К 190-летию со дня рождения Алексея Константиновича Толстого
В один из январских вечеров 1851 года в Большом театре Петербурга состоялся бал-маскарад. Из числа многочисленных его участников выделялся один человек. Высокий и стройный, с темными волнистыми волосами и мечтательными глазами, в которых, казалось, отразилась лазурь неба, он был без маски. Ему было явно не до веселья. Своим видом он представлял резкий контраст с атмосферой праздника и походил на рыцаря печального образа, попавшего по иронии судьбы в вихрь маскарада.
Это был граф Алексей Константинович Толстой. Казалось, судьба дала ему все для счастья. От отца, потомка древнего рода, возведенного Петром I в графское достоинство, он унаследовал титул. От матери, внебрачной дочери графа А.К.Разумовского, — большое состояние. Один из братьев матери был министром, другой — генерал-губернатором. Оба они способствовали карьере племянника, который в тридцать три года уже имел чин коллежского советника и придворное звание церемониймейстера. Природа не обделила его ни умом, ни красотой, ни силой: он не раз ходил с рогатиной на медведя и шутя скручивал винтом кочергу. Но был ли граф счастлив?
Увы, Алексей Константинович был далек от счастья. Самый близкий человек — его мать — не понимала его. Она желала, чтобы ее единственный сын продолжал делать служебную и придворную карьеру. Графиня не могла понять, что для него счастье — вовсе не в чинах и отличиях. Все ордена и звания, какие только существуют на свете, он с величайшей радостью отдал бы за минуты истинного вдохновения. Толстой был поэтом, хотя этого никто не знал. И в минуты, когда Алексей Константинович оставался один, он предавался мечтам. Тогда воображение уносило его вдаль от пошлой действительности, где днем была скука в канцелярии, а вечером в маскараде или на балу — все та же скука. И на смену ей приходили волшебные видения, и в каждом участвовал он. И вот перед глазами уже возникла Древняя Русь, Киев, на его улицах французские рыцари: они сопровождают посольство Генриха I — король Франции просит руки дочери великого князя киевского Ярослава... Назавтра был Париж лета 1794 года... последнее утро в жизни Андре Шенье — поэт осужден на казнь в тридцать два года... В иной раз это была Италия... шестнадцатое столетие — встреча с Тицианом... Толстой не только видел все это — он жил этой жизнью и беседовал с Тицианом об искусстве и о поэзии — с несчастным Шенье.
В маскарад Алексей Константинович попал не по своей воле: по долгу службы он сопровождал наследника престола: будущий император Александр II был любителем подобных увеселений.
Алексей Константинович мечтал встретить человека, способного его понять. Мечтал он и о необыкновенной любви.
И вот в маскараде граф встретил незнакомку. Лицо ее было скрыто маской, но стройная, изящная фигура, великолепные пышные волосы и звучный голос говорили о красоте их обладательницы. Толстой заговорил с нею и неожиданно ощутил родственную душу. Казалось, незнакомка была способна понять его мечты. Алексей Константинович почувствовал, что с ней он может говорить свободно обо всем на свете, и она поймет его.
Незнакомка не назвалась, не сняла маску, но, уступая просьбам о новой встрече и продолжении знакомства, взяла визитную карточку графа и обещала дать знать о себе.
Как знать, быть может, той же ночью, по возвращении с маскарада в мечтах о новой встрече, родились вдохновенные строки:
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
Замечательное стихотворение, несколько десятилетий спустя положенное на музыку П.И.Чайковским, завершалось словами:
Люблю ли тебя — я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!
Прошло несколько дней, и столь желанная встреча состоялась. Теперь Толстой смог увидеть незнакомку без маски. Ее лицо оказалось не столь красивым, но граф не заметил этого — он находился под обаянием этой женщины и смотрел на нее влюбленными глазами. Софья Андреевна, урожденная Бахметева, была замужем за конногвардейским полковником Миллером, однако не жила с ним. Знавшая четырнадцать языков, она превосходно разбиралась в изящной словесности и любила поэзию, поскольку воспитывалась в семье Варвары Александровны Бахметевой — в девичестве той самой Вареньки Лопухиной, в которую был влюблен юный Лермонтов. Очень музыкальная, новая знакомая Толстого обладала отличным контральто и замечательно пела. Алексей Константинович без памяти влюбился в нее. Он был из числа сильных, но неуверенных в себе мужчин, которых умные женщины выбирают сами.
О любви Толстого убедительно говорят его письма — ответные письма Софьи Андреевны, превращавшие страстный монолог в диалог, не сохранились. (К сожалению, письма, частично написанные на французском языке, были переведены не всегда удачно, но их автографы не дошли до нас, и мы вынуждены довольствоваться несовершенным переводом, сделанным более столетия назад.)
