Ferdinand Laub
Вторая половина XIX века — время бурного развития освободительно-демократического движения. Глубокие противоречия и контрасты буржуазного общества вызывают страстный протест среди прогрессивно настроенной интеллигенции. Но протест уже не носит характера романтического бунта отдельной личности против социального неравенства. Демократические идеи возникают в итоге анализа и реалистически трезвой оценки общественного бытия, стремления к познанию и объяснению мира. В сфере искусства властно утверждаются принципы реализма. В литературе эта эпоха характеризовалась мощным расцветом критического реализма, давшего свое отражение и в живописи — русские передвижники тому пример; в музыке это привело к психологизму, страстной народности, а в общественной деятельности музыкантов — к просветительству. Изменяются требования, предъявляемые к искусству. Хлынувшая в концертные залы, желающая на всем учиться, мелкобуржуазная интеллигенция, получившая в России наименование «разночинцев», жадно тянется к музыке глубокой, серьезной. Лозунгом дня становится борьба с виртуозничанием, внешней эффектностью, салонностью. Все это порождает коренные изменения в музыкальной жизни — в репертуаре исполнителей, в методах исполнительского искусства.
На смену репертуару, насыщенному виртуозными произведениями, приходит репертуар, обогащенный художественно полноценным творчеством. Широко исполняются не эффектные пьесы самих скрипачей, а концерты Бетховена, Мендельсона, позднее — Брамса, Чайковского. Наступает «возрождение» произведений старых мастеров XVII—XVIII веков — И.-С. Баха, Корелли, Вивальди, Тартини, Леклера; в камерном репертуаре сугубое внимание уделяется последним квартетам Бетховена, отвергавшимся ранее. В исполнительстве на первый план выдвигается искусство «художественного перевоплощения», «объективной» передачи содержания и стиля произведения. Слушателя, приходящего на концерт, интересует в первую очередь музыка, личность же исполнителя, мастерство измеряется его способностью к передаче идей, заключенных в творениях композиторов. Сущность указанных изменений афористически точно отметил Л. Ауэр: «Эпиграф — «музыка существует для виртуоза» более не признается, и выражение «виртуоз существует для музыки» превратилось в credo подлинного артиста наших дней».
Самыми яркими представителями нового художественного направления в скрипичном исполнительстве были Ф. Лауб, Й. Иоахим и Л. Ауэр. Именно они разрабатывали основы реалистического метода в исполнительстве, были творцами его принципов, хотя субъективно Лауба многое еще связывало с романтизмом.
Фердинанд Лауб родился 19 января 1832 года в Праге. Отец скрипача, Эразм, был музыкантом и его первым педагогом. Первое выступление 6-летнего скрипача состоялось в частном концерте. Он был так мал ростом, что его пришлось поставить на стол. В 8 лет Лауб предстал перед пражской публикой уже в публичном концерте, а некоторое время спустя отправился с отцом в концертную поездку по городам родной страны. От его дарования в восторге норвежский скрипач Уле Булль, к которому однажды привели мальчика.
В 1843 году Лауб поступил в Пражскую консерваторию в класс профессора Мильднера и блестяще ее закончил в 14-летнем возрасте. Игра молодого музыканта обращает на себя внимание, и Лауб, окончив консерваторию, не испытывает недостатка в концертах.
Его молодость совпала с временем так называемого «чешского возрождения» — бурного развития национально-освободительных идей. На всю жизнь сохранил Лауб пламенный патриотизм, бесконечную любовь к порабощенной, страдающей родине. После пражского восстания 1848 года, подавленного австрийскими властями, в стране воцарился террор. Тысячи патриотов оказываются вынужденными уйти в изгнание. Среди них Ф. Лауб, поселяющийся на 2 года в Вене. Он играет здесь в оперном оркестре, занимая в нем положение солиста и концертмейстера, совершенствуется в теории музыки и контрапункте у Шимона Сехтера — чешского композитора, осевшего в Вене.
