In Damascus
Автор музыки: британский композитор Джонатан Дав (Jonathan Dove, род. 1959)
Автор либретто: сирийский писатель и поэт Али Сафар (Ali Safar). Выборка из его автобиографической поэмы в прозе «Черное облако на свинцово-седом небе, или Смерть от ударов скорби» («A Black Cloud in a Leaden White Sky, or Death by Stabs of Sorrow). Английский перевод Анны-Марии МакМанус (Anne-Marie McManus), вошедший в антологию «Говорит Сирия» («Syria Speaks», Лондон: Saqi Books, 2014). Она составлена из работ сирийских писателей и художников, выигравших премию English PEN
Оригинальное полное название: «In Damascus» for tenor and string quartet
Русский эквивалент: «В Дамаске» для тенора и струнного квартета (предмет опуса – проблема сирийских беженцев, вызванная военно-политическим кризисом в стране)
Заказчики написания: Friends of the Sacconi Quartet, Michael Cuddigan Trust и Vernon Ellis Foundation для «Саккони-квартета» и Марка Пэдмора
Мировая премьера: Фолкстон, Sacconi Chamber Music Festival, 20 мая 2016 года Лондонская премьера: Kings Place, 13 июля 2016 года в рамках концерта по случаю 15-летия «Саккони-квартета». Аудиозапись для CD осуществлена в Церкви Всех Святых (All Saints’ Church) в Лондоне (East Finchley) 14–15 июля 2016. Аудиоальбом на лейбле Signum Classics, в который вошел этот опус, вышел в 2017 году (Signum Records Ltd)
Структура произведения (части)
1) A little while ago (Не так давно)
2) And what if you weep alone (И что если ты оплакиваешь один)
3) Two days ago (Два дня назад)
4) Here and now in Damascus (Здесь и сейчас в Дамаске)
5) The many faces of Damascus (Многоликий Дамаск)
6) Инструментальное интермеццо
7) Soon, we […] will be free (Скоро мы освободимся)
8) I don’t think any nations in existence (Я не думаю, что какие-либо существующие народы)
9) On all my travels, I’d take a book (Во все свои путешествия я брал книгу)
10) My heart is a black lump of coal (Мое сердце – черный комок угля)
11) My country (Моя страна)
Исполняемые тексты
1) A little while ago in the Damascus neighbourhood of Zuhur, children were drifting off to sleep, believing there was a truce for the holiday. But they did not return to Earth, and their souls drifted higher and higher, never coming to rest. A curse on anyone who celebrates today…
Не так давно в районе Дамаска Зугур дети засыпали с верой, что к празднику наступало перемирие. Но они не возвращались на Землю, а их души уносились всё выше и выше, никогда не достигая упокоения. Проклятие любому, кто празднует сегодня…
2) And what if you weep alone at the end of the night… Will the children find their way home in the morning, laughing, abundant as the rain?
И что если ты оплакиваешь один в окончании ночи… Найдут ли дети утром свою дорогу домой, смеющиеся, многочисленные, как капли дождя?
3) Two days ago we were standing where the long line of Syrians trying to leave the country waited… Nothing happened, except that we saw a nation where the sun had burned out. Over time, no light remained for its residents except the spark of their eyes, which were fading… Like tears…
Два дня назад мы были там, где ожидала длинная очередь сирийцев, пытающихся покинуть страну… Ничего, кроме того, что мы увидели государство, в котором сгорело солнце, не произошло. Со временем для его жителей не осталось света, кроме искры в их глазах, которая угасала… Подобно слезам…
4) Here and now in Damascus, in spite of everything, there are white clouds laced with black; a light, cool breeze; the sounds of the call to prayer piercing the noise of construction on a nearby building. Ordinary details: I let them soak into me. The pain in my head remains, waiting for the sound of the next explosion.
Здесь и сейчас в Дамаске, несмотря ни на что, есть белые облака с примесью черного; легкий прохладный ветерок; звуки призыва к молитве, прорезающие шум строительства соседнего здания. Обычные детали: я позволил им запечатлеться в себе. Боль в голове не покидает меня, ожидая удара следующего взрыва.