Вот строки из некоторых писем:
«Клянусь тебе, как я поклялся бы перед судилищем Господним, что люблю тебя всеми способностями, всеми мыслями, всеми движениями, всеми страданиями и радостями моей души. Прими мою любовь, какая она есть, не ищи ей причины, не ищи ей названия, как врач ищет названия для болезни, не определяй ей места, не анализируй ее. Бери ее, какая она есть, бери не вникая — я не могу дать тебе ничего лучшего, я дал тебе все, что у меня было драгоценного, ничего лучшего у меня нет. Ты мне говоришь, что я не смогу любить так тебя всегда. Я знаю это и сам; это не новость, это в порядке вещей, что такое восторженное состояние проходит: так оно есть и так должно быть. Цветок исчезает, но остается плод, остается растение; поверь мне, то, что останется, тоже будет прекрасно. Мы знаем, что любовь не вечна, но должно ли это нас пугать? С годами пылкая любовь перейдет в кроткую дружбу. Пойдем же смело навстречу, не заглядывая вперед и не оглядываясь назад, или лучше будем смотреть вперед, встретим кроткую братскую дружбу и благословим Бога за то, что он посылает ее нам».
Эти строки письма очень созвучны другим, поэтическим, также родившимся в то время:
Ты не спрашивай, не распытывай,
Умом-разумом не раскидывай:
Как люблю тебя, почему люблю,
И за что люблю, и надолго ли?...
Полюбив тебя, я не спрашивал,
Не разгадывал, не распытывал;
Полюбив тебя, я махнул рукой,
Очертил свою буйну голову!
Алексею Константиновичу кажется, что они были знакомы очень давно, еще в какой-то другой жизни:
«Бывают минуты, в которые моя душа при мысли о тебе как будто вспоминает далекие-далекие времена, когда мы знали друг друга еще лучше и были еще ближе, чем сейчас, а потом мне словно чудится обещание, что мы опять станем так же близки, как были когда-то, и в такие минуты я испытываю счастье столь великое, столь разительно отличающееся от всего доступного нашим представлениям здесь, что это — словно предчувствие будущей жизни».
Толстой раскрывает перед Софьей Андреевной свою душу, говорит о своих сокровенных мечтах:
«...Мое настоящее призвание — быть писателем. Я еще ничего не сделал — меня никогда не поддерживали и всегда обескураживали, я очень ленив, это правда, но я чувствую, что мог создать что-нибудь хорошее, лишь бы быть уверенным, что я найду артистическое эхо, и теперь я его нашел — это ты. Если я буду знать, что ты интересуешься моим писанием, я буду прилежнее и лучше работать... Так знай же, что я не чиновник, а художник».
Софья Андреевнва становится первой читательницей и ценительницей стихов Алексея Толстого, его вдохновительницей и музой. Все его любовные стихи посвящены только ей.
Узнав о том, что Алексей Константинович увлекся замужней женщиной, его мать пришла в негодование. Ее любовь к сыну была ревнива и эгоистична. Графиня высказала Толстому все, что думала о его избраннице и что говорили о ней в великосветском обществе. Потрясенный услышанным, Алексей Константинович, оставив все дела в Петербурге, поспешил в усадьбу Смальково Пензенской губернии, куда на время уехала Софья Андреевна. Со слезами она поведала о том, в чем не решалась признаться, опасаясь огорчить любимого.
В юные годы к Софье Бахметевой сватался гвардейский офицер князь Григорий Вяземский. Она согласилась. Но он медлил со свадьбой, затем совсем перестал бывать у них и посватался к другой. Брат Софьи Юрий, служивший с Вяземским в одном полку, вступился за честь сестры и вызвал князя на дуэль. Они стрелялись, и Юрий Бахметев был убит. Отныне жизнь Софьи в родительском доме сделалась невыносимой — ее считали виновницей гибели брата. Чтобы избежать осуждающих взглядов, которые красноречивее любых слов, она согласилась выйти замуж за конногвардейского ротмистра Миллера, хотя и не любила его. Их брак оказался неудачным, и вскоре они расстались.
Выслушав печальную исповедь любимой женщины, Толстой был растроган. После того как она раскрыла ему душу и он узнал о ее страданиях, поэт полюбил ее еще сильнее.
Их любовь перенесла еще одно тяжелое испытание. Началась Крымская война, и Толстой не смог оставаться в стороне от грозных событий, когда в опасности было Отечество. Получив чин майора, он вступает в формирующийся Стрелковый полк императорской фамилии, в который записывали лучших из лучших: бывалых охотников, искусных стрелков, богатырей, ходивших с рогатиной на медведя. Полк был направлен под Одессу. В этой местности свирепствовал тиф. Больные умирали десятками. Не миновала эпидемия и вновь прибывший полк. Вскоре из трех тысяч стрелков в строю осталась едва ли половина. Заболел командир батальона, и Толстого назначили вместо него. Алексей Константинович, не щадя себя, ухаживал за больными товарищами и в результате заболел сам.
Несколько недель он мужественно переносил болезнь на ногах, пока не слег окончательно.
