Открылась «Крещенская неделя в Новой Опере»
Второй год на Святки Новая Опера собирает друзей театра почтить память Евгения Колобова. Вокруг дня его рождения (дата которого приходится аккурат на само Крещение — 19 января) проходит музыкальное действо, в котором оперное представление сменяет симфонический концерт или вечер романса. Каждая программа так или иначе связана с личностью маэстро — либо идут спектакли, которыми он некогда руководил, либо звучат его любимые произведения, или, как уже стало традицией, в день рождения исполняются его оркестровые версии романсов Рахманинова.
Свой символический смысл имело, разумеется, и открытие фестиваля. Здесь с оркестром Новой Оперы выступили два музыканта — друзья маэстро — Элисо Вирсаладзе и Юрий Темирканов. После смерти Колобова Темирканов принял предложение стать главным приглашенным дирижером Новой Оперы: правда, его деятельность ограничивается редким участием в статусных проектах театра. Элисо Вирсаладзе периодически выступает (и успешно) как солистка с оперным оркестром. Памятна ее интерпретация в этих стенах Концерта Шумана с дирижером Феликсом Коробовым.
В этот вечер была предложена красивая программа — 24-й фортепианный концерт до минор Моцарта и Четвертая симфония Малера. Есть известные стилистические параллели и между этими композиторами, и самими сочинениями. Они были еще больше усилены манерой прочтения Вирсаладзе и Темиркановым моцартовского Концерта. Сумрачные мотивы первой части были трактованы ими в духе раннего романтизма, где грозным тутти оркестра противопоставлен суровый, но одинокий голос рояля. Лирика медленной части вызвала ассоциации с венской городской музыкой, интонации которой так часто можно расслышать у Шуберта, а позднее — у Малера. Впрочем, ведь Моцарт, пожалуй, — исток великой венской традиции, конец которой наступил лишь в середине XX века. Финал с его мрачной маршевой поступью перекинул мостик к бетховенским и брамсовским драматическим симфоническим страницам. Эта часть была сыграна с исключительно тонким ощущением фразы, штриха как у солистки, так и у оркестра. Отлично сыграла духовая группа в перекличках с роялем, а дирижер буквально дышал вместе с солисткой, стремясь к максимальному единству ансамбля.
Но все же главным героем вечера мыслилась малеровская симфония. Эта музыка не столь частый гость на отечественной сцене, и любой оркестр, подступаясь к ней, невольно проходит испытание на прочность. Соответствовать Малеру бывает куда как непросто.
Данное исполнение, вероятно, нужно расценить двояко. С точки зрения истории оркестра Новой Оперы — это, пожалуй, взятая вершина. Действительно, чувствовалось, что была проведена большая подготовительная работа с музыкантами еще до приезда маэстро, затем общение с самим Юрием Темиркановым — и в целом все инструментальные проблемы на концерте были разрешены. Возникали и моменты живого музицирования — обаятельная экспозиция первой части с ее квазимоцартовскими темами, почти вся медленная часть. Первой проблемой стало отсутствие масштабности, широкого дыхания и выдержки, необходимых для исполнения подобных полотен. К концу частей оркестр словно выдыхался, терялись живость и текучесть музыкальной мысли. Меньше всего убедила вторая часть — причудливое скерцо, которому Малер вначале дал подзаголовок «Старуха-смерть наигрывает». Вместо болезненной хрупкости, изломленности звучания главенствовала тоскливая монотонность из-за нарочито медленного темпа. Конечно, это бесконечное кружение первой скрипки (кстати, солировавшей весьма удачно), повторы основной темы подсознательно создают ощущение механистичности. Но все же это не шубертовский «Шарманщик», а нечто инфернальное, даже пугающее. А вот этого как раз и не получилось. Второй серьезной проблемой стал собственно инструментальный звук. Здесь не в последнюю очередь сказалось то обстоятельство, что данный зал не очень приспособлен для симфонических концертов. Пока оркестр в яме — все хорошо, но как только музыканты садятся на сцену, они словно оказываются в вакуумном пространстве. Поэтому и струнные, и духовые на форте звучали придушенно, а в более тихой динамике и вовсе теряли красочность тембров. Для тех, кто когда-либо слышал эту музыку, это был отблеск великой симфонии.
Спорным представляется и выбор певицы для финала. Молодой стажер Новой Оперы Ольга Комар, думается, была выбрана Темиркановым за типаж инженю, чтобы максимально приблизиться к голосу ребенка, от имени которого ведется повествование в четвертой части — в песне «Мы вкушаем небесные радости». (Песню, которую Малер написал еще во время работы над Второй симфонией.) В певческом плане показалось, что О.Комар излишне перевоплотилась в предложенный персонаж: не хватало среднего регистра, кое-где пропадали нижние ноты, хотя ключевая фраза-рефрен — «Sanct Peter im Himmel...» — звучала выразительно.
Можно было бы также подискутировать насчет интерпретации в целом, вернее, об отсутствии новых идей. Но, видимо, главным делом в данном случае была задача собрать оркестр и достойно передать основное содержание партитуры. Что было, безусловно, достигнуто.
Евгения Кривицкая