5) The many faces of Damascus. A man smiling at me even though his face is tired, on the verge of tears. A child sells me a cheap piece of chocolate, his face dreaming of new days… faces, faces, some of them tinged with pain, others smeared with hope. This Damascus of so many faces can close her eyes for a little while. She’s worn out and haggard – but she’s not yet dead… The faces of Damascus are just like her…
Многоликий Дамаск. Мужчина, что улыбается мне на грани слез, хотя лицо его измождено. Ребенок предлагает мне кусочек дешевого шоколада, а его лицо мечтает о новых днях… Лица, лица, некоторые из них пронизаны болью, другие размыты надеждой. Этот Дамаск с таким множеством лиц может ненадолго закрыть себе глаза. Он измучен и изнурен – но он еще не умер… Лица Дамаска точно такие же, как он сам...
7) Soon, we […] will be free. We will be free of our faces and our souls – or our faces and our souls will be free of us. And the happy world won’t have to listen to our clamour anymore, we who have ruined the peace of this little patch of Earth and angered a sea of joy. Soon, mankind, you will have your quiet once more, and we promise we won’t disturb you again… for a pathway to the sky has opened for us, and look! We’re getting ready.
Вскоре мы освободимся. Мы будем свободны от наших лиц и наших душ – или же наши лица и наши души будут свободны от нас. И счастливому миру больше не придется слышать наш крик, ведь именно мы разрушили мир этого маленького клочка Земли и разозлили море радости. Вскоре, человечество, ты вновь обретешь свой покой, и мы обещаем больше тебя не беспокоить… На пути к небесам, что открылись нам, и смотрят! Мы готовы к этому.
8) I don’t think any nations in existence will match Syrians in their expressions of sadness, their airing of grief.
Я не думаю, что какие-либо существующие народы будут походить на сирийцев по их выражениям грусти и проявлению скорби.
9) On all my travels […] I’d take a book […] Usually, I’d leave [it] in the country I visited […] When my friends took a trip, I’d give them a book […] My problem now isn’t the books that we give to the people who leave us, hoping they’ll return, but the books that go with the people who can never return… Every person who leaves us is a book, a book in himself. And it won’t be long before we return… As we once were, a nation without books.
Во все свои путешествия я брал книгу. Обычно я оставлял [ее] в стране, которую посещал. Когда мои друзья отправлялись в путешествие, я давал им книгу. Моя проблема сейчас не в книгах, которые мы даем людям, покидающим нас в надежде, что они вернутся, а в книгах, которые уходят с людьми, которые никогда не смогут вернуться… Каждый индивид, кто оставляет нас, – это книга, книга в себе. И ее не станет задолго до того, как мы вернемся… Как мы были когда-то, нацией без книг.
10) My heart is a black lump of coal. My heart is a full stop on a page. In it, the students of life will write letters of hope. Our days: a black box, never to be opened…
Мое сердце – черный комок угля. Мое сердце – полная остановка на странице. На ней знатоки жизни будут писать письма надежды. Наши дни: черный ящик, который никогда не откроется…
11) My country, please wait a little longer. We were only born a short time ago, and after a short time we will leave… And the women of the fields and the mountains and the cities and the villages are still waiting for us… Mothers and beloved ones…
Моя страна, пожалуйста, подожди еще немного. Мы родились лишь совсем недавно, и через короткий миг уйдем… И женщины полей и гор, городов и деревень всё еще ждут нас… Матери и любимые…
Слово композитора
Я был в Дамаске всего один раз, двадцать лет назад, по дороге в Пальмиру. У меня была цель (я писал музыку для пьесы о королеве Пальмиры Зенобии), но, по сути, был туристом. Как и всякий иностранец, я был заворожен, ступив из шумного современного города в волшебный древний мир окруженного стеной Старого города, на его гулкий базар, что вел к великолепной мечети: я оказался в лабиринте извилистых узких улочек, пропитавшихся ароматом пресного хлеба.
В Пальмире меня везде встречали с необычайной добротой. Однажды, когда я бродил с непокрытой головой среди впечатляющих руин, маленький бедуинский мальчик заметил, что я рискую получить солнечный удар: он показал, как завязать тюрбан, а затем пригласил меня выпить чай с его семьей в их палатке.
