Новая музыка и актуальная музыка — две большие разницы
Ultraschall — фестиваль новой музыки. Именно новой, а никак не, скажем, актуальной. Разницу мне объяснили в двух словах, не задумываясь: актуальная музыка – та, что up-to-date, здесь и сейчас, прямиком из-под пера. Новая – та, что еще вчера была актуальной и выжила, миновав этот нервный этап.
Площадка
Основная площадка фестиваля — Radial System V — два свежереконструированных зала в здании бывшей насосной станции восточноберлинской канализации. Городские власти щедро удобрили новую культурную почву столицы — залы оборудованы по последнему слову техники. Каждый вмещает около пятисот человек. Зайцем не прорваться. Удобная система — мультипасс на шесть или двенадцать концертов дает возможность сэкономить на билетах. Но билет желательно забирать не позже чем за полчаса до концерта — велик шанс, что все раскупят до твоего прихода. Другие площадки — большой и малый залы Rundfunk Berlin-Brandenburg — повместительнее.
Публика
Публика разная. Очевидно, что есть «специальные» люди — директора фестивалей, руководители ансамблей, критики. Но на одном концерте группа молодых людей в ряду передо мной долго не могла определить, как называется «этот огромный медный инструмент». Остановились на фаготе (который как раз вовсе не медный, а деревянный). Слушают внимательно. Но довольно часто то тут, то там хнычут дети.
Все исполнения — высочайшего качества, как на записи. Собственно, так оно и есть, ведь радио все пишет для последующей трансляции, попробуй соври — эхом отзовется по всей стране как минимум два раза с перерывом в месяц. Да еще и, не дай бог, на следующий фестиваль не пригласят. Или вообще закроют Берлин для гастролей. Такого позора музыканты позволить себе не могут.
Программа
Десять дней, тридцать концертов, приправленных дневными семинарами и лекциями. Помимо множества камерных программ, на фестивале были симфонические: с оркестром Берлинского радио и Немецким симфоническим оркестром Берлина. В программе каждого среди прочего имелось по одному сочинению, специально заказанному оркестром, — таким образом подчеркивается заинтересованность в той самой «актуальной» музыке. Правда, композиторы были выбраны не самые выдающиеся — но это уже второй вопрос.
Программы составлены безупречно с любой точки зрения — хоть с музыковедческой, хоть с обывательской. Сам фестиваль представляет собой законченное музыкальное произведение — с главными, побочными и заключительными партиями, разработками и кульминацией. Творческое отношение к составлению программы повышает общий тонус фестиваля и заставляет даже слабые музыкальные номера (без них не обойтись) работать на общий сюжет.
Сюжет
Первые дни фестиваля в центре действия был композитор Джачинто Шелси. В общем было исполнено шестнадцать (!) его сочинений для разных составов — от соло до оркестра. Его дополнили другими итальянцами — Луиджи Ноно (я наконец-то услышал живьем post-prae-ludium для тубы с электроникой — впечатление превзошло все ожидания, чему сильно поспособствовал выдающийся тубист Робин Хейворт) и новым итальянским классиком Сальваторе Шьярино.
С четвертого дня в каждой программе стал появляться Ксенакис. Греческую линию поддержал двумя сочинениями Яни Кристу. Параллельно с ними стала разворачиваться французская линия (по всей видимости, не случайно — сам Ксенакис считается во Франции своим): Жерар Гризе, несколько менее известных французов и Марк Андре, сорокалетний композитор французского происхождения, живущий в Берлине, — его здесь очень ценят: в кратком перечне знаковых фигур фестивальный буклет называет и его имя. Что касается русскоговорящих композиторов на фестивале, то в программе упомянутого выше квартета блок-флейт значились Петрос Овсепян, живущий в Голландии, и Алла Загайкевич с Украины.
Кульминация
Именно в греческой линии — в самой точке золотого сечения фестиваля — была заложена бомба. Ею стал «Анапрастасис III» Яни Кристу, воплощенный (иначе не скажешь) Берлинским камерным ансамблем новой музыки во главе с дирижером Роландом Клуттигом. Сочинение 1968 года, хоть уже и игралось в Берлине дважды, вызвало шквал эмоций. Сцена на четверть часа превратилась в место священнодействия, где происходил настоящий ритуал с неизбежным катарсисом и ломкой (как в переносном, так и в прямом смысле — в трансцендентальном порыве скрипач ансамбля сломал инструмент). Это как раз то сочинение, исполнением которого в Москве не первый год грезит Теодор Курентзис и которое уже дважды анонсировалось и дважды срывалось по независящим от маэстро причинам.
Ближе к концу фестиваля зазвучал Штокхаузен. В частности, было сыграно три часа из его последнего, незавершенного макроцикла «24 часа дня». Две арфистки в белых ангельских одеяниях и с удивительно чистыми голосами (в их партии были включены весьма сложные вокальные фиоритуры), отдрессированные еще самим маэстро, сорок минут подряд опровергали заблуждение, что арфу (даже с пением) так долго слушать невозможно. Опровергли.
Дмитрий Курляндский, openspace.ru
