспорно имеет право на существование. Но ведь есть и другой кинематограф, который принято относить к фундаментальным культурным явлениям. Такое кино, как и серьезная литература и музыка, идет своим путем. И оно, воздействуя эмоционально на зрителя, запускает в его сознании некие мыслительные процессы, как правило, ассоциативные, приводящие человека к мыслям, которыми автор хочет с ним поделиться. Таким образом, растет число его единомышленников. Или убывает, если картина сделана бездарно.
— Вы знаете какие-то секреты воздействия на «эмоциональные рецепторы» зрителя?
— Нет, я никогда не просчитываю свои фильмы. Все они абсолютно интуитивны. Я снимаю то, что мне нравится, только и всего. И, стоя за спиной оператора, представительствую на площадке от имени моих будущих зрителей. То есть я, конечно, об этом не думаю, но, по сути, так оно и есть. И, как мне кажется, пока не промахивался: все мои картины — «зрительские». Однако сегодня мне говорят, что зрителю не нужна такая картина, как «Ниоткуда с любовью, или Веселые похороны». Что она слишком сложна, что это — интеллектуальное кино для узкого круга. Впрочем, то же самое я слышал и про «Дом для богатых», и про «Пятого ангела». Но все эти фильмы так же, как и «Сыщик», который посмотрели многие десятки миллионов человек, предназначены для самого широкого зрителя. Подтверждение этому я получаю на десятках просмотров в самых разных аудиториях начиная с Домов кино Санкт-Петербурга и Киева, где люди «висели на люстрах» и я выслушивал такие отзывы, которые просто неловко повторять, и заканчивая самыми обычными кинотеатрами в Липецке, Самаре, Благовещенске или Гатчине. Везде, слава богу, одинаковая реакция. Я уверен, что число людей, нуждающихся в серьезном разговоре о жизни, а не только в развлечениях, огромно! Что же касается фильма «Ниоткуда с любовью, или Веселые похороны», уже полтора года лежащего на полке, то я убежден, что у него очень высокий коммерческий потенциал. А мне говорят, что он провалится в прокате.
— А кто говорит, что этот фильм не для всех: ваши коллеги, продюсеры или прокатчики?
— Якобы об этом прокатчики говорят продюсерам, а те — уже мне. Дело в том, что мой генеральный продюсер — человек, очень далекий от кино. Это его первая попытка заняться кинобизнесом. Люди, занимающиеся продвижением фильмов, убеждают его, что без затрат на рекламу добиться успеха невозможно, будь ты хоть семи пядей во лбу. А он вкладывать деньги в это не хочет. Но с картиной действительно надо работать, и работать иначе, чем, например, с «Антикиллером» или другим подобным фильмом.
— У меня возникает впечатление, что вам часто, в том числе и в случае с последней картиной, кто-то всерьез противодействует.
— Есть такое ощущение. Удивительно, что как-то никто не хочет замечать, что в фильме блестяще работают все без исключения актеры. И прежде всего нельзя не заметить выдающуюся роль Александра Абдулова. Но в отсутствие продюсерской и финансовой поддержки картину задвигают куда-то подальше, чтобы она не мешала надувать тех, кого надо надувать. Находятся и такие критики, которые либо по собственной злой воле, либо по найму стараются «погасить» мои картины. Это было и с «Домом для богатых», и с «Пятым ангелом» — гигантским художественным телевизионным фильмом, снятым по законам кинематографа, а не по законам сериальной «жвачки». Эту картину тоже постарались не заметить, потому что за ней тоже не было заинтересованного продюсера, который смог бы ее отстоять в борьбе с конкурентами. (В этой среде ведь тоже ведется серьезная «междоусобная» борьба.) Но несмотря ни на что, я стараюсь говорить о том, что у меня лежит на душе, «петь своим голосом». И счастлив, что эти картины у меня есть. Уверен, что Время — это сито с очень крупными ячейками, вся шелуха и мелочь проваливается и улетает в Лету. А только что-то очень значительное на этом сите задерживается. Тешу себя надеждой, что какая-то из моих картин (а даст бог, и не одна) «зацепится» и будет жить долго.
— Вы сказали, что снимаете только то, что хотите. Неужели у вас с продюсерами никогда не возникали споры и конфликты, и вы, в конце концов, не шли на компромисс?