В 1859 году Лауб переезжает в Веймар на место Йозефа Иоахима, уехавшего в Ганновер. Веймар — резиденция Листа, сыграл большую роль в развитии скрипача. Как солист и концертмейстер оркестра, он постоянно общается с Листом, который высоко оценивает замечательного исполнителя. В Веймаре Лауб подружился со Сметаной, всецело разделяя его патриотические чаяния и надежды. Из Веймара Лауб часто ездит с концертами в Прагу и другие города Чехии. «В ту пору, — пишет музыковед Л. Гинзбург, — когда чешская речь преследовалась даже в чешских городах, Лауб не стеснялся говорить на родном языке, находясь в Германии. Жена его впоследствии вспоминала, как Сметана, встретившись с Лаубом у Листа в Веймаре, ужаснулся тому, с какой смелостью в центре Германии Лауб изъяснялся по-чешски».
Через год после переселения в Веймар Лауб женился на Анне Мареш. Он познакомился с ней в Новой Гуте, в один из приездов на родину. Анна Мареш была певицей и как Анна Лауб приобрела известность, часто гастролируя с мужем. Она родила пятерых детей — двух сыновей и трех дочек и в течение всей жизни была ему преданнейшим другом. На одной из его дочерей, Изабелле, был женат скрипач И. Гржимали.
Мастерство Лауба вызывало восхищение крупнейших музыкантов мира, однако в начале 50-х годов в его игре отмечалась главным образом виртуозность. В письме к брату в Лондон в 1852 году Иоахим писал: «Поразительно, какой блестящей техникой обладает этот человек; для него не существует никаких трудностей». Репертуар Лауба в это время заполнен виртуозной музыкой. Он охотно исполняет концерты и фантазии Баццини, Эрнста, Вьетана. Позже центр его внимания перемещается на классику. Ведь именно Лауб в интерпретации произведений Баха, концертов и ансамблей Моцарта и Бетховена был в известной мере предшественником, а затем соперником Иоахима.
Большую роль в углублении интереса к классике сыграла квартетная деятельность Лауба. В 1860 году Иоахим называет Лауба «лучшим скрипачом среди своих коллег» и восторженно оценивает его как квартетиста.
В 1856 году Лауб принимает приглашение берлинского двора и поселяется в прусской столице. Его деятельность здесь отличается крайней интенсивностью — он выступает в трио с Гансом Бюловым и Волерсом, дает квартетные вечера, пропагандирует классику, в том числе последние квартеты Бетховена. До Лауба публичные квартетные вечера в Берлине в 40-е годы проводились ансамблем, возглавлявшимся Циммерманом; историческая заслуга Лауба заключалась в том, что его камерные концерты стали постоянными. Квартет действовал с 1856 по 1862 год и многое сделал в воспитании вкусов публики, расчистив путь Иоахиму. Работа в Берлине совмещалась с концертными поездками, особенно часто в Чехию, где он подолгу жил в летнюю пору.
В 1859 году Лауб впервые посетил Россию. Его выступления в Петербурге с программами, включавшими произведения Баха, Бетховена, Мендельсона, вызывают фурор. В восторге от его игры выдающиеся русские критики В. Одоевский, А. Серов. В одном из писем, относящихся к этому времени, Серов называл Лауба «истинным полубогом». «В воскресенье у Виельгорского слышал я только два квартета (Бетховена F-dur, из Разумовских, ор. 59 и гайдновский G-dur), но что это было!! Даже в механизме Вьетана перещеголял».
Серов посвящает Лаубу цикл статей, уделяя особое внимание его интерпретации музыки Баха, Мендельсона, Бетховена. «Чакона» Баха, опять — изумление смычку и левой руке Лауба, — пишет Серов, — его густейшему тону, широкой тесьме звука под его смычком, усиливающим скрипку вчетверо против обыкновенного, его деликатнейшим оттенкам в «pianissimo», его бесподобнейшей фразировке, с глубоким вниканием в глубокий стиль Баха!.. Слушая эту восхитительную музыку в восхитительном Лаубовом исполнении, начинаешь недоумевать: может ли быть на свете еще иная музыка, совсем иной стиль (не полифонический), может ли иметь иной стиль право гражданства в иску ест се, — столько полное, как бесконечно органический, многоголосный стиль великого Себастьяна?»
Лауб поражает Серова и в Концерте Бетховена. После концерта 23 марта 1859 года он писал: «В нынешний раз эту чудесно-прозрачную; светлую, ангельски искреннюю музыку он спел своим смычком еще несравненно лучше, чем в своем концерте в зале Благородного собрания. Виртуозность изумительная! Но она в Лаубе существует не сама для себя, а на пользу высокомузыкальных творений. Если б все виртуозы так понимали свое значение и назначение!» «В квартетах,— пишет Серов, прослушав камерный вечер, — Лауб кажется еще выше, нежели в соло. Он совершенно сливается с исполняемой музыкой, что не умеют делать многие виртуозы, в том числе и Вьетан».
