«Острова. Анджей Вайда» на «Культуре»
К юбилею этого выдающегося польского режиссера театра и кино можно было бы сделать не одну, но десятки телевизионных программ. Поистине Вайда — неисчерпаем. Если воспользоваться известной аналогией, даже журналистским штампом, то следует сразу признать: Вайда — не звезда на карте кинематографического неба, даже не планета. Это — целая галактика, каковая, как и Солнечная система, имеет способность расширяться. Во всяком случае, даже сейчас, в фильме Ирины Изволовой «Анджей Вайда» из телевизионного проекта «Острова», мы наблюдаем, как заглавный герой не просто закрывает «белые пятна» в своей сложной биографии, но и в биографиях наших классиков. В частности, вспоминает, как к нему на стажировку приезжали молодые Тарковский и Кончаловский.
Кинематографический ликбез, как часто подчеркивали создатели «Островов», никогда не входил в задачи программы. Вот и сейчас мы, в сущности, увидели «фильм на тему»: как неповторимая режиссерская индивидуальность поглощается историей, дабы восторжествовать над нею и одновременно убедиться, что ни один человек, даже самый исключительный, не способен переломить ее ход.
Сомнения режиссера, его склонность к рефлексии, к бесконечной переоценке исторических реалий — все это черты, которые можно с легкостью приписать любому художнику. Но в то же время это поразительно рифмуется с извечным комплексом польской культуры — недопонятости, недооцененности, провинциальности... Наверное, должен был появиться такой художник, причем в ХХ веке он не мог не оказаться режиссером, дабы продемонстрировать миру столь мощный «комплекс полноценности». Притом что его самоощущение в профессии отнюдь не благостно вопреки внешнему благополучию и статусу лидера национальной кинематографии. И стоит присмотреться к обстоятельствам биографии не только режиссера Анджея Вайды, но также педагога, общественного деятеля, гражданина, чтобы понять, сколь многим ему обязана была и знаменитая «польская школа» (в кино) и вся Польша. В конкуренции с этим невероятным мастером рождались блистательные режиссерские индивидуальности. Актерские звезды, вынужденные «перепрыгивать» из миров Вайды в фильмы других постановщиков, шли на огромный риск, переламывая и пересоздавая себя, ставя сложнейшие задачи режиссуре. Абсолютный пример: Даниэль Ольбрыхский в фильмах Вайды и Кшиштофа Занусси, но можно вспомнить и других. Еще более выразительный пример того же ряда из «Острова...»: схватка Яна Новицкого и Вайды на совместной работе при постановке спектакля «Бесы». «Я научусь играть, когда режиссер научится ставить...», — такую реплику бросил артист режиссеру, находящемуся на пике международной карьеры. Новицкий ведь вырос в мировую звезду вне постоянного контакта с этим режиссером (костюмный «Пепел» не сделал ему репутации, впрочем, как и Ольбрыхскому, с ними обоими Вайде придется по-настоящему «сработаться» позже) и, кроме того, — на минуточку! — женился на классике мирового кино, венгерке Марте Месарош. Великие польские писатели, не без тревог своих поклонников, отдавали в руки постановщика свои заветные произведения. А Вайда снял по тому же Ярославу Ивашкевичу не только очень «свой» фильм «Березняк», но и сумел доказать, что способен сделать шедевр кинематографического качества и экранной поэзии из абсолютно некиношного, как казалось, рассказа «Барышни из Вилько»... Вайда — это также экранизации Владислава Реймонта («Земля обетованная»), Станислава Выспяньского («Свадьба»). Он подарил миру не только экранизацию Ежи Анджеевского «Пепел и алмаз», но и вдохновил того на бесподобный «Крестовый поход детей». Увы, этот замысел остался нереализованным... Режиссер стал диссидентом.
Фильм «Человек из мрамора» замышлялся как история об интеллигентке, конкретно документалистке Агнешке. Более того, именно ученица Вайды Агнешка Холланд, ныне известный режиссер игрового кино, а в ту пору ассистентка и недавняя ученица мэтра, и принесла ему эту историю «про себя». А оказалось, еще и про новых пассионариев, тех, кто решил очиститься от «мраморной» лжи. Тонкий и вдумчивый экранизатор национальной классики обнаружил себя трибуном. Хотя, в сущности, им владел импульс не социального реформаторства, но собственной самореализации. Он размышлял, получается, опять-таки о судьбе польской интеллигенции...
«Наша Галатея» — так называет Вайда Леха Валенсу. Для большинства интеллигентов та челночная дипломатия, что осуществлял режиссер между польской интеллигенцией и первыми забастовщиками с гданьской судоверфи, была делом неожиданным, но естественным. Удивительно, что после «Человека из мрамора» Вайда снял «Человека из железа», где соединил, как мужчину и женщину, Агнешку и потомка «человека из мрамора»... Как будто «человек из мрамора» — был. Именно его драма подготовила и «Солидарность», и народного лидера нового типа, нуждавшегося в Вайде. Магия кино в чистом виде: Вайда сделал народные чаяния... видимыми. Визуализировал настроение времени. Хотя то, как он исполнил «народный наказ» в фильме втором своей «валенсовской дилогии», — вопрос, дискутируемый по части чистого художества.
Свадьба, воспроизведение на экране древнего ритуала — ключевой образ его авторской мифологии. В «Свадьбе» по Выспяньскому женятся не поэт и крестьянка, а интеллигентный жених идет в народ, участвуя в деревенском торжестве, приобщаясь к истокам народной жизни и родной речи. Именно в этой высокой экранизации Вайде удалось высказать то, что не получилось в публицистике «Человек из железа»: теперь, в XX веке, не интеллигент «снисходит» до народа, но народ сам решает — «ко двору» ли ему этот умник. Мужчина в очках — самоуглубленный книжник и тайный романтик, интеллигент, мающийся своей неприкаянностью-ненужностью, переходит у Вайды из эпохи в эпоху. «Я ношу черные очки в знак моей неразделенной любви к родине», — говорил герой Збигнева Цибульского в «Пепле и алмазе». Потом очки наденет победительный, яркий, совсем юный Ольбрыхский, доказав, что в мире Вайды этот герой — интеллигент, взявший в руки оружие и защитивший затемненными стеклами глаза — не «клон», что должен войти дважды в волну поколенческого успеха. Этот герой развивает одну тему: польская интеллигенция в обстоятельствах времени. И именно поэтому Вайде и Ольбрыхскому потребовался такой экстравагантный фильм, такой опыт экзорцизма, как «Все на продажу»: надо было очиститься от фальшивого «мрамора», а не просто оплакать друга и коллегу, Збигнева Цибульского.
И именно в интервью, посвященном «Все на продажу», Ольбрыхский начинает, очень неожиданно, рассказывать о... лошадях и всадниках. Это — тоже «тема Вайды»: шляхетское воинство и породило нынешнюю культурную традицию его страны. «В каждом твоем фильме есть лошадь», — придумал за режиссера решение финального эпизода «Все на продажу» Ольбрыхский. «Тогда пусть это будет целый табун лошадей», — решил режиссер. Для Вайды его герой — наследник романтической, дворянской традиции, человек, пребывающий в гармонии с природой. Поэтому он так любит костюмные фильмы... Иногда поступком становится не только разрушение отживших традиций, но и создание прекрасного уходящего мира.
Анастасия Машкова