— В «продюсерскую эпоху» я снял три картины, о которых говорил выше. Мои продюсеры не очень активно занимались их прокатной судьбой, но справедливости ради надо сказать, что они никогда не выкручивали мне руки в процессе работы. Были дискуссии и споры, были не очень красивые поступки правообладателей (особенно на последнем фильме), но в конце концов они соглашались с тем, что я предлагал. И в целом все три картины я сделал так, как хотел. И за это я глубоко признателен всем трем моим продюсерам.
— Обычно режиссеры вкладывают в свои картины пережитое и прочувствованное ими самими. У вас в жизни не было эмиграции, но в фильме «Ниоткуда с любовью, или Веселые похороны» эта тема звучит на редкость пронзительно. Это признают даже сами эмигранты.
— Эмиграция, к сожалению, есть в жизни каждого из нас. Для меня эта проблема особенно болезненна. Я потерял огромное число друзей! Потерял и любимого старшего брата, который живет в Австралии. И меня самого склоняли к отъезду, говорили: «Ну что ты здесь пропадаешь, тебя ж не ценят?! Поехали!» Но «не нужен мне берег турецкий»...
Не скрою, мне лестно было слышать от людей, которые жили за границей в те годы, о которых идет речь в картине, что нам удалось достаточно точно воспроизвести атмосферу русской эмигрантской среды августа 1991 года. Мой друг, композитор Саша Журбин, который там жил, говорит: «Такое впечатление, что ты сидел где-то рядом». Наверное, такие вещи подсказывает интуиция. И чувство правды. В конечном счете это и есть единственный критерий, и напрасно кто-то иронизирует по поводу исторического возгласа Станиславского: «Не верю!» Я своих учеников всегда призываю прежде всего выискивать в кадре фальшь. Во всем: начиная с пуговицы, кончая актерской интонацией. Это — основа профессии.
— Одно дело, когда правду или неправду чувствует режиссер. Но если актер не может сделать так, как вы хотите? Каковы секреты воздействия на него? Только убеждение, или вы практикуете режиссерские показы?
— Практикую, и достаточно широко, только стараюсь делать это в максимально тактичной форме.
— Значит, вы еще и актер?
— Вообще-то я с этого начинал. Впрочем, посмотрите «Пятого ангела» и сами ответьте на этот вопрос.
— И все же позволю себе продолжить эту тему. Актеры, которых вы снимали в «Веселых похоронах», не всегда столь же достоверны в других фильмах или спектаклях. Значит, у вас все же есть какой-то секрет?
— Режиссеры по-разному работают с актерами. Есть такие, которые вообще ими не занимаются, отдают им роль «на откуп». Я же отношусь к разряду так называемых «актерских» режиссеров и очень тщательно, дотошно работаю с актерами над каждым нюансом роли. Слава богу, артисты мне верят, знают, что в поисках правды мы с ними можем залететь в такие зоны, где они еще не бывали. И порой играют роли, которые им на первый взгляд не присущи. И раскрываются очень неожиданно. Как Абдулов в «Ниоткуда с любовью...» Kто мог ожидать, что он сыграет такого Алика и так великолепно! У актера в кино сложная функция, существенно иная, чем в театре, поскольку кино снимается не по сюжету, а по объектам, и актер зачастую начинает съемки в картине с конца истории, потом — в середине. А начало может сниматься в последний съемочный день. И только режиссер может помочь актеру нести верное состояние, держать темпоритмы, настроение и, опять же, правду. Режиссер держит ритм всего фильма, может укрупнить актера или, наоборот, увести на второй план, выделить наиболее удачные куски роли и, наоборот, убрать то, что не получилось. Хотя бывает и так, что режиссер говорит: «Ведь ты артист, вот и прикидывайся, делай, чему тебя учили». В результате — как сыграл, так и сыграл. Главное, чтобы у актера лицо было «медийное».
— Кстати, о «медийных» лицах. В прежних картинах вы снимали суперзвезд, а в последней — за исключением Абдулова и Ахеджаковой — не столь «раскрученных» артистов.
