Копилка репертуара Национального филармонического оркестра России пополнилась еще одним шедевром австро-немецкой классики — Девятой симфонией Антона Брукнера. Эта симфония, принадлежащая к числу неоконченных, является духовным завещанием композитора. Играют Девятую по-разному: иногда с реконструированным по наброскам финалом, иногда, следуя воле автора, в качестве заключительной части исполняют брукнеровский «Te Deum». Для концерта в Большом зале Консерватории дирижер Теодор Курентзис выбрал наиболее простой вариант — три законченные части, поставив точку на Адажио.
Симфонии Брукнера — это особый мир, открывающийся далеко не каждому. Они представляют собой концентрат размышлений о мироздании, о божественной красоте природы, о бессмертии творческого духа — в этой музыке нет места для низких материй. Пошлость жизни, с которой боролся Малер — младший современник и искренний почитатель Брукнера, — оказывается вне поля зрения «композитора из монастыря».
Думается, в данной интерпретации Девятой симфонии был освоен верхний слой партитуры. НФОР хорошо звучал: сказался большой опыт, приобретенный за этот сезон, прошедший для коллектива под знаком Шуберта, Р.Штрауса, Малера... Пусть в тембровом отношении хоральные фразы медных пока не очень соответствуют эпитетам «возвышенные» или «божественные» (именно такой семантической функцией наделял их Брукнер), но в интонационном плане претензий нет. Очень выразительно и насыщенно звучали струнные, особенно в последней части симфонии... Удовлетворительна была и дирижерская манера Теодора Курентзиса: сдержанные, точные жесты, внимание к авторскому тексту: темпы, динамика в целом следовали ремаркам Брукнера.
Однако самое главное, что трудно выразить нотной графикой и приходится читать «между строк», осталось, как показалось, выявленным не до конца. Речь идет о трагическом характере музыки, где тема рока, витающая над первой частью, сменяется инфернально-пугающим скерцо и все венчает прощальным Адажио, которое является одним из самых пронзительных и сложных творений мастера.
В интерпретации Т.Курентзиса все оказалось довольно однозначно: духовные метания автора, его мучительное расставание с «милой землей» не нашли пока места в системе координат дирижера. Воспоминание о Малере, в частности о «Песне о земле», не случайно: и здесь у Т.Курентзиса возникали похожие проблемы. Наверное, для истинного постижения музыки этих авторов потребуется еще какое-то время, быть может, приобретение личного духовного опыта. Впрочем, можно усмотреть и некую современную тенденцию: вспомним, что недавно, играя Девятую Малера, Ион Марин также трактовал ее в весьма брутальном духе. Тем не менее согласиться с таким взглядом на последние симфонии двух великих австрийских композиторов трудно.
Творения Брукнера требуют очень тонкого умения длить медленные темпы, быть несуетным, ощущая все величие и грандиозность мироздания. Т.Курентзис, выстраивая Девятую симфонию, стремился не наскучить публике, придать этой музыке несвойственную ей энергичность, деловитость. Особенно это ощущалось в Адажио, где, в частности, не была осознана исключительная роль пауз, призванных символизировать исчерпанность человеческих сил, постепенное замирание и угасание жизни. Довольно странно воспринималось завершение части, трактованное в героическом ключе: тема Седьмой симфонии Брукнера, возникающая в коде как «последнее прости», в данной интерпретации выглядела как некий маршеобразный мотив. А конец, где пульс музыки постепенно останавливается и звучание должно практически замереть (в партитуре стоит три пиано!), получил вполне земное и конкретное завершение. Переход в вечность не состоялся.
Евгения Кривицкая
