В Большом театре возгорелось «Пламя Парижа»
Премьеру балета «Пламя Парижа» в свое время приурочили к 15-летию Октябрьской революции и представили в 1932 году на сцене Ленинградского театра оперы и балета, который уже не именовался Мариинским, но еще не носил имя Кирова. Это был соцзаказ, за выполнение которого взялись молодые, те, чье творчество сегодня изучают студенты театральных вузов: либреттист Николай Волков, художник Владимир Дмитриев, композитор Борис Асафьев, балетмейстер Василий Вайнонен, режиссер Сергей Радлов.
В Большом театре «Пламя Парижа» возгорелось год спустя. За три десятилетия сценической жизни главные сцены страны знали несколько редакций, самая знаменитая датируется 1947 годом. Спектакль, равно любимый и самыми высокими властями, и самым что ни на есть простым зрителем, сохранялся в репертуаре до 1964 года. Классовая борьба, а именно на ней была замешена интрига, растворялась в вихрях танцев, от которых кружились головы: отплясывали баски, разыгрывали интермедии актеры придворного театра, ликующий народ штурмовал Тюильри, на площади убивали детей, сцену пересекала героиня со знаменем — как с полотна Давида или Делакруа (хотя последний и писал позже и по другим поводам). Танцы спасали не самый балетный сюжет, и «Пламя Парижа» благодаря таланту Вайнонена оказалось лучшим образцом революционного театра, о котором так мечтали строители коммунизма.
С «Пламенем Парижа» связаны и исторические сюжеты. Например, известно, что спектакль любил Сталин и смотрел его по разным версиям не то 10, не то 17 раз. А однажды, разомлевший под натиском Французской революции, спросил хореографа, имеет ли балет «премию моего имени?» Услышав отрицательный ответ, тут же исправил несправедливость. Или такая история: когда в финале энергичная шеренга с ружьями наперевес и саблями наголо шла прямо на зрителей, решительно всматриваясь в зал, посол Франции нервически покинул зал.
Сохранился и почти анекдотический случай: рядовой зритель (в некоторых пересказах сам Стаханов) спросил сидевшего рядом Немировича-Данченко (иные утверждают — Асафьева), отчего артисты не говорят. «Это — балет», — последовал ответ. Но тут раздалась хоровая «Марсельеза», и зритель заметил: «Да, ты, старик, тоже в балете впервые». Еще по поводу «Пламени Парижа» любят вспоминать о том, как французы признали танцы своими, родными, хотя хореограф никогда не видел народных оригиналов и своими фантазиями был обязан собранию Эрмитажа. Так же, кстати, случалось и с произведениями Игоря Моисеева, младшего коллеги Вайнонена.
За полвека спектакль оказался напрочь забыт его участниками, впечатления и исполнительские переживания память сберегла, а вот движения... Тут помогли балетные конкурсы: па де де главных героев — их обязательный атрибут, впрочем, как и реже исполняемое па де де Актера и Актрисы. Танец басков выжил благодаря концертной эстраде, а крохи танцевальных фраз остались в фильме «Мастера советского балета» 1953 года. Вот, собственно, и все (минут 20), что сохранилось из потрясавшей хореографической партитуры. Досочинить остальное пришлось Алексею Ратманскому. Думаю, когда он, возглавив балет Большого театра, объявлял о своих намерениях обратиться к «Пламени Парижа», то полагал, что сохранившегося текста намного больше. Поставленная задача была сколь сложна, столь и благородна — наследию Большого театра действительно дЧлжно жить во времени.
На тех, кто помнит старый спектакль и будет сопоставлять его с нынешним, премьера, скорее всего, впечатления не произведет. «Это „Пламя“ пожиже нашего будет», — сказала одна балетная дама преклонных лет. Иной реакции и быть не могло, и нелепо сравнивать два спектакля. Думаю, что провал ожидал бы историческую версию «Пламени Парижа», если бы ее каким-то чудом восстановили от буквы до буквы. Мудрый Павел Марков писал о том, что русская интеллигенция не столько понимала и принимала революцию, сколько испытывала «эстетический восторг перед ее размахом». На этом героическом размахе (народ-освободитель) и романтическом пафосе (всем будет хорошо) крепко держалась драматургия исторического балета, авторы которого — редчайший случай — обошлись без любовной интриги.
В предваряющем премьеру телерепортаже Алексей Ратманский заметил, что сюжет был «поводом для танцев и эмоций». Но идеологическая составляющая — образ революции — напрочь себя изжила, и, чтобы действие не рассыпалось, Ратманский в соавторстве с Александром Белинским перечитали повесть провансальца Гра «Марсельцы» и ввели в либретто новых действующих лиц. Белинский не впервые «по делам балетным» обращается к французской истории — он один из авторов либретто балета «Наполеон», поставленного в «Кремлевском балете», и справедливости ради стоит заметить, что там тоже была гильотина, и она тоже не бездействовала.
Вместо образа революции с героическими танцами, батальными сценами, народными плясками поводом для танцев теперь стала мелодраматическая фабула. Филипп любит Жанну, а брат Жанны Жером — дочь маркиза Аделину. Все они сражаются за свободу, и бездушный молох революции перемалывает их судьбы. Филипп и Жанна становятся «первыми молодоженами новой Республики», Аделине отрубают голову — всего лишь из-за аристократического ее происхождения, а Жером, потерявший любимую, теряет и рассудок. «Никакая великая идея не оправдывает жестокости и убийства», — это тоже комментарий Ратманского.