— Никогда не снимал тех, кого сегодня называют «звездами», кто мелькает на телеэкране и произносит тексты в сериалах. Я работаю с известными артистами, но они себя звездами не считают. Они просто великие актеры. Юрский, Филозов, Гафт и многие другие. А вообще-то, мне больше по душе не снимать звезд, а открывать их. Например, Леню Ярмольника в кино привел я. Это было в «Сыщике». И Андрея Ташкова — тоже. И Костя Хабенский свою первую кинороль сыграл у меня в «Доме для богатых».
— Но в последнем фильме появились люди, которых киношный зритель в отличие от театрального знает не очень хорошо. Такова была изначальная задумка?
— Не совсем. Просто были актеры и актрисы, которые наиболее точно вписывались в актерский ансамбль. На фестивале в Благовещенске одна дама, пишущая о кино, в разговоре о «Веселых похоронах» спросила меня: «Неужели вы не могли найти русских актрис? Зачем вы взяли американских?» Это — типичный пример стереотипов мышления: если играют хорошие актрисы, значит, они американки. Потому что всех русских артистов мы знаем по сериалам, а эти — какие-то не наши. Но ведь действительно: роли Елены Руфановой, Анны Алексахиной, Полины Фокиной, Анны Дворжецкой — это замечательные достижения актерского мастерства! Между тем их никто не замечает. Очевидно, потому, что призы на фестивалях надо другим давать.
— Иногда ваши коллеги бравируют тем, что они асоциальны, что их не интересует политика. Вы, как мне кажется, мыслите иначе?
— Политика у нас на столе. Она пронизывает всю нашу жизнь. Как можно без этого жить, когда из всех щелей лезут политические и социальные проблемы?! Как можно спокойно видеть, когда на моей родной Украине зреет фашизм и процветает антирусская вакханалия?! Можно ли мириться с тем, что негодяев и предателей, опозоривших украинский народ, делают героями Украины?! А что происходит в Грузии! Я далек от иллюзий в отношении нашего политического истеблишмента, в России тоже не все благополучно, в том числе в национальном вопросе. А та же эмиграция: разве она не результат «замечательной» политики моей страны по имени Советский Союз?!
— Я знаю, что вы в девяностые годы писали письмо Ельцину...
— Да, было такое. Я всегда считал: самое страшное, что пережил наш народ, — это Гражданская война. Но ни одного настоящего памятника Гражданской войне у нас нет. И в 1993 году мы были на пороге новой войны. И тогда, очень веря в Ельцина, в качестве памятника преддверию гражданской войны, порога, за который мы, к счастью не шагнули, я предложил при восстановлении Белого дома облицевать его фасад по линии пожара черным и белым мрамором. И оставить это как напоминание, чтобы оно «царапало» глаза всем, кто идет или едет мимо. И чтобы мы на века запомнили, что это было в нашей жизни. Что пылал Белый дом и вокруг летали трассирующие пули. Я тогда стоял в толпе, по которой стреляли. Но на свое предложение о памятнике получил формальный ответ. А жаль, памятник получился бы хороший. Метафора мощная.
— Да, жаль. Но вот событиям 1991 года, мне кажется, уже есть памятник. Это эпизод вашего фильма «Ниоткуда с любовью, или Веселые похороны», когда все герои бросаются к телевизору и смотрят репортаж из России о путче.
— Ну, наверное. Я ведь помню каждую секунду тех дней.
— Владимир Петрович, в финале разговора хочу возвратить вас лет на сорок в прошлое. Сказывается ли на вашей нынешней работе то, что вы закончили политехнический институт и руководили театром?
— Конечно. Хотя в силу инерции поначалу было страшно отрываться от прежней профессии. Но я себе не мыслил жизни без кинематографа. К тому же у меня был театр, шумно известный в шестидесятые годы. Потом я служил в армии: меня призвали на действительную службу из запаса. Я был в войсках ПВО, командовал стартовым взводом зенитных ракет. И это все уводило от реализации мечты. Хотя я всегда говорил, что, если она сбудется, я никогда не буду жалеть о том, что служил в армии, был инженером и подающим надежды молодым ученым. Преподавал в донецком техникуме промышленную электронику. Но тем не менее мне удалось прийти в кино в значительной степени благодаря моей жене.
— А старую профессию помните? Могли бы сейчас преподавать?
— Нет проблем! У меня конспекты до сих пор хранятся.
Павел Подкладов