Притягательным моментом в лаубовских квартетных вечерах для передовых петербургских музыкантов было включение в число исполняемых произведений последних квартетов Бетховена. Тяготение к третьему периоду бетховенского творчества было характерно для демократической интеллигенции 50-х годов: «...и в особенности старались мы познакомиться в исполнении с последними квартетами Бетховена», — писал Д. Стасов. После этого понятно, почему камерные концерты Лауба были встречены столь восторженно.
В начале 60-х годов Лауб много времени проводит в Чехии. Эти годы для Чехии были порой бурного подъема национальной музыкальной культуры. Основы чешской музыкальной классики закладывает Б. Сметана, с которым Лауб поддерживает самые тесные связи. В 1861 году в Праге открывается чешский театр, торжественно празднуется 50-летие консерватории. Лауб на юбилейном вечере играет Концерт Бетховена. Он постоянный участник всех патриотических начинаний, активный член национального объединения представителей искусства «Умелецка беседа».
Летом 1861 года, когда Лауб жил в Баден-Бадене, к нему часто приезжал Бородин с женой, которая, будучи пианисткой, любила играть с Лаубом дуэты. Лауб высоко ценил музыкальный талант Бородина.
Из Берлина Лауб переезжает в Вену и по 1865 год живет здесь, развивая концертную и камерную деятельность. «Королю скрипачей Фердинанду Лаубу» — гласила надпись на золотом венке, который был преподнесен ему Венским филармоническим обществом, когда Лауб покидал Вену.
В 1865 году Лауб вторично едет в Россию. 6 марта он играет на вечере у Н. Рубинштейна, и присутствовавший там русский писатель В. Соллогуб в открытом письме к Матвею Виельгорскому, напечатанном в «Московских ведомостях», посвящает ему следующие строки: «... игра Лауба до того меня восхитила, что я забыл и снег, и вьюгу, и болезни... Отличительными свойствами Лауба показались мне спокойствие, звучность, простота, строгость стиля, отсутствие вычурности, отчетливость и вместе с тем интимное воодушевление, соединенное с необыкновенной силой... Он не сух, как классик, не порывист, как романтик. Он своебытен, самостоятелен, в нем есть, как говаривал Брюллов, отсебятина. Его нельзя ни с кем сравнивать. Истинный художник всегда типичен. Много говорил он мне и спрашивал про вас. Он вас от души любит, как любят вас все, которые вас знают. В обхождении, мне показалось, что он прост, сердечен, готов признать чужое достоинство и не обижается им, чтобы возвысить свое значение».
Так несколькими штрихами Соллогуб набросал привлекательный образ Лауба, человека и художника. Из его письма ясно, что Лауб уже был знаком и близок со многими русскими музыкантами, в том числе с графом Виельгорским — замечательным виолончелистом, учеником Б. Ромберга, видным музыкальным деятелем России.
После исполнения Лаубом g-moll'ного Квинтета Моцарта, восторженной статьей откликнулся В. Одоевский: «Кто не слыхал Лауба в ге-мольном квинтете Моцарта, — писал он, — тот не слыхал этого квинтета. Кто из музыкантов не знает наизусть той дивной поэмы, которая называется ге-мольным квинтетом? Но как редко приходится слышать такое его исполнение, которое бы вполне удовлетворило нашему художественному чувству».
В третий раз Лауб приехал в Россию в 1866 году. Концерты, данные им в Петербурге и Москве, окончательно укрепили его необычайную популярность. Лаубу видимо импонировала атмосфера русской музыкальной жизни. 1 марта 1866 года он подписывает контракт о работе в Московском отделении Русского музыкального общества; по приглашению Н. Рубинштейна становится первым профессором открывшейся осенью 1866 года Московской консерватории.
Подобно Венявскому и Ауэру в Петербурге, Лауб выполнял в Москве те же обязанности: в консерватории вел класс скрипки, квартетный класс, руководил оркестрам; был концертмейстером и солистом симфонического оркестра и первым скрипачом в квартете Московского отделения Русского музыкального общества.