С тех пор я беспомощно наблюдал за тем, как эти чудесные достопримечательности были разорены, а местные жители были изгнаны и убиты. Когда «Саккони-квартет» предложил мне выбрать сирийского поэта для нашего сотрудничества, эта идея меня увлекла.
Я долго искал современного поэта, чьи произведения могли бы воплотиться в любой музыке, которую я мог себе представить. Я чувствовал, что важно найти информацию о сирийских событиях из первых рук, но, конечно, я всегда читал о них в переводе. В сборнике «Говорит Сирия» я с удивлением обнаружил что-то похожее на прозу, но наполненное поэзией. Это был прекрасный (Анны-Марии МакМанус) перевод сочинения Али Сафара «Черное облако на свинцово-седом небе» – красноречивый, вдумчивый, содержательный и при этом яркий рассказ о жизни в раздираемой войной стране, тем более что он привлекал строгостью своего литературного стиля.
Кладя на музыку эти слова, я не пытался подражать сирийской музыке. Однако в моем выборе звукоряда или строя есть то, что следует назвать лингвистической аккомодацией. Несколько движений идут в строе, который я впервые применил при написании кантаты, посвященной Первой мировой войне: в ней есть акцент, который я связываю с войной, ее насилием и опустошением. И этот восьмитоновый строй похож на звукоряды, присущие сирийской музыке. Я не выбирал его абстрактно: он возник из гармоний, которые были использованы в предыдущей работе, и возник снова, когда, погружаясь в тексты Али Сафара, я искал подходящие музыкальные оттенки. В этой работе более акцентирован ее арабский аспект.
© Jonathan Dove, 2020
Ремарки к выходу записи в составе аудиоальбома
Цикл состоит из одиннадцати частей, и первая начинается резкой, изнуренной серией диссонирующих аккордов струнного квартета: они содержат в зародыше бóльшую часть последующего музыкального материала. Вокально-драматическое мастерство Дава вскоре становится очевидным благодаря вступительным лирическим речитативам, описывающим, как дети не просыпаются, а уносятся прочь – только в конце части солист-рассказчик и квартет выражают свой гнев. Вторая часть «И что если ты оплакиваешь один» – это чрезвычайно простое, но горестное причитание с щемящим аккомпанементом струнных. Третья часть – еще одна вариация вступительных аккордов, и томительно возникающая в ней тема рисует очереди беженцев, вынужденных покинуть страну.
Настроение просветляется в четвертой части «Здесь и сейчас в Дамаске», которая показывает течение повседневной жизни, хотя она сильно подорвана постоянным страхом новых бомбардировок. Следующая часть напряженно высматривает в толпе страдающие лица, и напряжение в полностью инструментальной части с кульминацией, в которой наступают мучительная боль и диссонанс, усиливается еще больше. Седьмая часть «Скоро мы освободимся» – это оцепенелая и весьма безыскусная жалоба перед лицом полного уничтожения на фоне умеренно строгого сопровождения струнного квартета. Длинный фуговый пассаж, потерянный, извилистый и колеблющийся, предваряет восьмую часть «Я не думаю, что какие-либо существующие народы будут походить на сирийцев по их выражениям грусти и проявлению скорби».
В девятой («Во все свои путешествия я брал книгу») и десятой («Мое сердце – черный комок угля») частях Дав словно вырывает страницу из книги Арво Пярта с помощью контрастных выразительных кантилен, поддерживаемых простейшим и самым что ни на есть ненавязчиво минимальным аккомпанементом. Одиннадцатая (финальная) часть «Моя страна, пожалуйста, подожди еще немного» – онемелый, разбитый вдребезги призыв к надежде. Чувствуется, что для достижения как можно более сильной выразительности в этом опусе Дав стремится свести свой язык к абсолютному минимуму: что-либо иное в этих обстоятельствах показалось бы неуместным.
© Julian Grant, 2017
© Signum Records, 2017
Игорь Корябин
(перевод и публикация по материалам зрительской программы Вигмор-холла и вкладыша к аудиоальбому)
