Опера Равеля «Испанский час» в Концертном зале Мариинского театра
В начале июня в Санкт-Петербурге стартовал мини-фестиваль французской музыки, составивший один из тематических блоков XVI Летнего фестиваля искусств «Звезды белых ночей». Центральным событием первого витка французской серии стала премьера оперы Мориса Равеля «Испанский час». Пару ей составила новая постановка одноактной оперы Пуччини «Джанни Скикки». По недавно заведенной в Мариинском театре традиции оба спектакля игрались на русском языке. И если «обрусение» «Джанни Скикки» прошло без особых последствий для оперы, то в «Испанском часе» отказ от французского стал, пожалуй, главной, хотя и не единственной, причиной провала.
Далеко не каждый оперный шедевр одинаково легко поддается лингвистической адаптации. В конечном итоге все зависит от авторских задач и конкретного сценического воплощения. В случае с выпущенной в Мариинке зимой «Волшебной флейтой» переход на русский язык оказался оправданным — после того как герои заговорили и запели по-русски, демократичный зингшпиль стал интересен публике даже весьма далекой от оперы. Видимо, в театре решили, что то же самое произойдет и с «Испанским часом», в котором композитор возрождал принципы итальянской оперы-буфф.
Странно, но в Мариинке при этом почему-то не вспомнили, что для Равеля главным в работе было музыкальное воплощение литературного первоисточника — популярной в начале прошлого века комедии Франк-Ноэна. Ориентируясь на опыт «Женитьбы» Мусоргского, Равель точно воспроизвел в опере текст пьесы, не изменив ни строчки! Сам он признавался, что это «скорее речевая декламация, чем пение». «Французскому языку, как и всякому другому, присущи свои выразительные особенности, свои музыкальные интонации. Я не вижу основания, почему бы не использовать эти его качества и не попытаться точно их передать», — писал о своем замысле композитор. Не удивительно, что в «Испанском часе» нет ни одной законченной арии, ни одного (за исключением финального) ансамбля. Зато «речь» каждого из пяти персонажей индивидуальна и полна изящных музыкально-разговорных находок, что и составляет львиную долю комических эффектов этого произведения.
Отказ от французского языка здесь равносилен отказу от самих вокальных партий, поскольку смысл, вложенный в них композитором, попросту теряется. Разрыв связи музыки и слова привел Мариинский театр к предсказуемому результату: опера не стала понятнее публике, но при этом утеряла цельность и органичность. Солисты (Анна Кикнадзе, Андрей Зорин, Александр Тимченко, Сергей Романов и Николай Каменский) старательно выпевали текст не слишком удачного перевода, «за бортом» которого остались и тонкие пародии, и музыкальные шаржи, и блестящая легкость. А слушатели откровенно скучали и за невнятностью многих произносимых фраз жалели об отсутствующей бегущей строке с русским текстом, которая обычно сопровождает иностранные оперы.
Хотя бы частично исправить положение мог оркестр, которому Равель отвел роль второго плана. Партитурой «Испанского часа» некогда восторгался Габриель Форе, находя в ней немыслимое количество гармонических и оркестровых открытий, бездну оригинальности, тонкую изобретательность, а главное — веселье и ум. Слушая Мариинский оркестр, дирижировал которым Валерий Гергиев, впору было заподозрить французского классика в лукавстве: ровный, одноцветный и какой-то отстраненный, оркестр не заставил улыбнуться или восхититься, не разбудил воображение (например, роскошная картина работающих часовых механизмов, «нарисованная» Равелем, вышла блеклой), не стал ироничным участником действа и активным комментатором происходящего.
Впрочем, простым зрителям, не знакомым с тонкостями равелевской партитуры, вполне можно было бы угодить, предложив внятный и смешной спектакль (40 минут музыки обеспечить интересным видеорядом не так уж сложно). Но и с этим не задалось. 23-летний британский режиссер Александр Зелдин (он же поставил и вторую оперу вечера «Джанни Скикки») пока смог предъявить лишь некую заявку на возможный будущий спектакль.
Художественное оформление «Испанского часа» достаточно однородно. Единственная декорация (сценограф Себастьян Карлье) представляет собой кучу ярко-красных кубов и плит, напоминающих части гигантского конструктора «Лего». На верхних плитах стоят раскрашенные фанерные короба, изображающие напольные часы, с потолка свисают ящички (тоже часы). Все пестро, намеренно аляповато и вызывает в памяти американские мультфильмы. Ощущение «мультяшной» реальности усиливается, когда герои начинают лупить друг друга картонными, огромных размеров молотками или когда появляется мул, составленный из двух человек под одним общим костюмом. Мул, Равелем не предусмотренный, оказывается единственным персонажем, для которого режиссер придумал роль. Он идеально вписан в диснеевскую среду, но, вот беда, все остальные участники комедии в ней явно лишние. Главные герои предоставлены сами себе, растеряны и справляются, кто как может, стараясь изо всех сил «не терять лица». И публике, которой быстро надоедает смотреть на танцы мула, это, увы, хорошо видно.
Сам факт постановки «Испанского часа» знаменателен. Неизвестные в России оперы обретают новую жизнь, причем в последнее время происходит это, как правило, на сцене Мариинского театра. Но формального появления в репертуаре еще одного названия все же мало, нужно еще и ощущение состоявшегося события. Для «Испанского часа» на сцене «Мариинки-3» лучшие времена, как хочется верить, еще впереди. А уж если помечтать, то хотелось бы услышать эту оперу в концертном исполнении, на языке оригинала. Часы, свисающие с потолка, можно оставить — пусть в спектакле их роль не слишком ясна, зато они могли бы стать симпатичным украшением концертной версии.
Елена Чишковская