Лауб прожил в Москве 8 лет, то есть почти до смерти; результаты его деятельности велики и неоценимы. Он выделялся как первоклассный педагог, воспитавший около 30 скрипачей, среди которых были В. Виллуан, окончивший консерваторию в 1873 году с золотой медалью, И. Лойко, ставший концертантом, друг Чайковского И. Котек. У Лауба начинал свое образование известный польский скрипач С. Барцевич.
Исключительно высоко оценивалась современниками исполнительская деятельность Лауба, особенно камерная. «В Москве, — писал Чайковский, — имеется такой квартетный исполнитель, на которого с завистью взирают все западноевропейские столицы...» По мнению Чайковского, с Лаубом во всем мире в исполнении классических произведений может соперничать один Иоахим, «превосходящий Лауба в уменье извлекать из своего инструмента трогательно-нежные мелодии, но безусловно уступающий ему в силе тона, в страстности и благородной энергии».
Много позднее, в 1878 году, уже после смерти Лауба, в одном из писем к фон Мекк, Чайковский писал об исполнении Лаубом Adagio из Моцартовского g-moll'ного квинтета: «Когда это Adagio играл Лауб, я всегда прятался в самый угол залы, чтобы не видели, что со мной делается от этой музыки».
В Москве Лауба окружала теплая дружеская атмосфера. Н. Рубинштейн, Коссман, Альбрехт, Чайковский — все крупные московские музыкальные деятели были с ним в большой дружбе. В письмах Чайковского с 1866 года встречаются строки, свидетельствующие о тесном общении с Лаубом: «Посылаю тебе довольно остроумное меню одного обеда у князя Одоевского, на котором я присутствовал вместе с Рубинштейном, Лаубом, Коссманом и Альбрехтом, покажи его Давыдовым».
Лаубовским квартетом на квартире у Рубинштейна впервые был исполнен Второй квартет Чайковского; Лаубу посвятил великий композитор свой Третий квартет.
Лауб любил Россию. Несколько раз он концертировал в провинциальных городах — Витебске, Смоленске, Ярославле; его игру слушали в Киеве, Одессе, Харькове.
Жил он с семьей в Москве на Тверском бульваре. В его доме собирался цвет музыкальной Москвы. Лауб был прост в обращении, хотя держался всегда гордо, с достоинством. Он отличался большим трудолюбием во всем, что касалось его профессии: «Он играл и упражнялся почти непрерывно, и когда я его спросил,— вспоминает Сервас Хеллер, воспитатель его детей, — почему он все еще так напрягается, когда он уже достиг, быть может, вершины виртуозности, он засмеялся, как будто жалел меня, а потом серьезно сказал: «Как только я перестану совершенствоваться, сейчас же окажется, что кто-то играет лучше меня, а я этого не хочу».
Большая дружба и артистические интересы тесно связывали Лауба с Н. Рубинштейном, ставшим его постоянным партнером по сонатным вечерам: «Они с Н. Г. Рубинштейном очень подходили один к другому по характеру игры и дуэты их бывали иногда несравненно хороши. Едва ли кто-нибудь слышал, например, лучшее исполнение Крейцеровой сонаты Бетховена, в которой оба артиста соперничали в силе, нежности и страстности игры. Они были так уверены один в другом, что иногда играли публично неизвестные им вещи без репетиций, прямо a livre ouvert».
Среди триумфов Лауба внезапно настигла болезнь. Летом 1874 года врачи рекомендовали ему отправиться в Карлсбад (Карловы Вары). Словно предчувствуя близкий конец, Лауб по дороге остановился в милых его сердцу чешских селениях — сперва в Крживоклате, где перед домиком, в котором он некогда жил, посадил куст орешника, потом в Новой Гуте, где у родственников сыграл несколько квартетов.
Лечение в Карловых Варах не пошло впрок и совершенно больного артиста перевезли в Тирольский Гриз. Здесь 18 марта 1875 года он и скончался.
Чайковский в рецензии на концерт скрипача-виртуоза К. Сивори писал: «Слушая его, я думал о том, что на этой же эстраде, ровно год тому назад. в последний раз играл перед публикой другой скрипач, полный жизни и силы, во всем расцвете гениального таланта; что этот скрипач уже не предстанет ни перед какой человеческой публикой, что никого уже не приведет в трепет восторга рука, извлекавшая звуки, столь сильные, мощные и вместе с тем нежные и ласкающие. Г. Лауб скончался всего на 43-м году жизни».
Л. Раабен