В далеком Петербурге, узнав о болезни любимого человека, Софья Андреевна бросила все и, пренебрегая светскими условностями, помчалась на юг. Она застала Толстого лежавшим в беспамятстве. Вдруг он почувствовал на лице горячие капли. Раскрыл глаза и увидел склонившуюся над ним любимую женщину. Она плакала...
Крепкий организм взял свое. Толстой выздоровел. К тому времени был заключен мирный договор. Алексей Константинович и Софья Андреевна отправились в путешествие по берегам Крыма. К поэту вернулось вдохновение. Словно по волшебству, рождались все новые и новые стихи. Разумеется, они были посвящены ей.
Если б я был богом океана,
Я б к ногам твоим принес, о друг,
Все богатства царственного сана,
Все мои кораллы и жемчуг!
Из морского сделал бы тюльпана
Я ладью тебе, моя краса;
Мачты были б розами убраны,
Из чудесной ткани паруса!
Если б я был богом океана,
Я б любил тебя, моя душа;
Я б любил без бури, без обмана,
Я б носил тебя, едва дыша!
Поэт на время забыл о том, что ждало его впереди. В Москве готовились к коронации Александра II, и Толстой должен был присутствовать на торжествах. Перед ним, другом детства нового императора, открывался путь к блистательной карьере, а он мечтал об одном: выйти в отставку и посвятить жизнь поэзии. Однако мечта не сбылась: Алексей Константинович был произведен в следующий чин, зачислен в свиту императора флигель-адъютантом, а затем, неожиданно для себя самого, назначен... правителем дел в секретный правительственный комитет по делам раскольников. Должность была заметной и для многих завидной, но Толстого она нисколько не привлекала. Скрепя сердце поэт вынужден был исполнять крайне неинтересные и неприятные обязанности.
В июне 1857 года умерла мать Алексея Константиновича. Отныне ничто не могло разлучить его с любимой женщиной. Однако муж по-прежнему не дает ей согласия на развод. В марте 1859 года Толстому удается добиться от императора увольнения в бессрочный отпуск, а полтора года спустя — окончательной отставки. Вместе с Софьей Андреевной он покидает Петербург. В глуши черниговских лесов, в имениях Погорельцы и Красный Рог к нему приходит вдохновение. Он создает поэму «Дон Жуан» с серенадой главного героя, положенной позднее на музыку Чайковским:
От Севильи до Гренады,
В тихом сумраке ночей,
Раздаются серенады,
Раздается стук мечей;
Много крови, много песней
Для прелестных льется дам, —
Я же той, кто всех прелестней,
Песнь и кровь мою отдам!
и зажигательным припевом:
От лунного света
Горит небосклон,
О, выйди, Нисета,
О, выйди, Нисета,
Скорей на балкон!
Затем рождается драматическая трилогия «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис».
Только в 1863 году завершается бракоразводный процесс Софьи Андреевны с Миллером. В апреле того же года они с Алексеем Константиновичем смогли наконец скромно обвенчаться в православной церкви Дрездена, которая сохранилась до сих пор. Опасения, некогда высказанные любимой поэта, оказались напрасны:
Минула страсть,
и пыл ее тревожный
Уже не мучит сердца моего,
Но разлюбить тебя
мне невозможно,
Все, что не ты, —
так суетно и ложно,
Все, что не ты, —
бесцветно и мертво.
Без повода и права негодуя,
Уж не кипит бунтующая кровь,
Но с пошлой жизнью
слиться не могу я,
Моя любовь, о друг, и, не ревнуя,
Осталась та же прежняя любовь.
Несколько лет спустя, вновь оказавшись в Дрездене, Толстой писал Софье Андреевне: «Вот я опять здесь, и мне тяжело на сердце, когда вижу опять эти улицы, эту гостиницу и эту комнату без тебя. Я только что приехал в 31/4 часа утра и не могу лечь, не сказав тебе то, что говорю уже двадцать лет, — что я не могу жить без тебя, что ты мое единственное сокровище на земле, и я плачу над этим письмом так же, как плакал двадцать лет назад. Кровь застывает в сердце при одной мысли, что я могу тебя потерять, и я говорю себе: как ужасно глупо расставаться! Думая о тебе, я не вижу в твоем образе ни одной тени, ни одной; всё — только свет и счастие».
И ровно за три месяца до кончины, вновь оказавшись на время вдали от любимой, Алексей Константинович обращался к ней: «А для меня жизнь состоит только в том, чтобы быть с тобой и любить тебя; остальное для меня — смерть, пустота, нирвана, но без спокойствия и отдыха».
И какой свежестью чувства веет от вдохновенных стихов, также созданных в конце творческого пути Алексея Толстого:
То было раннею весной,
В тени берез то было,
Когда с улыбкой предо мной
Ты очи опустила.
То на любовь мою в ответ
Ты опустила вежды —
О жизнь! о лес! о солнца свет!
О юность! о надежды!..
То было в утро наших лет —
О счастие! о слезы!
О лес! о жизнь! о солнца свет!
О свежий дух березы!
Алексей Корнеев
