На последних премьерах Театра Алексея Рыбникова
В Театральном зале Московского международного дома музыки прошли две премьеры Театра Алексея Рыбникова — новая редакция рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» и хореографическая инсталляция «Глазами клоуна».
Яркую, жёсткую и мощную мелодраматическую канву «Хоакина Мурьеты» я помню ещё со школы, где два рок-хита Алексея Рыбникова были включены в музыкально-образовательный план. Говорить о достоинствах, о стилистической пестроте и выразительности этой музыки сегодня, пожалуй, уже излишне. А рассуждать о том, что времена меняются, а эпохально приуроченные творения нет, — не то чтобы неловко, но — всё ещё в границах банальной дидактики.
Я слушал новую версию с некоторыми нотками ностальгии и думал о своём. Не о том, что происходило на сцене, а о том, как я слышал эту музыку 25 лет назад, и что эта музыка значила для нас тогда. Мой коллега, который слушал «Хоакина» впервые, был удивлен архаичностью форм и отсутствием ярко выраженной мысли. Я не пытался разубедить его, ибо каждый воспринимает артефакт в меру собственного культурного багажа и сиюминутной потребности в новом знании о себе и о мире.
О чём сегодня может рассказать рок-опера «Хоакин Мурьета»?
Об алчности и жестокости? А мы что-то об этом не знаем или успели забыть? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно вспомнить, в чём принципиальное отличие «Хоакина Мурьеты» от «Юноны и Авось»: почему второе произведение — абсолютный шедевр на все времена с непреходящей актуальностью и непередаваемым воздействием, а первое — лишь знак эпохи?
В «Юноне» мы слышим метаэпохальное религиозное звучание: эта опера — гимн высшей форме религиозного отношения людей к миру и друг к другу — гимн Любви. Божественным молитвенным хором завершается эта фантастическая опера.
Что мы слышим в «Хоакине Мурьете»? Гимн пороку, боли, бесчеловечности.
Гимн Смерти, которая является главным героем этого произведения.
Удивительно ли, что на премьерном показе этой оперы весьма небольшой Театральный зал ММДМ был полупустым? Имеет ли право художник нести людям информацию о горе, с которым каждый из присутствующих в зале либо уже успел столкнуться, либо знает, что это такое без фееричного обрамления в вокально-музыкальные формы, эстетизирующие боль? Достаточно сравнить постоянные аншлаги на «Юноне» и полупустой зал на «Хоакине», чтобы понять риторическую нелепость поставленного вопроса.
При этом не могу не отметить блестящую работу артистов театра: это было, в первую очередь, блестяще вокально и выразительно пластически. Намного выразительнее и живописнее, чем во второй премьере театра, которую я посетил и которая станет, наверное, главным разочарованием уходящего года.
Признаюсь, я не читал романа Генриха Бёлля «Глазами клоуна» и не возьмусь судить о том, насколько верно его атмосфера и магистральная идея переданы авторами хореографической инсталляции на музыку Алексея Рыбникова — Жанной Шмаковой и Александром Рыхловым. Я точно знаю, что эту книжку я никогда не возьму в руки, потому что теперь у меня она жёстко будет ассоциироваться с художественной несостоятельностью и психотропной беспомощностью.
Для чего люди пишут уродливую музыку, безобразные картины, освещают омерзительные поступки и смакуют психиатрические отклонения, — мне не интересно.
Для меня всё, что не служит защите и преумножению Жизни на Земле, — преступно. Произведения искусства — не исключение. Как однажды заметила одна дама по поводу одного совершенно невыносимого произведения Альбана Берга: «А не приходило ли композитору в голову, что такие эмоции нужно держать при себе?»
Я не могу понять, для чего талантливым людям, серьёзным художникам умножать уродство? Зачем? Что ценного может нести в себе эстетизация человеческой несостоятельности?
Окаймленное в талантливую музыку человеческое бессилие, бесцельность и бестолковость — давит так, что хочется кричать.
Лично я испытывал реальное физическое удушье от того антиэстетизма, которое творилось на сцене. Спустя час после издевательства над человеческой пластикой и эмоциональным здоровьем, я нашел единственно верный способ дожить до конца этого перфоманса — заснуть. К счастью, я смог.
Затянутое вступление, звуки дождя, масса нетеатральных подробностей (авторы вообще не в курсе, что сценическое время не может совпадать с реальным без угрозы художественного коллапса)... И вот пятидесятилетний дядя заявляет, что ему 27 лет... Звучат скрипы… За 15 минут со сцены ничего ценного не сообщается, ничего важного на сцене не происходит.
Пластические этюды не лишены музыкальности, но начисто лишены хорошего вкуса.
Банальная пантомима в примитивной пластической окантовке иллюстрирует статическую вязкость прозы, педантично убивая желание вникать в суть. Истероидная аффектация жестов и декламации напоминает худшие эксперименты Романа Виктюка из прошлого века. Что в сценических решениях, что в музыке. Всё это аккумулируется в навязчивую мысль о том, что клоунада — это очень глупо. Глупо настолько, что несовместимо с Жизнью. Глупо потому, что никогда и ничего ценного не добавляет к знанию и опыту других людей. Клоунада — как жанр, направленный сам на себя, — теплица дурновкусия, которое, в свою очередь, — главный признак бездарной самодеятельности.
И тут мне подумалось, что антиэстетизм как самоцель не может лежать в основе художественного произведения. В основе короткой цирковой или площадной репризы — да. Но в основе художественного текста — нет:
художник не имеет права умножать уродство в мире!
Если он это делает, наверное, он делает что-то не то в этой жизни. Произведение искусства должно нести Свет, который вдохновляет, улучшает, делает добрее и счастливее. Произведение, лишенное художественной ценности может, конечно, показывать, как бывает или как должно быть. В крайнем случае, как может быть, но никогда не будет... Но артефакт не должен смаковать сам себя! Это ребячество недостойно художественного высказывания. Оно антисоциально и порочно по сути. Неужели авторы «Клоуна» не понимают таких простых вещей?!
И ещё эта лысая балерина... Да. Уродство как источник кайфа.
Маразм как источник мудрости. Идиотизм как прозрение. Может, хватит уже? Искусство не имеет права быть болезнетворным. А клоунада, если авторы этой инсталляции не в курсе, — это зона Смеха, Карнавальной Радости, беспричинного Счастья! Никак не территория мизантропии, в которую погрузили зрителей создатели спектакля. Клоун может быть грустным, но он не может быть страшным.
Одно лишь уважение и любовь к великому музыкальному наследию Алексея Рыбникова стало поводом моего посещения обоих представлений. Но никакая любовь не может вынести издевательства над Светом в угоду Чудовищному Культу Мрака.
Фото: rybnikovtheater.ru