Самое интересное в спектакле — камерные сцены и лирические дуэты, передающие смятения героев. Они поставлены в узнаваемой манере хореографа, а подчас состоят из самоцитат. В массовых сценах автор словно ведет разговор от имени поколения, для которого революция есть символ террора, — со спектаклем Вайнонена, где революция была синонимом надежды. Париж вновь тонет в огне, но на этот раз поджигает его вошедший в раж подвыпивший люд. Пламя возгорается во втором действии, а первое служит зачином, экспозицией, и ему не хватает внутренней энергетики. Марсельцы призыва 2008 года идут на Париж довольно вяло и бесцельно, не будит немногочисленный их отряд и звучащая фоном, где-то далеко за сценой «Марсельеза».
Картина в королевском дворце, где аристократы любуются придворным балетом «Ринальдо и Армида», — самое унылое и рыхлое звено в новом спектакле. Вопреки законам балета одета главная звезда Мирей де Пуатье — яркие гетры зрительно «режут» линию ног, даже таких безупречных, как у Анны Антоничевой. Дело, конечно, не только в гетрах — от стилизатора Ратманского стоило ожидать ироничного взгляда на любовь волшебницы к рыцарю. Тем более что «театр в театре» с традиционными персонажами Амуром, видениями, фуриями, дает тому повод. Роль актеров оказалась чистой иллюстрацией: в первом действии они развлекают аристократов, во втором — победивший народ. Трудно поверить, что хореографу дорога лежащая на поверхности мысль о том, что лицедеи служат тем, кто заказывает праздник. Когда-то Мирей де Пуатье участвовала в заговоре и переходила от капризной манерности к героическому пафосу по убеждению. Зато сатирический запал достался Людовику XVI и Марии-Антуанетте — в карикатурных зарисовках Геннадия Янина и Людмилы Семеняки. Такие правители не нужны любой державе. Сцена в Версале живет подробно, остальное «написано» скорописью и сжато подчас до формулировок дайджеста. Большой четырехактный спектакль втискивается в два действия.
Сумасшедший бег второго действия несется по нарастающей, его кульминации (танец басков и па де де главных героев) логически приближают к впечатляющему финалу. Два состава исполнителей предложили два разных спектакля. Страсти Марии Александровой и Александра Волчкова по-человечески понятны, любовь приводит такую Жанну в революцию. Во втором танцевали «инопланетяне»: их сумасшедшие полеты, зависания в воздухе и бешеный драйв не передать словами. Причем все, что можно отнести к разряду трюков, параду аттракционов, исполнялось столь истово, что становилось актом художественным. Речь о героях Натальи Осиповой и Ивана Васильева, чьи единая душа свободы, брутальная стихия, кажется, подчиняют себе всех, как когда-то — и на сцене, и в зале. Нежность и преданность Аделины передавали лирические танцовщицы труппы Нина Капцова и Анастасия Горячева. Денис Савин и Вячеслав Лопатин проводили своего Жерома от ребячьей непосредственности к непосильной трагедии.
Последняя мизансцена, когда-то напугавшая французского посла, без купюр вошла в спектакль, показав, что танцовщики, ведущие спектакль, еще и хорошие актеры. Каждый существует в своих предлагаемых обстоятельствах органично и сознательно. Жанна, Филипп и Жером поначалу не танцуют — они раздавлены казнью Аделины. Вдруг та появляется в толпе вместе с Маркизом — отец тоже казнен. Призраки перемешиваются с живыми в фантасмагории. И финальная точка: на авансцене Жером, в его руках страшный груз — мешок с отрубленной головой возлюбленной. Но его беспомощность не способна притормозить ход толпы: она сметает человека, как песчинку. Революции не нужны слабые, человек же — ничтожно мал. Собственно, та же тема заявлена и в оформлении. Пышных декораций, которые так к лицу Большому театру, нет. «Архитекторы-бумажники» Илья Уткин и Евгений Монахов в строгой черно-белой гамме воспроизводят перспективы дворцовых интерьеров и городских ландшафтов по мотивам старинных гравюр. В исторических костюмах повстанцев Елена Марковская сохранила цвета триколора, а камзолы, кринолины, пышные парики имитируют жизнь гламура. Вообще, командный дух постановки уловим: и с художниками, и с Юрием Бурлакой — на этот раз эксперт балетной старины, а также преемник Ратманского на посту худрука, выступил автором музыкальной концепции, — и с кудесником света Дамиром Исмагиловым хореограф работает не впервые.
«Пламя Парижа» стало для Ратманского спектаклем «под занавес» руководства балетом Большого. Он не раз говорил о советском наследии, которое в аутентичном или переосмысленном виде должно стать частью повседневной балетной жизни. При нем вернулся в репертуар после двадцатилетнего перерыва «Золотой век» Юрия Григоровича, он поставил собственные версии балетов «Светлый ручей» и «Болт», теперь — и «Пламя Парижа». Экскурс в советскую историю 30-х мог бы быть продолжен и «Лауренсией». К тому же хореография Чабукиани сохранилась. Но Ратманский подводит итоги, оставляя за собой азартную труппу, что работает с самоотдачей, молодых рьяных солистов на фоне равнодушия... ведущих звезд.
Елена Федоренко
