В разнообразном репертуаре пианиста важное место принадлежит русской музыкальной классике. Эту любовь к отечественной фортепианной музыке Сахаров унаследовал от своего педагога Л. Н. Оборина, по классу которого он окончил в 1962 году Московскую консерваторию, а затем до 1965-го совершенствовался в аспирантуре.
Он играет многие произведения Чайковского, Мусоргского («Картинки с выставки»), Рахманинова (в том числе собственную транскрипцию романса «Весенние воды»), Скрябина. А в одном из своих клавирабендов Сахаров целое отделение (редкий случай!) посвятил творчеству Балакирева, исполнив переложение «Жаворонка» Глинки, Мазурку ре мажор, Польку, ре-бемоль-мажорный Этюд, Токкату, восточную фантазию «Исламей». Интерес к национальному репертуару проявился, скажем, и в том, что в 1978 году Сахаров первым исполнил оригинальный Концерт для фортепиано с оркестром русских народных инструментов Л. Сидельникова.
В исполнении пианиста часто звучат и другие сочинения советских композиторов. В свое время Г. Г. Нейгауз отмечал глубокую природную музыкальность Сахарова, цельность его исполнительских замыслов, естественную выразительность игры. Эти лучшие качества артиста и в первую очередь высокая музыкальная культура сказываются также в интерпретации многих произведений Бетховена, Листа и особенно Шопена (в 1955 году Сахаров был участником Шопеновского конкурса в Варшаве и завоевал там девятую премию).
В восьмидесятые годы пианист предложил вниманию слушателей ряд новых содержательных программ из произведений зарубежных классиков. По свидетельству критиков, шумановская стилистика («Крейслериана») «предстала у него нервной, взвинченной, порой парадоксальной, словно пронизанной импульсами, исходящими от нашего беспокойного века». Не менее убедительным выглядело прочтение сочинений Баха и Генделя.
«Музыка этих мастеров,— отмечалось в обзоре концертной жизни,— несомненно близка типу музицирования, который исповедует Сахаров. В самых общих чертах о типе этом скажем так: как можно меньше внешних эффектов, чужеродных „примесей“ и иллюзий, как можно больше выявления истинного смысла, основного, самого важного в музыкальной ткани, в образно-смысловом развитии произведения. Подобная манера осталась бы чистой декларацией, если бы не опиралась на отточенное мастерство инструменталиста: великолепную артикуляцию, культуру самого прикосновения пальцев к клавиатуре. Отсюда качество звуковедения и фразировки, воспроизводящей неповторимый интонационный рельеф каждого данного момента развертывания музыки…»
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: Современные пианисты, 1990 г.
